За секунду до взрыва
Шрифт:
Воображение Дэггета лихорадочно заработало. Двенадцать часов до назначенной встречи с Барнесом тянулись страшно медленно.
Они встретились ровно в три в присутствии Брэда Левина. Барнес разрешил записать разговор на пленку.
У него было худощавое лицо, всклокоченные волосы и усики щеточкой. Дэггету он очень напоминал университетского профессора времен шестидесятых. Дело свое он, по-видимому, знал, тренажеры и компьютеры — это была его стихия. Но общаться не умел совершенно. К тому же говорил с сильным акцентом, то ли с немецким, то ли со шведским. Каждый раз после его объяснений Дэггету хотелось все повторить, чтобы убедиться, что он правильно
— Боюсь, я немного запутался, — проговорил Дэггет, когда стало наконец ясно, что профессор закончил.
— В чем именно? — спросил Барнес.
— Если я правильно понял, моделировалась одна и та же ситуация — потеря управления.
— Совершенно верно. Доктор Вард моделировал потерю управления на различных уровнях высоты, причем во всех случаях достаточно низко и во всех случаях почти сразу же после взлета.
— И вы утверждаете, что именно это произошло с «Эм-Эйр-Экспресс», рейс 64?
— Абсолютно точно. Потеря управления — единственное, чем можно объяснить катастрофу. Для подтверждения этого нам нужна расшифровка записей голосов из кабины пилота.
— Она еще не готова? — Дэггет обернулся к Левину.
— Не закончена, — ответил Левин. — И они не хотят ее сюда пересылать, пока не восстановят пленку до конца.
— А я-то думал, такие вещи не разрушаются, — сказал Дэггет.
— Все разрушается, — заметил Барнес. — Но в данном случае это не имеет большого значения. Запись на пленке подтверждает, что в кабине начался пожар; вы, вероятно, в курсе.
Дэггет был в полной растерянности: он был абсолютно не в курсе и не хотел, чтобы Барнес это заметил.
— Возможно, этим и объясняется потеря управления, — продолжал Барнес. — Токсичные испарения.
Дэггет сделал себе пометку в блокноте. Если токсичные испарения были, в отчете патологоанатомов это должно быть отражено.
— А почему же не включили автопилот? — спросил он.
— Это всеобщее заблуждение, — ответил Барнес. — Летчики не любят автопилот, так как он полностью отключает их от управления самолетом. Для того чтобы включить автопилот, требуется несколько секунд, но во время взлета у летчика каждая секунда на счету. Вообще-то автопилотом пользуются, и даже довольно часто, но включают его не раньше чем на высоте примерно восемнадцать тысяч футов, то есть через несколько минут после взлета.
— Вы хотите сказать, что автопилот имеется в наличии, но им не пользуются?
— А вы посмотрите: большинство несчастных случаев происходит во время взлета или сразу после взлета.
— Значит, по вашей теории выходит, что самолетом в тот момент никто не управлял?
— По моей теории, вы сказали? Это не теория, сэр, это чистейшая физика. — Бернес открыл блокнот и показал Дэггету диаграмму предполагаемого полета рейса 64. — Самолет оторвался от взлетной полосы вот здесь, а разбился вот здесь. — Он указал на Голливуд-парк. — Как видите, то же самое проигрывалось на тренажере. — Он развернул карту, по всей видимости, составленную компьютером. — Если убрать все управление самолетом вот в этой точке, — он указал на карту, — то есть через сорок семь секунд после взлета, падение «данинга-959» должно произойти вот здесь. Теперь, если достаточно точно просчитав расстояние и соблюдая масштаб, мы наложим это на карту Лос-Анджелеса, получим опять же Голливуд-парк, где разбился шестьдесят четвертый.
Последовала мертвая тишина. Прервал ее Дэггет:
— А как насчет скорости ветра,
температуры, там… ну и всего остального. Эти вещи возможно точно просчитать?— Если маленький самолет, то да, скорость ветра очень влияет. Но у крупного лайнера имеют значение только сила тяги, размах крыльев, скорость и сила земного притяжения. И все это вполне просчитывается. Авионика — очень точная наука. Уж если нам удалось с помощью автоматики доставить объект на неосвещенную сторону Марса — и я горжусь, что «Данинг» был участником этого проекта, — то, я считаю, мы должны быть в состоянии точно предсказать траекторию полета пассажирского самолета, тем более если он только что взлетел.
— Но почему? — воскликнул Дэггет. И в следующую минуту осекся: ладно, это его проблемы. — А что Вард? То есть, я знаю, он занимался тренажерами. Но что именно он делал? Вот, например, насколько я могу понять, для новых машин типа «данинг-959» пилотов надо заново обучать. Так?
— Верно. Перед каждой новой машиной пилоты проходят переаттестацию.
— Так… и если всех их обучает один и тот же человек, то в аналогичной ситуации все они действуют одинаково: так же, как тот, кто их обучает.
— Да, пожалуй… Ну да, это вполне логично.
— А Вард ведь тоже был раньше летчиком, верно?
— Многие из нас были летчиками.
— Но он водил реактивные самолеты.
— И это у нас не редкость. Мы ведь строим именно реактивные в «Данинге».
— Я вот к чему веду. Где-то я читал в каком-то отчете, что в «Данинге» обучались двадцать или двадцать пять пилотов. Но вы же, наверное, еще не продали столько самолетов?
— На нашем счету сейчас двадцать семь самолетов, — поправил его Барнес.
Дэггет проигнорировал это замечание.
— А где обучались те, кто потом обучал пилотов? Их обучал кто-то из инженеров? Тот, кто хорошо знает новые машины, так? Ну, например, Роджер Вард. Он у вас заведовал обучением. Он был вашим главным экспертом по пилотированию девятьсот пятьдесят девятых.
Барнес поправил очки на носу, поворошил свои бумаги, потом покачал головой и наконец поднял глаза на Дэггета. На лице его впервые за весь день появилась улыбка.
— А как вы об этом узнали, мистер Дэггет?
Глава десятая
Моник свернула вниз и поехала по направлению к Белтвей. Они решили, что там самое безопасное место для встречи.
Машина издавала мягкие, мурлыкающие, почти чувственные звуки. Корт, сидевший рядом с Моник, стоически мусоля в губах сигарету без фильтра, порой не мог решить, кто же издает эти щекочущие звуки — машина или женщина за рулем. На ней был трикотажный костюм без рукавов нежно-розового цвета, туфли под цвет, на губах блестящая розовая помада. Больше никакой косметики на лице у нее не было, во всяком случае насколько он мог судить. В лучах солнца она вся отсвечивала розовым. Сияющая, уверенная в себе женщина. Он ее хотел. Здесь, сейчас, сию же минуту.
Он загасил сигарету и просунул руку под кофточку розового костюма. Она удовлетворенно замурлыкала и потянулась к нему. Его рука гладила нежную кожу груди. Потом скользнула вниз, нашла колено, край юбки, забралась туда, внутрь. Он знал, что ничем не рискует: Моник это любила — чем грубее, тем лучше. Она усмехнулась и раздвинула колени. Пальцы нащупали край шелкового пояса — ах, как он любил эти пояса с подвязками! — а внизу, под поясом, раскаленная плоть.
— Не сейчас, — прошептала она, сдвигая колени. Рука оказалась в западне. Это так похоже на Моник, она с ним играла.