За строкой приговора…

…Фролов закурил, с удовольствием затянулся табачным дымом и сказал:

— Одна из задач криминалиста, занимающегося запутанным уголовным делом, — представить себя на месте преступника. Как бы ты себя вёл, если бы совершил то-то и то-то, о чем бы думал, чего бы опасался, как скрывал бы следы преступления. Казалось бы, задача не из сложных: немного фантазии, капельку воображения — и все. Но… — Фролов, обычно избегавший жестов, развёл руками, — к сожалению, эту простую задачу не всегда удаётся решить. Дело в том, что преступность чужда нашему обществу, атавистична, если так можно выразиться. И психология преступника вне зависимости от того, под влиянием каких именно факторов она сложилась, — это уже другой вопрос — ущербная психология, психология, страдающая какими-то аномалиями. Поэтому иной раз поставить себя на место преступника практически невозможно. Вы никогда не задумывались над психологией крупных расхитителей государственного или общественного имущества? К чему они стремятся? К «красивой жизни»? То-то и оно-то, что нет. Их первоочередная и конечная цель — накопительство. И в этом есть что-то противоестественное.

В одном незаметном селе, Ачкол, произошёл казус, тоже, впрочем, ничем не примечательный. Некий милиционер решил проверить документы у женщины, продававшей на рынке муку. Женщина оказалась женой комбайнёра. У неё была справка, что пшеница заработана в колхозе, и помольная квитанция с мельницы Э 68. Все как положено. Поэтому начальник отделения милиции сделал внушение излишне бдительному милиционеру и предложил немедленно отпустить задержанную и извиниться перед ней. Но милиционеру не пришлось поступиться своим самолюбием: женщина сбежала… Это вызвало естественное подозрение.

Получив официальное сообщение, мы произвели обыск и обнаружили у жены комбайнёра около тонны муки. Такое количество муки не могло не навести на размышления. Откуда мука? Молчит. Выручили соседи. Они оказались более словоохотливыми и сообщили, что муку она привезла из города. Постепенно у нас возникло предположение, что пшеничная речка течёт из мельницы Э 68, а жена комбайнёра лишь один из мелких агентов подпольной фирмы «Икс и Кo».

Занялись мельницей. Прежде всего я ознакомился с актами ревизий. Порядок, судя по ним, идеальный: ни излишков, ни недостач, постоянно приходуется производственная экономия. Но, может быть, она не полностью приходуется? Произвели контрольный помол, нет, не придерёшься. Такая же неудача постигла меня при снятии остатков. Ничего не дал и анализ документов, в которых отражались отходы. Образцовое предприятие, да и только!

Хоть о премии ходатайствуй и проси прощения за доставленное беспокойство. А ведь нутром чувствую: жулики работают, матёрые жулики. Но ведь на своё нутро прокурору ссылаться не будешь. Ему факты нужны.

Я тыкался, как слепой котёнок, проникаясь все большим уважением к незаурядным способностям своего будущего клиента. Я перебрал не меньше десяти кандидатур. И, должен признаться, не угадал. Мне не хватило воображения. Я не мог признать в скромном, опустившемся служащем, который изо всех сил старался мне помочь на общественных началах, главу фирмы. Не мог. Я прекрасно понимал, что Икс не разъезжает в «кадиллаке», не приобретает за десятки тысяч долларов модные картины абстракционистов и не даёт интервью представителям печати. Икс, выросший на нашей почве, был, само собой понятно, врагом рекламы. Но все же я его себе представлял иным, более значительным, что ли. А мой добровольный помощник выделялся среди других работников мельницы только засаленной стёганкой… Но о нем речь впереди.

И сам я измучился с этим делом, и бухгалтеров-ревизоров замучил, но все же кончик нашёл. Им оказалась книга приказов. На мельнице не считались с трудовым законодательством: люди беспрерывно работали сверхурочно. Какая здесь связь? Прямая. Сверхурочные работы свидетельствовали не только о нарушении прав трудящихся, но и о том, что мельница перерабатывает намного больше зёрна, чем указано в документах. Отсюда логический вывод: мука расхищается. Решить проблему, откуда поступает излишнее зерно, было уже сравнительно несложно. Действуя методом исключения, я остановился на заготовительном пункте. И точно. Мы там обнаружили в излишке несколько десятков тонн пшеницы. Нам объяснили, что излишки образовались в результате ошибочного завышения влажности и сортности зёрна, поступающего от колхозов. Что ж, такое тоже бывает.

Но когда было доказано, что излишки систематически перебрасываются без документов на мельницу, положение жуликов осложнилось, и они начали один за другим капитулировать. Фирма затрещала по всем швам. Но «пшеничного короля» это не коснулось, он по-прежнему оставался для меня Иксом. Дело в том, что подавляющая часть служащих подпольной фирмы даже не подозревала, на кого она работает. «Пшеничный король» так поставил дело, что о нем знали только три человека — его ближайшие помощники, они были как бы кнопками сложной машины, с помощью которых «король» управлял всем и вся. И все же Икс всего не предусмотрел.

«Пшеничный король» был работягой. Он работал без отдыха. В три смены. И очень ценил своё время, считая, что каждая минута должна оборачиваться рублём. Поэтому, продавая муку через своих контрагентов, он не считал нужным фантазировать и придумывать фамилии так называемых индивидуальных помольщиков. Зачем бесплатно тратить драгоценное время? И глава фирмы просто брал телефонную книгу и переписывал оттуда фамилии в квитанции. Таким образом, судя по корешкам, постоянными клиентами мельницы были несколько профессоров, среди них один лауреат Государственной премии, балерина, два генерала в отставке, умерший пять лет назад начальник стройки и я… За мной числилось не более и не менее, как двести килограммов зёрна.

Так Икс превратился в Рулева, Леонида Борисовича Рулева, приёмщика мельницы Э 68, моего деятельного помощника на общественных началах. При знакомстве мы никаких любезностей друг другу не говорили, но я был все-таки польщён: как-никак, а с миллионером я познакомился впервые.

Рулеву к тому времени было лет пятьдесят восемь. Но «пшеничный король» выглядел много старше. Может быть, этому впечатлению способствовала неопрятная седая щетина — я его ни разу не видел бритым — или небрежность в одежде — не знаю. А старик был симпатичный, располагающий к себе. Обычно такими художники изображают пенсионеров, играющих на бульваре в шахматы: открытое, бесхитростное лицо, лёгкая улыбка умудрённого жизнью человека и васильки вместо глаз. С глазами ему повезло. Даже на меня действовала эта синь, которая излучала благодушие и доброжелательство. Человека с такими глазами нельзя было обидеть. Его глаза призывали к любви, справедливости и взаимопониманию. Вы, конечно, ожидаете, что сейчас я скажу, будто в них временами появлялся холодный или стальной блеск. Увы, чего не было, того не было. Ничего хищнического и отталкивающего. Держался он молодцом. Когда мы нашли у него в огороде деньги, облигации трехпроцентного займа и различные драгоценности на общую сумму в сто пятьдесят семь тысяч рублей, он даже бровью не повёл. Помог нам все пересчитать, раздобыл бечёвку, чтобы перевязать пачки, и вообще всем своим поведением показывал, что мы в нем не ошиблись и этот досадный эпизод совершенно не должен сказаться на наших отношениях.

Видимо, у него все-таки был философский склад ума и арест им воспринимался как неизбежный коммерческий риск, который присутствует во всех финансовых операциях: сегодня ты бога держишь за бороду, а завтра бог тебя держит. И тут уже ничего не поделаешь. Фортуна!

У меня с ним установились почти приятельские отношения, которые особенно укрепились после удачного обыска. Прочитав же заключение судебно-бухгалтерской экспертизы, он проникся ко мне отцовским чувством, и уже до самого конца следствия мы с ним работали рука об руку. Нет, кроме шуток, он мне действительно помог. У него была великолепная память и удивительная способность мгновенно ориентироваться в сложнейших бухгалтерских документах. А в отсутствии добросовестности я его упрекнуть не мог. «Пшеничный король» трезво оценил ситуацию, взвесил на весах все материалы обвинения и сделал соответствующие выводы. Он знал, что единственный шанс сохранить жизнь — это быть честным до конца. Честность стала для него товаром, а правосудие — контрагентом. Он пытался обменять честность на жизнь. И, доброжелательно улыбаясь своим сообщникам, он напоминал им различные эпизоды шести— и восьмилетней давности, которые они бы предпочли забыть. Он топил соучастников спокойно, методично, оперируя цифрами и ссылаясь на документы. Делал он это беззлобно, с детской наивной уверенностью, что самое ценное в мире — его жизнь и для её спасения служащие «фирмы» могут кое-чем и пожертвовать. Он даже обижался, если кто-либо пытался увильнуть, скрыть ту или иную махинацию. Его лицо розовело, и он сдержанно говорил: «Ну зачем же так? Нехорошо. Я был о вас лучшего мнения». Он жаждал верить в людей, в их порядочность, в их любовь к нему, к главе «фирмы»…

Следствие продолжалось свыше полугода. Мне помогали два следователя. Но ни один из них не мог сравниться с Рулевым, ревностно отстаивающим интересы истины. Мы с ним встречались почти ежедневно и говорили о многом, не имеющем прямого отношения к делу. Он охотно рассказывал о себе, о своей жизни. И я невольно поражался, как все его мысли и чувства, словно стрелки часов, вращались вокруг одного стерженька — денег. И все же, что он из породы миллионеров, я понял только после беседы с его старшей дочерью…

Я её вызвал из Одессы, где она жила последние годы. Жалкая была женщина. Знаете, существуют неудачники, которым всегда и во всем не везёт. Она была из таких. Одно несчастье за другим. И бытовые неурядицы, и разлад в семье, и неприятности на работе, и смерть любимой дочери. Все это надломило её, но не лишило способности переживать за других, особенно за отца. О его аресте она слышала, но не знала, за что он привлекается. И на допросе она, естественно, пыталась растопить ледяное сердце формалиста-следователя, который из-за какой-то чепухи совсем затаскал несчастного человека. Любопытно, что, перечисляя мытарства бедного старика, она особый упор делала на его… безденежье.