За тех, кто в морге (сборник)

Бимыч давно уже заметил меня и теперь, изредка бросая в мою сторону короткие взгляды, беседовал со своим приятелем, поддерживая его, чтобы тот не рухнул на пол от избытка выпитого и недостатка съеденного. Когда я подошла, этот приятель уже почти не держался на ногах даже с дружеской помощью.

— Здавствуйте, — сказала я Бимычу.

Тот достойно мне поклонился и покосился на своего собеседника.

— Все понял, Бимыч, — прохрипел тот. — Дерзай, девка что надо!

После этих слов он закрыл глаза и медленно осел на пол. Наверное, этим он хотел показать, что больше здесь не присутствует.

— У меня только один вопрос, — обратилась я к Бимычу. — Вы хотели мне что-то сказать?

— Я? — очень натурально удивился Бимыч и бросил несколько быстрых взглядов по сторонам.

Я тоже оглянулась.

Аяврик, наклонившись над Маринкой, что-то ей рассказывал, и Мариночка счастливо смеялась, похлопывая Аяврика по руке. Марго с угрюмым видом сидела в одиночестве и потягивала из рюмки огненную воду. Фима, постоянно следовавший за мною, и сейчас стоял чуть поодаль, доставая из кармана сигареты. Я снова повернулась к Бимычу и шагнула к нему почти впритык.

— Так зачем же вы приходили в редакцию? — настойчиво спросила я. — Если решите сочинить, что почувствовали вдруг влюбленность и ноги вас сами принесли ко мне, то имейте в виду, я вам не поверю.

Незамысловатая шуточка немного разогрела атмосферу. Бимыч расслабился и тихо проговорил:

— Мы дружили с Сикамбром, и я не верю, что менты смогут найти его убийцу. У нас убийцы обычно не находятся, а менты хватают первого встречного и выбивают из него признание. Но вы же газета, вы же занимаетесь расследованиями. Обратите внимание на Марго…

Я снова оглянулась и заметила интересную картину: Аяврик, продолжая что-то нашептывать Маринке, тем не менее не спускал внимательных глаз с меня, а Марго, держа рюмку в руках, не то что смотрела на Аяврика, а, казалось, пожирала его взглядом, но тот, кажется, ничего не замечал.

— Обратила, ну и что? — я повернулась к Бимычу.

— С вами просто невозможно нормально беседовать, — раздраженно зашипел он. — Я же вам сказал это условно, не буквально, а вы тут же завертели головой!

Он наклонился ко мне и очень быстрой скогороворкой выпалил:

— У Марго с Сикамбром был роман, а теперь, как видите сами, она не спускает глаз с Аяврика. Выводы сделаете самостоятельно!

После этих слов Бимыч отклонился от меня и, сделав какие-то неуловимые движения руками, извлек откуда-то колоду карт. Погоняв ее в руках туда-сюда и показав свое умение обращаться с ними, он предложил мне взять одну из карт в руки.

Я взяла и посмотрела: это была пиковая шестерка.

— Карта поздней дороги, — сказал Бимыч. — Теперь держите ее крепко и никому не показывайте.

— Зачем? — спросила я.

— А вот зачем! — Бимыч пролистал колоду в руках, потом перетасовал ее и снял верхнюю карту, не переворачивая, рубашкой вверх.

— Какая карта у вас в руках? — спросил он.

— Шестерка, — ответила я показала ему, но у меня в руке уже была не шестерка, а пиковый туз.

Я недоуменно посмотрела на него.

— Вот видите, — сказал Бимыч и перевернул карту, которая была у него.

— Вот ваша шестерка, Ольга Юрьевна, — сказал он и подал ее мне. — В жизни все так. Вроде крепко держишь одно, а присмотришься — оно уже оказывается другим. Не забудьте, что я вам сказал про Марго. Удачи!

Бимыч как-то по-змеиному улыбнулся и отошел к компании таких же, как и он, потертых и потрепанных жизнью магов и волшебников, а может быть, униформистов, не знаю, ну мужики как мужики.

Я вздохнула и вернулась к терпеливо курящему Фиме.

— Откуда у тебя такой знакомый? — с легким интеллигентным удивлением поинтересовался он. — Этот… хм… человек похож на ханыгу, прошу прощения, хотя он, конечно же, может оказаться и весьма творческой личностью.

— Это и есть творческая личность, — сказала я. — Тот самый Бимыч, о котором ты уже слышал.

— Ага! — Фима тут же остро поглядел вслед Бимычу. — И зачем он приходил к тебе в редакцию? Что хотел слить?

— Он попросил меня приглядеться к Марго. Говорит, что Марго была любовницей Сикамбра, а теперь явно виснет на Аяврике.

— Пусть это называется не «виснет», а как-то по-другому, — заметил Фима, — но она явно заявляет на него права.

— Ну что же вы заскучали, Оля? — услышала я голос почти над ухом и, вздрогнув, повернулась.

К нам подошли Аяврик с Маринкой.

— Они вдвоем не скучают, Сережа, — жеманно протянула Маринка и гаденько так улыбнулась.

Я решила подыграть ей и прижалась к плечу Фимы.

— Нам действительно скучать не приходится, — подтвердила я.

— Заметил, как Бимыч показывал вам свои карточные упражнения, — сказал Аяврик. — Это все старинушка-матушка и первый класс циркового училища. Если честно, я даже забыл, как это делается!

Я пожала плечами:

— А я и не знала никогда, и мне понравилось.

— Да? — рассмеялся Аяврик и протянул ко мне свою руку. На ладони у него лежали пачка сигарет, зажигалка и записная книжка в зеленой обложке. Точь-в-точь как мои. И сигареты я курю такие же…

Аяврик рассмеялся уже в полный голос:

— Не узнаете свои вещи, Ольга Юрьевна? Берите, берите, не сомневайтесь, ваши!

Я взяла все это, на всякий случай сунув руку в карман плаща — действительно пусто. Когда и как Аяврик сумел полазить по моим карманам, я даже не заметила. Я взглянула на Фиму. Он пожал плечами и на всякий случай сунул руки в свои карманы, видимо, решив их не вынимать ни в коем случае. Так будет надежнее. А я подумала о другом.

— А где здесь можно снять верхнюю одежду? — спросила я у Аяврика. — А то вы как гостеприимный хозяин даже не подумали об этом, а бросать все прямо на арену или на кресла в зале…

— С удовольствием предоставлю вам свою уборную, — опомнился Аяврик. — Это недалеко и даже по подвалу лазить не придется, — ядовито закончил он.

Мы переглянулись с Маринкой и согласились. К тому же я еще никогда не бывала в уборных цирковых артистов и слабо представляла себе, что это такое.

Мы прошли за кулисы, ведомые Аявриком, решившим, как видно, сегодня дать генеральное сражение на Маринкином поле, и, посматривая на них сзади, я подумывала о том, что шансы на успех у него есть. По крайней мере приблизительно как у Наполеона или Кутузова на Бородинском поле — каждый объявит о своей победе и на этом успокоится.