За теплым хлебом
Шрифт:
– Куда? Куда он?
– накинулись тотчас на него.
– В Малую Дубовку, собрание проводить.
– Да он туда не проедет, - сказал возница.
– На лошадях еле проехали. Хоть спросил бы. Сейчас сядет, - пообещал он, не спуская с автобуса глаз.
Автобус, и точно, сел. Проехал немного, забуксовал, забуксовал.
– Вот так тебе и надо!
– торжествовали на грейдере.
– Чего он туда? Для какого бесу?
– Собрание, говорю, проводить. Зоотехник поехал. Предвыборное собрание. За депутатов чтоб голосовали, агитировать.
– Еш твою...
– шутливо заругался Архип.
–
Молодежь встала кружком, пошушукалась и всем табором подалась по домам: четверо в Малую Дубовку, двое в Вихляевку. Те, вдвоем, рысью помчались, застучали по набитой дороге словно коваными промерзшими подметками башмаков.
Остались Архип, Феня Чурькова, женщина с гипсовой ногой, муж ее на лошадях - лошади уже в белой шубе стояли, понурившись, - и еще два мужика.
Архип всерьез начинал мерзнуть. Хоть н одет был неплохо, но полегонечку пробиралась к телу стынь. Просекал ветерок, и ноги коченели. Не шибко грела старая кровь. Но сдаваться он пока не хотел. Ребята, считай, шесть часов отстояли, а он лишь в девять из дому. Надо было терпеть.
– Еш твою...
– пожаловался Архип.
– Дураку надо бы самогонки взять. Глонул, и хорошо.
– Лицо то чугунело и стало отдавать сизостью.
– А то вот стой теперь. Либо "цыганочку" станцевать.
– Хлопая себя по плечам и груди, он засеменил, на месте перебирая ногами.
– Еш твою... Так бы бечь и бечь до самой станции.
– Тебе бы надо не сюда идти, а прямиком на Перещепной. Там Алексеевский грейдер, асфальт. Там машины всегда.
– На Перещепной, парень, нынче не дюже доберешься.
– А сколько там километров?
– Да бес их мерил. Пять, а може, семь, а може, все десять. Нет, десять не будет. А дорога тяжелая, по займищу. Где там лезть. Застрянешь в снегу. Потонешь навовсе. Туда я не рискую,
– Мерзни здесь.
– Чего ж, такая, значит, судьба, - ответил Архип и пошел к затоптанному костру, чтобы снова разжечь то.
Сухой хворост занялся сразу же, но жидкий его огонь грел лишь ладони рук и только.
Костерок быстро догорел, и призрачное тепло его быстро развеялось в студеном поле. Белая степь лежала вокруг, белая дорога дымилась поземкой, чернели вдоль дороги, в снегу по пояс вязки и клены, и не было никаких машин. Лишь синий автобус как застрял на пути к Малой Дубовке, так и стоял там неприкаянно.
Мохнатые от белого инея лошаденки покорно опушили головы и солому не жевали. Мужик-возница, бросив окурок, сказал жене:
– Поехали, а то вторую ногу отморозишь. Ничего боле не будет. Тетка Феня, ты как? Или рискуешь?
– Да сама не знаю. Меня ждут. Чего же это такое сделалось? Погода совсем разорилась.
– Стихея...
– ответил Архип.
– Стихея.
– А може, нам бог поможет, - нерешительно оказала Феня.
И словно услышав старую Женщину, издалека-издалека, со стороны Малой Дубовки, донесся слабый, но явственный рокот. Это был рокот трактора.
– Автобус либо вытягать едут?
– Похоже.
– Его бы подале запихнуть, чтоб до весны сидел,
– Машина.
–
Где?– Трактор машину тянет.
– Либо из Большой Дубовки?
– А откель еще? Из Большой. Это на станцию они едут. До грейдера трактором, у них там балки непролазные.
– Може, на центральную?
– Не, на центральную прямая дорога.
Трактор рокотал все ближе и ближе, за ним, на тросу, тянулась машина с брезентовым верхом. И наконец они выехали на грейдер. Машину отцепили, Она шла в райцентр, на станцию, В кузове, под брезентовым тентом, было людно. Но уселись все. Архипу на лавочке места не досталось. Он пристроился почти у заднего борта, на запасном колесе.
Ехали долго. Заворачивали в Березовку, людей ссаживали, две свиные туши сдавали. Пришлось ждать. Мужик с головой, обмотанной бабьим пуховым платком, все охал, зубами маялся.
И в четвертом часу прибыли наконец в райцентр. Правда, Архипу подвезло: машина остановилась неподалеку от конторы, где выдавали уголь.
В поселке было теплее, чем в степи. Но Архипа, до нутра промерзшего за день, познабливало. Согрев был один - курево. И старик закурил, отряхнул с плаща и валенок снег и направился к воротам "Гортопа". Ему дважды приходилось покупать здесь уголь, и порядки были знакомы. По правую руку от входа стояла контора, но спешить туда Архип не стал, а прежде оглядел территорию. Уголь был. Возле рельсовых путей высился курган мелкой "семечки". Отдельно лежала куча доброго угля, антрацита. Обглядев эту картину, Архип вошел в контору. Там помещались три стола и сидели за ними женщины.
– Здравствуйте, дочушки, - снимая шапку, поздоровался Архип.
– С праздничком вас, с рождеством Христовым. Или вы в городе такие праздники отменили? А я вот к вам пришел по-деревенски прославить, може, вы мне чего н подадите.
– Он тонкую политику вел, подлаживался и немножко дурачка деревенского из себя строил.
– Рождество твое, Христе боже, воссияй миру свет разума... Не славят у вас так-то вот?
Конторские женщины заинтересованно головы подняли.
– Нет, деда, у нас было, да прошло.
– А вот у нас до се славят. Ныне моя бабка конфетов приготовила, печеньев, мелких денег. Родне и постарше какие - тем бумажные,
– Взрослые славят?
– А почему? Славят. Приходят как положено.
– Архип, конечно, лукавил. Старое отошло. Из взрослых один на хуторе славильщик остался, Афоня Чертихин. Тот ходил. Остальные давно бросили. Но сейчас Архипу впечатление нужно было произвести, задурить бабам головы.
– Приходят. А как же? Прославят. Вольешь им самогоночки...
– Ну, это и нашим мужикам покажи выпивку, они не то что бога, черта прославят,
– Точно! Запоют еще как...
И женщины, о пьянстве мужиков вспомнив, к Архиповым речам как-то, сразу остыли и спросили его:
– С чем пожаловал, деда? Угля нету.
– Как нету? А на дворе?
– Мало что на дворе... Мы же к тебе во двор не лезем, не высматриваем, где что лежит. Нету. Это учреждениям.
Полная женщина, в очках - она возле окошка сидела - догадалась:
– Да ты же и не наш? Ты где живешь? Откуда ты?
– С колхоза.
– Ну вот в колхозе и получай. Ты вывеску видал? Гор-топ. Мы теперь только город снабжаем. Понятно?