За тихой и темной рекой
Шрифт:
Анна Алексеевна быстро бросила взгляд за спину и удовлетворённо кивнула:
— До самого дома. А то и далее.
— Ну, продолжать гуляния в столь тревожное время, я считаю, не стоит.
— Думаете, нас будут обстреливать снова? Но в таком случае, одинаково опасно находиться что на улице, что в доме.
— Китайцев интересует артиллерия, скопления войск, а не частные дома. Хотя, будь я на месте вашего отца, непременно переселил бы семью в более укромное место. На всякий случай.
Белый прислушался.
— Кажется, перестали стрелять, — заметил он.
— А значит, мы можем совершить небольшую
Впрочем, спуститься к воде им не удалось. Весь берег был перерыт образовавшимися от разрывов снарядов, воронками и окопами, в которых сидели солдаты вместе с вольнонаёмными из местного населения. Одни курили. Другие спали, укрывшись мышиного цвета шинелями. Третьи о чём-то разговаривали. То там то сям слышался говор и смех.
Белый огляделся:
— Где-то здесь должен быть Станислав Валерианович.
— Нашли о ком вспомнить! — Девушка снова оглянулась и, убедившись, что Стоянов никуда не делся, принялась смотреть на реку. — Странный этот Рыбкин.
Анна Алексеевна некоторое время молча смотрела на воду, а потом вдруг прочитала:
Увы, не выразить словами, Того, что хочется сказать. А потому мне остаётся Желать, надеяться, мечтать!Глупо, не находите?
— Что глупо? — не понял Олег Владимирович.
— Глупо, когда человек не может выразить словами то, о чём хочет сказать. Вывод напрашивается: ему просто нечего сказать.
— Простите, в данном случае не могу согласиться с вами. — Белый взял руку девушки в свою и нежно сжал её. — Бывают такие моменты, когда и впрямь невозможно выразить словесно свои переживания. Их можно только прочувствовать. Ощутить.
— Ощутить можно боль, — парировала Анна Алексеевна, вытягивая узкую, холодную ладонь из горячей руки молодого человека. — Всё остальное выдумки.
— А любовь?
— Не знаю. Пока не знаю…
Олег Владимирович вновь взял ладонь девушки и заглянул ей в глаза:
— Анна Алексеевна…
— Что?
— Мне нужно вам кое-что сказать…
Сердце красавицы легонько дрогнуло: «Ну, вот и дождались…»
— Не надо, Олег Владимирович! Ничего не говорите. Не стоит.
— Нет, позвольте мне признаться…
Девушка не зарделась в предчувствии того, что молодой человек собирается объясняться ей в любви, не затрепетала в ожидании, что могут быть произнесены слова, которые вот уже которое тысячелетие потрясают мир. Лишь издала лёгкий вздох — и ничего более.
— Анна Алексеевна, — Белый не заметил этого вздоха. Влюблённые мужчины не замечают ничего. — Позвольте мне сказать… — Олег Владимирович чувствовал, как язык с каждой секундой предательски немеет и отказывается произнести хоть слово.
Анна Алексеевна вновь посмотрела в сторону Стоянова. Тот стоял под разлапистой веткой чёрной берёзы и, не отрывая глаз, следил за ними. «А ведь он, в мае, именно на этом месте признавался мне в любви…», — неожиданно вспомнилось дочери губернатора. Что и вернуло её к реальности.
— Олег Владимирович, — чётко, почти командным тоном произнесла девушка
и сделала шаг в сторону дома. — Идёмте. Уже поздно.— Анна Алексеевна, я вас люблю! — молодой человек скорее не произнёс, а выдохнул эту фразу.
Будто пружиной, воздух вынес на свет божий прекрасные слова.
— Вот и хорошо, — обречённо произнесла в ответ Анна Алексеевна, чем потрясла Олега Владимировича, ожидавшего совсем иной реакции. — Право, поздно. Маменька будет волноваться, — и направилась в сторону особняка.
«Зачем, — сама себе говорила Анна Алексеевна, с трудом поднимаясь по песчаному берегу, — зачем мужчины всегда всё портят? Неужели нельзя просто, безо всяких объяснений и дальнейших обязательств сохранять добрые отношения? Нет же, им подавай всё, сразу!» А если она ещё не готова? А если сомневается? А они, как признаются в любви, считают, что мы просто обязаны ответить взаимностью. А если — нет? Как быть?
Белый некоторое время остолбенело стоял и глядел, как девушка сделала несколько шагов, уходя от него, как оступилась на маленьком камешке, после чего он бегом догнал её и, взяв под руку, повёл к дому.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Но ведь немногим дано на недруга ринуться сразу,
Видят одну они цель — прорваться в лагерь враждебный
И окружить короля противного войска, спасенья
В бегстве чтоб он не искал, судьбу испытав роковую,
Что положила б конец войне легионов обоих.
Индуров с Селезнёвым прибыли к переправе как раз в тот момент, когда с китайского берега началась артиллерийская канонада. Харитон Денисович, слезая с козел, пробормотал:
— У, нехристи, разошлись-то как… Ничего! Лапти мы им сплетём.
Индуров молча проводил взглядом сыщика и, увидев лодочного смотрителя, старика лет шестидесяти, который только что вышел из деревянной будки, повелительно подозвал того жестом руки.
— Да, ваше благородие, — дед попытался вытянуться пред грозным начальством, но спина, согнутая в крендель временем и тяжёлым трудом, никак не желала разгибаться.
Впрочем, штабс-капитан не оценил потуги мужика:
— Приготовь мне комнату. И обед. И чтоб чин чином! — распорядился офицер и с ходу громко отдал приказ: — Всем строиться! Кто в наряде, кто в карауле — всем!
Смотритель, насколько мог шустро, бросился выполнять приказ.
Солдаты-ополченцы и полицейские младшего состава, выстроились на деревянном настиле пристани, которая благодаря сваям уходила вглубь реки шагов на десять. Индуров окинул своё воинство пристальным взглядом. И молча выругался. Дослужиться верой и правдой до чина штабс-капитана, чтобы принять под командование сброд отставников и «легавых». Вот тебе и кульминация всей карьеры!
— Господа! — с трудом выдавил первое слово Юрий Валентинович. Иначе он к ним обратиться не мог, потому как под его началом эти люди находились временно. — На нас возложена ответственная миссия: защита границ Отечества. А посему приказываю господину Селезнёву распределить весь личный состав в несение караульной службы. — Индуров хотел было добавить, как себя следует вести во время начала боевых действий, но передумал и отдал приказ: — Вольно! Разойтись!