За веру, царя и социалистическое отечество

На следующий день Барков опять был в Петербурге, наспех подкрепился жидкими щами и отправился на лихаче по тайным квартирам, где проживали его наемные агенты. За последнее время число их заметно поубавилось, и пришлось срочно вербовать новых, благо что при общем росте цен стоимость человеческой жизни заметно упала.

Все агенты, как ветераны, так и неофиты, получили предельно точные инструкции и средства для их исполнения.

По пути Барков заглянул и на Миллионную, но в бывшей греческой кофейне как на грех располагались теперь прислужники железного Тадеуша, пока еще вовсю упивавшегося своею недолгой властью. Хозяина кофейни, по слухам, уличили в связях с балканскими монархистами, призывавшими на престол Потемкина, а все буфетчики состояли в Первом народном полку имени тираноборца Брута. Можно было легко представить себе боеспособность этой воинской части, где капитанами служили трактирщики, а капралами – кухмейстеры.

В гостиницу Барков явился довольно поздно, но его там, оказывается, ждали, что стало ясно из многозначительного покашливания швейцара.

Правительственных ярыжек он не опасался – все бумаги были в порядке, и не только фальшивые, но и подлинные, выправленные в канцелярии Новикова, – однако на всякий случай взвел курок пистолета, гревшегося за пазухой.

Мельком подметив, что гость выбрал для ожидания весьма удачную позицию – в дальнем углу, под фикусом, рядом с черным ходом, – Барков громко осведомился:

– Кто здесь спрашивал Ивана Семеновича Баркова?

В ответ из-под фикуса раздался знакомый невозмутимый голос:

– Прости, что беспокою тебя. Имеешь для меня пару свободных минуток?

– Легок на помине, брат Михайло, – обрадовался Барков. – Прошу ко мне в номер.

Единственный стул, полагавшийся гостиничному жильцу, Барков уступил Крюкову, а сам поместился на койке, под которой хранилась не только вся его касса, но и смертоубийственное создание лейб-механика Кулибина, по вине которого (создания, а не Кулибина) в комнатке пахло оружейной смазкой и пороховой гарью.

– Позволь изложить суть дела, которое привело меня сюда, – сказал Крюков.

– Излагай.

– Так случилось, что родной город встретил меня ничуть не лучше, чем Москва. Посему нуждаюсь в средствах.

– Я тебе их прежде чистосердечно предлагал и нынче не откажу.

– Беда в том, что я поклялся покойной матушке не брать у посторонних людей в долг, а тем паче безвозмездно. Это одно из немногих жизненных правил, пренебречь которыми для меня невозможно.

– Тогда заработай эти деньги. Что тут зря голову ломать!

– Именно такое предложение я и хотел тебе сделать. Да только в камердинеры не гожусь, а кучер из меня, сам знаешь, неважный. Давай лучше в картишки перебросимся.

– Почему бы и нет? – Ситуация уже начала забавлять Баркова. – Только как ты собираешься играть без денег?

– Залог поставлю.

– Дядюшкино поместье в Тамбовской губернии? Али собственную душу?

– А ты душу в залог примешь? – сразу оживился Крюков.

– Принял бы по старой дружбе, да не берусь с лукавым соперничать. Души мы касаться не станем.

– Тогда на мое тело сыграем, – предложил Крюков и, видя недоумение Баркова, пояснил: – Не на все сразу, конечно, а на отдельные члены.

– И как ты прикажешь, к примеру, с твоей рукой поступить, ежели я ее выиграю? Отрубить?

– Распоряжаться ею будешь, как собственной, – ответил Крюков.

– Собственной я в носу ковыряю.

– И моей сможешь ковырять, – молвил Крюков на полном серьезе. – Но лучше ее как-то иначе использовать. Застрелить кого следует. Зарезать. Отколотить на худой конец.

– С руками понятно. А ноги на что могут сгодиться?

– Ноги для посылок.

– Не лучше ли тогда сразу голову выиграть? – поинтересовался Барков. – Она ведь всем заправляет.

– Увы, но основные части моего тела голове подчиняются далеко не всегда, – честно признался Крюков. – Отсюда и все мои несчастья… А голова сама по себе умеет браниться, давать советы, петь песни. Бритву на ней можно испытывать. Согласись, это немало.

– Соглашаюсь. Руки, ногу и голову мы уже обсудили. Тему детородного органа пока опустим, хотя он ничуть не дешевле головы. Какие еще части тела предлагаешь поставить на кон?

– Да что угодно, кроме сердца. – Крюков строго глянул на Баркова. – Сердце мое навечно отдано одной прелестной особе.

– Что же, я согласен. Залог приму. Со своей стороны выставлю… э-э-э… скажем пять тысяч ассигнациями.

– Лучше сто рублей звонкой монетой, – решительно возразил Крюков.

– Как пожелаешь… Судя по всему, в исходе игры ты не сомневаешься?

– Иначе я не пришел бы сюда. Кому охота зря терять ногу, а тем более голову.

– Игра предполагается честная?

– Окстись, Иван Семенович, – искренне возмутился Крюков. – Это ведь карты, а не бильярд. В них без некоторых ухищрений не обойтись.

– Тогда хотелось бы заранее взглянуть на твою колоду.

– Ты меня, похоже, за шулера принимаешь, – нахмурился Крюков. – Носить карты при себе свойственно только людям этой породы.

– Как же нам тогда быть? Не от руки же карты рисовать.

– Вели коридорному, тот мигом расстарается. – Крюков сам подергал витой шнур звонка.

Мигом явился ловкий малый в ситцевой косоворотке до колен и смазных сапогах. По тому, с каким душевным участием было произнесено сакраментальное: «Чего господа желать изволят?» – сразу сделалось ясно, что он готов исполнить любую просьбу постояльцев, тем более что среди ночи все эти просьбы были на диво незамысловаты и однообразны.

– Подай дюжину карточных колод и шампанского, – велел Барков.

– Будет сделано. Только шампанское нынче по четвертному за бутылочку идет, – предупредил коридорный.

– Неси, – небрежно махнул рукой Барков. – Да прихвати еще молоток и горсть гвоздей.

– Гвозди какие требуются – кузнечные или фабричные? – уточнил коридорный. – Я это потому спрашиваю, что фабричные красивше, а кузнечные прочнее.

– Без разницы. Но чтобы не меньше трех дюймов длины.

Дожидаясь заказа, Барков и Крюков развлекались анекдотами, которые в восемнадцатом веке выглядели скорее как краткие поучительные истории, взятые из жизни известных людей.

Рассчитавшись с оборотистым коридорным (молоток обошелся в гривенник, а каждый гвоздь – в грош), Барков распечатал первую попавшуюся колоду и тщательно осмотрел несколько карт, взятых наугад.

– Какого рожна, сударь, ты их так рассматриваешь? – не без ехидства поинтересовался Крюков. – Лучшего товара на этой улице все равно не сыскать. Да и ассигнации твои, надо полагать, сходного происхождения.

– Карты, ясное дело, крапленые, – констатировал Барков. – За дурачка меня держать не надо. Но уж если я заранее согласился играть, то слово свое исполню.