За всё заплачено
Шрифт:
Елизаров замолчал, сообразив, что последняя фраза была неудачной. Незачем было напоминать, адвокат здесь не просто гость, а при исполнении, как лицо нанятое хозяином дома для охраны… Станислав Ильич, не дожидаясь ответа, махнул рукой и развернулся к своему подъезду. За ним пошла часть гостей, жаждущих продолжения банкета.
В машине состояние Балабановой моментально изменилось. Она вдруг резко протрезвела и продолжала начатую за столом игру:
– Никому не верю, Роман. Только вам. В вас чувствуется надежность… А Елизаров не успел жену проводить и глазки сразу забегали. Вы заметили? Он же хотел меня на ночь оставить. Стасик всегда был котом мартовским.
В подъезде знойная женщина Балабанова опять изобразила неустойчивость, что позволило ей обнять Романа за талию. В лифте она легла ему на плечо и торопливо зашептала: «Останься со мной, Ромик. Твоя девочка все поймет. Я же не прошу у тебя вечность. Всего одна ночь. Но я дам тебе столько, что ты никогда меня не забудешь…»
Прощание у входной двери не получилось. Страстная Татьяна Игоревна шустро открыла квартиру и втянула Романа в темный холл. Его молчание в лифте Балабанова восприняла как знак согласия. Не успев даже закрыть дверь, она крепко обхватила его, притянула к себе и ткнулась губами в его лицо.
Роману ничего не оставалось делать, как, вспомнив наставление по самбо, провести «уход от захвата спереди». Далее – прыжок к двери и последняя попытка не разрывать отношения с потенциальной свидетельницей: «Только не сегодня, Татьяна Игоревна. Сейчас я никак не могу. Спешу. Как-нибудь потом».
Лифта Роман не стал дожидаться и скатился по лестнице как на сдаче зачетов по стометровке.
Наташа встретила его спокойно. Только усмехнулась, оценив его взъерошенный вид… Когда машина тронулась, она тихо спросила:
– Приставала?
– Да.
– Предлагала остаться?
– Да.
– Отвязался?
– Да. Выскользнул.
– Молодец… Давай остановимся подальше от дома. Прогуляемся.
Они высадились у метро «Фрунзенская», перешли Комсомольский проспект и неторопливо направились к своему дому. Говорили о пустяках, стараясь не вспоминать последние события. У Романа это получалось с трудом. Он с нежностью смотрел на Наташу, но вдруг ловил себя на том, что вспоминает речи словоохотливой Татьяны Балабановой, или сосредоточенного Олега за рулем, или последний торжествующий взгляд на провожающих Марии Елизаровой… Роман гнал от себя эти мысли и образы. Ему очень хотелось думать только об идущей рядом милой девушке, которую он еще ни разу не поцеловал. Он чувствовал, что при всем внешнем спокойствии Наташа обескуражена наглым напором «старухи» Балабановой. Более того – она впервые почувствовала, что может его потерять, и очень испугалась.
В своем подъезде они опять не сели в лифт, а начали не спеша подниматься, вспоминая ощущения того вечера, прерванного неожиданным явлением Елизарова.
Возле квартиры Роман, ни о чем не спрашивая Наташу, распахнул дверь и пропустил ее вперед. Она вошла,
сама зажгла свет в холле и повернулась к нему. Ее глаза светились радостью и надеждой.Роман понял, что перед ним стоит его будущая жена и что сейчас произойдет самое главное в их жизни. Он хотел все это сказать, но Наташа остановила его:
– Не надо. Ничего не говори… Мне так хорошо сейчас. Раньше я всем завидовала. Считала, что никого не смогу полюбить… Теперь пусть они нам завидуют. И пусть у всех будет как у нас.
Роман вздрогнул и зажмурился. Он понял, что делает большую глупость и завтра, возможно, будет себя ненавидеть за это, но… Последние три слова застряли в голове и быстро прыгали по полочкам памяти… «Как у нас, как у нас, Каунас».
– Наташа! Я все понял. Это она.
– Кто?
– Она убийца.
– Кто?
– Да Елизарова же, Мария Семеновна Елизарова, улетающая… Сколько до взлета? Два часа. Регистрация еще не началась… Через минуту все объясню. Только два срочных звонка.
Роман подбежал к телефону и начал терзать свою старенькую записную книжку:
– Девушка, мне срочное сообщение на пейджер. Для номера тринадцать, двадцать пять. Диктую: «Олег, задержи вылет Марии любым способом. Это очень важно. Мы едем к тебе. Встреча в местной милиции. Роман…» Девушка, передайте это три раза через каждые пять минут.
Второй телефон Роман нашел быстро. Хорошо иметь домашние телефоны следователей!
– Это ты, Жулькин? Не разбудил? Слушай, Виктор, внимательно. Ты обещал отпустить Ласкина, когда у тебя будет настоящий убийца? Отпускай! Через час ты возьмешь злодея… Ты прав, Витя – злодейку… Хватай дежурную машину и в Шереметьево. Нас с Наташей на Белорусском, подхватишь на площади. Мы через сорок минут будем около памятника буревестнику революции… Да, и на завтра готовь опознание со своими старушками. Все!
Роман положил трубку и задорно посмотрел на Наташу. Она тоже заразилась его азартом и ждала, когда он выложит ей свою гениальную версию. Но адвокат молчал. Более того – радость победителя, которая еще минуту назад светилась на его лице, сменилась на неуверенность и даже страх.
– Я, Наташа, такую кашу сейчас заварил. Если я не прав, то… Лучше и не думать.
– Проверить можешь?
– Могу, но не хочу. Ты обидишься.
– Почему?
– Придется Балабановой звонить.
– Так звони! У тебя в левом кармане пиджака ее номер телефона. Когда я отвернулась, она начирикала его на салфетке и сунула тебе.
– Глазастая ты, Наталья! Придется никогда тебя не обманывать.
– Я согласна.
– Тогда возьми с полки вон ту синюю книгу. Найди в конце страничку с вечным календарем и слушай.
Роман набрал номер и включил громкую связь. Балабанова долго не снимала трубку. Очевидно, уже спала. Но это и удобный повод для начала разговора:
– Извините, Татьяна Игоревна. Я, должно быть, разбудил вас?
– Это ты, Роман? Как хорошо… Я не спала. Я немножко думала. И думала о тебе. Ты почему не остался, дурачок? Приезжай сейчас! Ты уже проводил свою девочку?
– Проводил. Но я пока еще работаю. Надо Елизарову подстраховать. Пока она не улетела я не могу с места двинуться… Нужна ваша помощь.
– Готова на все, что угодно. Но потом сразу ко мне. Договорились?
– Обещаю! Маленький вопрос, Татьяна Игоревна. Когда у вас день рождения?
– Восьмого августа.
– А в каком году Елизарова своего первого мужа накрыла с любовницей? Помните, вы мне рассказывали? Это как раз в день вашего рождения было.
– Конечно помню. Это было мое двадцатилетие. Значит – семьдесят четвертый год… Ох, хитрец! Ты специально все это спрашиваешь, чтоб узнать мой возраст? Да, Роман, мне уже сорок пять. А на сколько я выгляжу?