За землю русскую. Век XIII

«По благословенью владыки... (имярек) се покончаша посадники ноугороцкие, и тысяцкие ноугороцкие, и бояре, и житьи люди, и купцы, и чёрные люди, все пять концов, весь государь Великий Новгород, на вече, на Ярославлем дворе...»

Город, город! Быть может, и Афины, и Рим, и Спарта, эти древние республики-города, и могли бы поспорить с тобой, но только где ж, в каком городе-государстве был ещё столь гордый, на полях сражений в лицо врагам кидаемый возглас:

— Кто против бога и Великого Новгорода?!

Сперва Невского слушали, не перебивая, не подбрасывая ему встречных и задиристых слов. Только всё больше теснились и напирали. Теперь вечевой помост из свежего тёса, — где сидели посадники: степенный, то есть ныне правящий Новгородом — Михайла Степанович, и все старые, затем — старосты концов и всевозможные «лучшие люди», и, наконец, где стоял князь, — помост этот в необозримом море толпы казался словно льдина, носимая морем. Вот-вот, казалось, хрупнет и рассыплется на мелкие иверни эта льдина. И уже то там, то сям зловеще потрескивала она под всё нарастающим напором.

— Господа новгородцы! — заключал своё слово князь. — Послы татарские — здесь, на Ярославлем дворе. Послы ждут... Граждане новгородские, придётся ятися по дань. Позора в том нет! Не одним нам! Вся Русская Земля понесла сие бремя... Гневом господним, распрею нашею!.. Тому станем радоваться: Новгород и тут возвеличен: по всей Русской Земле татарские волостели наставлены, баскаки, — своею рукою во всякое дело влезают, своею рукою и дани — выходы — емлют, а к нам в Новгород царь Берке и великий царь Кублай — они оба согласны баскаков вовсе не слать... Сами новгородцы, с посадником, с тысяцким, с кончанскими старостами своими... с послом царёвым дома свои перепишете!..

Грозный ропот, глухие, невнятные выкрики, словно бы только что очнувшегося исполина, послышались из недр неисчислимого толпища. Сильнее затрещали столбы и козла помоста.

— Чего, чего он молвит?! — послышались гневно-недоумённые возгласы, обращаемые друг к другу. — Кто это станет нас на мелок брать?!

— Ишь ты! Поганая татарская лапа станет нам ворота чертить!..

— Ну князь, ну князь, — довёл до ручки, скоро на паперти стоять будет господин Великий Новгород!.. Скоро мешок на загорбок, да и разбредёмся, господа новгородцы, по всем городам корочки собирать!.. Э-эх! — взвизгнул кто-то и ударил шапкой о землю.

Очи Невского зорко вы хваты пали из гущи народа малейший порыв недовольства. Но не только глаза, а и сердце князя видело сейчас и слышало всякое движенье, всякий возглас последнего, захудалого смерда среди этого готового взбушевать скопища.

— Граждане новгородские! — голосом, словно вечевой колокол, воззвал Александр.

И снова всё стихло.

— Друзья мои! — продолжал он скорбно и задушевно. — Да разве мне с вами не больно?! Или я — не новгородец?..

И видит Александр, что коснулся он самых задушевных струп людского сердца, когда сказал, что и он — тоже новгородец, и вот уж, кажется, не надо больше убеждений и речей, остаётся только закрепить достигнутое.

— Господа новгородцы! — говорит он. — Я Святой Софией и гробом отца моего клянусь, что ни в Новгороде, ни в областях новгородских баскаков не будет, ни иных татарских бояр!

— Ты сам — баскак великий Владимирский!.. Баскачество держишь, а не княженье!.. — раздаётся вдруг звонкий, дышащий непримиримой враждой голос.

— Улусник!.. — немедленно подхватывает другой.

Будто исполинской кувалдой грянул кто-то в голову всего веча. Оно застыло — ошеломлённое.

И на мгновенье Александр растерялся. Случалось — разное вымётывало ему из бушующих своих пучин тысячеголовое вече: грозили смертью, кричали «Вон!», попрекали насильничеством и своекорыстием, кидались тут же избивать, да и убивали его сторонников, но столь непереносимое оскорбленье — «баскак Владимирский!» — оскорбленье, нацеленное без промаха, — оно оледенило душу Александра. Тысячи слов рвались с его мужественных уст, но все они умирали беззвучно в его душе, ибо он сам чувствовал немощность их против нанесённого ему оскорбленья. Лучше было молчать...

Ещё немного, и всё бы погибло. Уж там и сям раздались громкие крики:

— А что, в самом деле?! Эка ведь подумаешь: послы царёвы! Да пускай он тебе царь будет да владимирским твоим, а нам, новгородцам, он пёс, а не царь, татарин поганой! А коли завтра нам косички татарские заплетут, по-ихнему, да в своё войско погонят, — тоже соглашаться велишь?!

— Граждане! — послышался чей-то голос. — Да что там смотреть на них, на татар?! Схватаем их за ногу поганую, да и об камень башкой!..

— Ишь защитник татарский! — кричали из толпы Александру. — Знаем, чего ты хочешь: суздальским твоим платить стало тяжко, раскладку хочешь сделать на в сох!..

— Державец!

— Самовластец!

— Мы тебе не лапотники!..

— И нам шею под татарина ломишь?!

Если бы ещё немного промолчал князь, тогда бы всё вече неудержимо выплеснулось вон из кремля и хлынуло бы обоими мостами, и на плотах, на лодках, на Заречную сторону, на Ярославль двор, к дворцу Александра — убивать ордынских послов...

И в этот миг вдруг явственно представилось Александру другое такое же вече, здесь же колыхавшееся и ревевшее, много лет тому назад, в самый разгар батыевщины, в сорок первом году. Немцы тогда взяли Псков, и Тесово, и Лугу, и Саблю. И господам новгородцам подпёрло к самому горлу! И подобно тому, как боярин Твердило отдал Псков немцам, а сам стал бургомистром, — так и среди новгородцев пузатые переветники, ради торговли своей с немцами, мутили и застращивали народ и склоняли отпереть ворота магистру. Александра не было на тот час в Новгороде: его незадолго перед тем новгородцы изгнали, показали ему путь от себя, чуть не на другой день после Невской победы, заспорив с князем из-за сенокосов — вечный и по сие время спор; худо с сеном у Новгорода: болота, кочкарник, сенокосов нет добрых, а того понять не в силах, что не зачем князю и конницы держать, коли так!..

И вот, когда уже весь народ новгородский взвыл, и закричал Александра, и стал грозить владыке, боярам, — тогда вымолили послы новгородские, во главе с владыкою Спиридоном, сызнова Александра к себе на княженье.

И тогда тоже, перед походом на немцев, зазвенел вечевой колокол — колыхалось и ревело тысячеголовое Новгородское вече... Но разве так, как сейчас?

На радостях первой встречи новгородцы тогда, словно дети, выкрикивали своему князю все свои жалобы, обиды, поношения и ущербы, претерпенные за это время от немцев.

— Подпёрли — коня выгнать негде! — кричали ему.

— В тридцати вёрстах купцов разбивают!..

— Бургомистров наставили!..

— Жёнок позорят!

— Церкви облупили!

— Гайтан с шеи рвут!

— Со крестом вместе!

— А и с головой!..

Н, наконец, как бы в завершенье всех этих жалоб, послышался тогда укоризненно-ласковый, словно бы ото всего веча раздавшийся голос:

— Что долго не шёл?!

— Да ведь, господа новгородцы... сами ж вы меня... — начал было он, смущаясь.