Забавы с летальным исходом

— Биокарта, — сказала Полли.

Карелла стал читать:

«ЧАША СОКРАТА

В Древней Греции обвиняемые в каком-либо преступлении редко приговаривались к длительным срокам заключения. Вместо этого их или казнили, или отправляли в ссылку, или же просто облагали штрафом. Проведенные археологами раскопки позволили обнаружить сооружения, которые, по мнению большинства ученых, являлись тюрьмами, где содержались заключенные. Сократ был одним из них.

В 399 г. до н. э. он встретил свою смерть. Был казнен с применением яда. Относительно недавние раскопки в тех же местах позволили обнаружить в одном из заброшенных и высохших водоемов тринадцать глиняных бутылочек. Одна из них была помечена буквами „OK“, что, несомненно, является аббревиатурой от имени „Sokrates“, как было принято писать в древности. Неподалеку от этого-места в руинах была найдена маленькая статуя этого величайшего из философов.

И чаша, и прочие сопровождающие ее ценнейшие находки того периода демонстрировались во многих городах Соединенных Штатов. 16 ноября выставку перевезут в Художественную галерею Коркорана в Вашингтоне, округ Колумбия; затем она отправится в Музей изобразительных искусств в Атланте, штат Джорджия, а уже потом выставка переедет в музей „Ка Де Пед“ в Калузе, штат Флорида…»

— Калуза, штат Флорида… — произнес вслух Карелла.

Лобовое стекло его машины было залеплено снегом и льдом. Пластиковая щеточка «дворников» разломилась надвое, когда он пытался очистить стекло. Пришлось доводить начатое тыльной стороной руки, затянутой в кожаную перчатку. Было первое февраля, и снегу на улицах намело на добрый фут, если не больше. Он ехал медленно и осторожно и добрался до дома в Риверхеде лишь десять минут восьмого. Ребятишки смотрели телевизор, Тедди была на кухне. Он сгреб ее в объятия и поцеловал, и запорошил волосы этим чертовым снегом. Потом сказал, что ему надо срочно позвонить во Флориду. Расцеловал по пути в свое логово ребятишек, вошел в тесную каморку и медленно набрал домашний номер Мэтью Хоупа. Но того дома не оказалось. Автоответчик вежливо попросил его оставить сообщение.

— Привет, это Стив Карелла с холодного севера, — сказал он. — Не знаю, пригодится ли вам, но, похоже, ваша знаменитая троица очень интересуется одной древней штуковиной под названием «Чаша Сократа». Это один из экспонатов выставки, которая после музеев в Вашингтоне и Атланте будет демонстрироваться у вас, в музее «Ка Де Пед», не уверен, что правильно произношу его название… К сожалению, дата открытия там указана не была. В любом случае перезвоните, если эта информация пригодится. Хочу с вами поговорить.

В этот момент Мэтью находился в каких-нибудь двадцати футах от двери в дом, Собирался вывести машину из гаража.

Музей «Ка Де Пед» был нарядно освещен гирляндами маленьких белых лампочек, развешанных на деревьях у парадного входа. Чтоб защитить хрупкие и изящные шелковые туфельки элегантных дам в вечерних туалетах, дорожка из гравия от ворот и до массивных входных дверей была застелена длинным красным ковром. К воротам подъезжали «Лендроверы», «Бенцы», «Континентали», был даже один «Роллс-Ройс», высадивший целый выводок дам в ослепительных украшениях и мужчин в смокингах. Черных, заметьте, смокингах. Ведь во Флориде все еще стояла зима, пусть даже не настоящая, но зима, и белые костюмы были бы неуместны, во всяком случае, до мая. Оживленно и весело щебечущие гости были в предвкушении праздника, они приехали выпить и закусить после того, как им покажут грубо сработанную глиняную бутылочку, из которой Сократ с отвращением отпил глоток губительного напитка. Чаша оценивалась приблизительно в два-три миллиона долларов — сумму, которую многие из этих людей выложили бы за нее с легкостью. Ведь каждый из них заплатил тысячу долларов за привилегию первым во Флориде увидеть эту чашу, стоявшую под прозрачным колпаком и освещенную со всех сторон, на донышке которой были выцарапаны три буквы: «OK». Кругом раздавались восторженные ахи и охи, затем вся эта блестящая публика двинулась в главный экспозиционный зал, помпезно названный Салоном Луи П. Ландемана, — с тем, чтоб выпить по бокалу какого-нибудь коктейля в баре и встретиться с другими ослепительными и разнаряженными обитателями города, упивающимися своей изысканностью и приверженностью ко всему возвышенному, в том числе и искусству.

Надо сказать, что на Фрэнка Саммервилла все это не произвело ни малейшего впечатления.

Он сообщил об этом Мэтью, едва тот успел переступить порог. Под правую ручку Мэтью вел блондинку, под левую — брюнетку. При ближайшем рассмотрении — напарник Мэтью был немного близорук — блондинка оказалась самым красивым прокурором округа в штате Флорида, а брюнетка — самой красивой из бывших жен, которую только можно представить. Вот везунчик, черт бы его побрал!

— Лично на меня эта чаша впечатления не произвела, — сказал Фрэнк. — Похожа на бутылочку из пластилина, которую первоклашка притащил домой после первого урока по лепке.

Сам Мэтью еще не видел чаши. Фрэнк пил мартини. Мэтью мучила жажда. К тому же он чувствовал себя не в своей тарелке. Он был далеко не в восторге от того, что сопровождает двух красивых дам, не испытывающих друг к другу особой симпатии. Один разговор в машине по пути сюда чего стоил… И он никак не мог понять, с чего это Патриции вдруг взбрело в голову пригласить Сьюзен. Не мог понять он также, с чего это Сьюзен так охотно приняла приглашение. Не понимал он и того, зачем это жена Фрэнка Саммервилла вырядилась в изумрудно-зеленое платье с огромным и ассиметричным вырезом, открывающим почти всю левую грудь до самого соска… Возможно, ему вообще не дано понимать женщин.

И уж разумеется, он ничего не смыслил в древнегреческих чашах.

Он не находил ничего красивого или примечательного в кривобокой глиняной бутылочке, выставленной под толстым стеклом и освещенной со всех сторон. Не видел он в этом предмете и особой исторической ценности — возможно, потому, что ни на грош не верил, что это та самая чаша, которую держал в руках Сократ в 399 году до нашей эры.

А потому он был просто счастлив отвести двух своих дам в Салон и заказать для Патриции мартини «Танкерей», крепкий и очень холодный, а для Сьюзен — ром с кока-колой (возможно, тем самым она пыталась напомнить ему о тех временах в Чикаго, когда он только начал ухаживать за ней?). Себе же он заказал мартини с джином «Бифитер», льдом и парой оливок, вот так, прошу вас, будьте любезны!

— Ваше здоровье! — сказали дамы, взглянули друг на друга со смертельной ненавистью в глазах и чокнулись.

Вечер еще только начался.

Джилл Лоутон знала, где будет сегодня вечером ее муж, поскольку незадолго до смерти Мелани успела рассказать ей о плане ограбления. Она знала, что старина Джек, знаменитый грабитель музеев, будет в «Ка Де Пед», готовый похитить бесценную чашу — ну, может быть, бесценной она была только для Миклоса Панагоса. Ведомо было ей и о том, что где-то между половиной первого и часом ночи тип с совершенно несуразным именем Зейго подгонит туда моторку, заберет Джека и сообщников и увезет всю эту компанию в дом, снятый на острове Санта-Лючия.

Джилл планировала появиться в этом доме после того, как все остальные уедут. Знала она и адрес: дом под номером 26 на Лэндз-Энд-роуд — спасибо тебе и за это, Мелани, вот только зря ты действовала столь импульсивно и опрометчиво. Под дулом пистолета она отберет у Джека чашу, а потом пристрелит. Ведь теперь она знала, как пользоваться «вальтером». Правда, воспользоваться им пришлось лишь раз, но если любишь кого-то от всего сердца — и одного раза достаточно. Достаточно убить хотя бы одного глубоко любимого человека, а уж дальше все пойдет как по маслу.

У нее была лишь одна проблема.

Если она не ошибалась, «Шевроле»-седан, успевший запарковаться на противоположной от ее дома стороне улицы еще до наступления сумерек, все еще находился там. И двое мужчин, сидевшие в этой машине, определенно следили за ее домом.

Кэндейс Ноулз и Джек Лоутон являли собой изумительно эффектную и красивую пару, так, во всяком случае, им казалось. Кэндейс выглядела просто сногсшибательно в длинном холодного голубого оттенка платье, столь выгодно подчеркивающем ее формы. Сбоку на левом бедре имелся глубокий разрез, позволяющий полюбоваться ногами и не лишающий возможности залезть, когда придет час, в прибывшую за ними лодку. Лакированные синие туфли на высоких каблуках, длинные белокурые волосы завиты, зачесаны набок и спадают эдакой небрежной волной, в ушах сверкают серьги из фальшивых бриллиантов — о Господи, да не было мужчины, который бы не обернулся ей вслед. Джек выглядел не менее ослепительно в черном изящном смокинге с черными шелковыми лацканами и в легких черных лакированных туфлях. Перекрашенные светлые волосы как-то игриво и по-мальчишески спадают на лоб, очки с плоско-выпуклыми линзами, приобретенные в ближайшей аптеке, придавали ему очень интеллигентный, изысканный и совершенно неотразимый вид — о, да все девушки на свете, казалось, жаждали его!..

Они осмотрели чашу, притворяясь, что она их мало интересует, затем прошли в Салон Луи П. Ландемана, где заказали в баре по бокалу «Перрье» с долькой лимона, потому как ограбления следует совершать исключительно на трезвую голову. В одном из помещений, где некогда была бальная зала, уже гремели звуки джаза. Всего половина восьмого. Весь вечер еще впереди.

— Твое здоровье! — сказал он.

— Твое здоровье! — откликнулась она, и они чокнулись.

Очевидно, никто никогда не говорил им, что чокаться бокалами с безалкогольными напитками — плохая примета.