Забавы жестоких богов

Последний глайдер не рискнул сунуться под луч и открыл навесной огонь из всех пулеметов, прикрываясь складками местности. Вокруг заплясали фонтаны песка от пятидесятимиллиметровых пуль. В голове у Джека промелькнуло, что эти, полукустарно изготавливаемые бандитами по подобию древних массометных пушек пулеметы — достаточно мощное оружие. Хорошо, что навесная стрельба не давала возможность операторам увеличить скорость полета зарядов: когда они взрываются, оставляя глубокие воронки, наполненные расплавленной породой, бьют осколками и ударной волной.

Внезапно поодаль сверкнула неяркая вспышка и следом раздался скрежет. Шальная пуля попала в полевую броню чемодана. Капитан мысленно отметил это место. Пулеметы бандитской машины израсходовали боекомплект. Огонь прекратился. В смертельной игре наступил вынужденный перерыв. Атакующие знали, что Эндфилд ранен, возможно, убит, но не могли себя заставить выйти на прямую видимость, чтобы не быть уничтоженными. Улететь они тоже не могли. Глайдер кружил поблизости, как падалыцик, справедливо полагая, что время работает против Джека, надеясь, что вскоре ночь, холод и раны сделают свое дело.

Капитан заблокировал их сканеры и локаторы, поэтому они не могли видеть, где он находится, и обнаружить багаж, из-за которого бандиты за ним охотились. Тело отчаянно болело, ныли ободранные руки, ноги, спина, в такт с приступами боли в обожженном боку туманилось сознание. Удары сердца, толкающего отравленную продуктами термической деструкции кровь, молотом отзывались в голове. Джек едва подавлял желание выть и кататься, тереться раной, покрытой толстой коркой песка, пропитанной сукровицей, раздирать ее до живого мяса, чтобы утолить зуд и жжение. Капитан временами оказывался над своим телом, со стороны наблюдая, как оно, избитое и обожженное, медленно ползет к месту, где лежит чемодан. Эндфилду никогда не было так больно. Мысли путались, он досадовал, что человеческая плоть немощна, а боль так огромна. Зарыв свой багаж в песок, Капитан отполз подальше. Израсходовав остаток сил, он провалился в забытье.

Ника посмотрела на него и полетела дальше, несомая какой-то силой, не отрываясь глядя на Джека с сочувствием и любовью. Бритоголовые урки в цепях и наколках ржали, показывая на него пальцами. Мерзкие рожи появлялись на краю зрительного поля и пропадали, стоило сосредоточить на них внимание.

Капитан знал, что скоро они перестанут таиться. Тогда, приблизясь к нему, эти спутники близкой смерти будут выкрикивать оскорбления, угрозы и мерзкие, как плевки, обвинения ему в лицо.

Внезапно вокруг разлилось сияние. Огромные фигуры потеснили нечисть. «Драконы» стояли над ним, с холодным вниманием разглядывая корчащегося Капитана.

— Здесь лежит человек, которого мы считали своим… Который продал за гроши нас и наше дело, — пророкотал громовой голос Конечникова. — Теперь он отправится туда, где ему деньги будут совсем не нужны.

— Вы тоже пришли позлорадствовать? — смог выдавить из себя Джек.

— Ты мог стать величайшим из героев Черного Патруля. Но ты предпочел предательство и теперь умираешь, как паленая крыса, не успев потратить свои жалкие тридцать сребреников. Скажи, зачем это тебе понадобилось? — «Драконы» замолкли, ожидая ответа.

— Если не хотите помочь — уйдите. Уйдите! Убирайтесь!!! — в ярости закричал Эндфилд. — Если бы вы могли видеть дальше собственного носа, раскинуть своими куриными мозгами, то поняли бы все… Я никогда не предавал вас… Убирайтесь!

Огромные светящиеся фигуры молча растворились в темноте ночи.

— Мне бы дожить до рассвета, унять боль, — сказал Джек, обращаясь к ярким звездам на небе.

В голове у него появился план спасения. В машине, которая резала воздух, широким кругом обходя место, где он лежал, была аптечка. Инъекции анальгетика и регенератора смогли бы почти мгновенно поставить его на ноги. Также Джек знал, что бандитам он нужен живым, иначе они рискуют никогда не найти в этом море песка чемодан с деньгами, рискуют никогда не открыть его, взорваться при срабатывании внутренней системы самоуничтожения.

«Надо дожить до рассвета… Надо дожить до рассвета… Надо Дожить до рассвета… — Эта мысль, разрастаясь, заполнила все поле сознания Капитана. Мне нужно остаться в живых, чтобы завершить начатое. Иначе все напрасно… В организме человека много мощнейших систем самовосстановления. Я смогу их запустить… Главное успокоиться. Руки стали тяжелыми и теплыми. Тело наполняет космическая энергия, которая лечит и восстанавливает тело. Медленно утихает боль. Я справлюсь».

Разрушительные волны небытия сменились покоем. Новая сила широким потоком пошла в обожженную и избитую плоть Эндфилда. Ему предстоял тяжелый день.

Никогда Управительница Жизни не чувствовала себя такой старой. Сегодня двенадцать веков жизни невыносимой тяжестью давили свободную и сильную женщину, единственную из двухсот двенадцати новых Богов, остатков прежней первой тысячи, хозяев всего человеческого рода. Она сидела за низким столиком из красного дерева и курила длинную тонкую сигарету с отборным гашишем, который последние три тысячи лет почему-то называли шалалой.

Живая Богиня была одета в плотный, черный снаружи и красный изнутри балахон, похожий на судейскую мантию. На голову был накинут капюшон, закрывавший почти все лицо, оставляя лишь кончик носа, подбородок и шею. Ей не нужны были глаза, чтобы видеть того, кто сидел перед ней, стены комнаты, покрытые панелями мореного дуба и обитые коричневой мягкой кожей, витражи, подсвеченные изнутри лампами дневного света, картины и вазы с цветами.

Мужчина в кресле напротив выглядел не слишком молодо: морщины, складки на шее, мешки под глазами. Если бы он хотел, то мог бы стать юношей за пару месяцев, но Управитель Жизни ценил солидность и упорно держался за личину пожилого человека.

Управитель смотрел на женщину задумчивым тяжелым взглядом, угадывая то, что было скрыто тяжелым бесформенным одеянием. Он видел, как соблазнительна ее плоть: длинные точеные ноги, тонкая талия, тугая грудь. На мгновение его пронзило желание обнять девушку — это тело не обманывало тех ожиданий, которые возникали при взгляде на Живую Богиню. Он знал об этом не понаслышке — за тысячи лет ему не раз случалось обладать ею.

Огорчительным было лишь то, что инициатива исходила всегда от нее, и ни один мужчина не мог похвастаться, что сам разжег в ней страсть и овладел Управительницей Жизни. Рогнеда в минуты откровенности говорила, что у нее бывают моменты, когда она готова лечь под любого урода. Тогда девушка становилась нежной, чувственной, ласковой, и очередной самец становился ее добычей, чтобы через некоторое время понять, что значит он для бессмертной не больше, чем аппарат для самоудовлетворения.

Человек вспомнил, что в последний раз Управительница честно сказала ему, что без чувственных удовольствий женское тело портится и стареет, вот зачем ей нужно время от времени укладывать любовников в свою постель.

Рогнеда улыбнулась, почувствовав мысли мужчины и обращенное на себя внимание.

— Ты что-то хочешь сказать?

— Да.

— И что же? — В ее голосе проскользнули отголоски дразняще-женственных, многообещающих интонаций.

— Что ты прекрасна и волнующа, леди Рогнеда.

— Груди твои, как пара голубков в гнезде из атласа и парчи, — слова прозвучали намеренно издевательским и скучающим тоном. — Бедра твои… Управительница Жизни поморщилась. — Короче, далее в том же ключе. Как мне это все надоело.