Забери мою душу
Шрифт:
Подмигиваю себе в зеркало и наношу несколько капель духов на шею.
– Не скучай, – кидаю Димке и переворачиваю его фотографию. Подхватываю сумку и спускаюсь вниз.
Дед, как всегда, уже завтракает в столовой, читая новости на планшете. Рядом с ними накрыто ещё одно место для меня. Всегда накрыто. Но я почти никогда не составляю ему компанию.
– Доброе утро, – здоровается, сегодня он выглядит не очень. Болезнь его съедает, но деньги помогают продлить жизнь, и он цепляется за каждую возможность. Как же ему хочется жить.
– Доброе, – киваю, хватаю со стола пару кусочков сыра, грушу и бегу в холл.
– Стой!
– Извини, некогда, – кидаю ему я, продолжая свой путь, стуча каблуками по паркету.
– Элина! – рявкает, хрипя. – Я сегодня улетаю на лечение и, возможно, не вернусь!
Ненавижу, когда он давит на жалость. Внутри всегда что-то сжимается. Больно. Горло дерет, и дышать трудно. Разворачиваюсь, возвращаюсь к столу, сажусь, кидая сумку на соседний стул.
– Приятного полёта. Надеюсь, медицина в Израиле такая же волшебная, как о ней рассказывают, и ты протянешь ещё несколько лет.
Он сжимает губы, отставляя от себя свою диетическую кашу на воде.
За что я так с больным стариком?
Есть за что.
Он вспомнил о моем существовании, только когда понял, что жизнь не вечна. А умирать в одиночестве среди роскоши и денег, в особняке со своим куском леса и озером ему не хочется. Только поздно уже. Где он находился, когда был мне нужен? Его не интересовало, как живёт его внучка с отцом-наркоманом. Его не интересовало, что я кушаю и в чем нуждаюсь. Он вычеркнул из жизни сына, считая меня нагулянным ребенком от шлюхи. А теперь пытается замазать грехи. Окей, я принимаю его деньги, он очень много задолжал. А любви ему никто не обещал. За деньги этого не купишь.
Но жалость…
Я не могу это контролировать. После смерти Димки моя сердечная мышца не выдерживает и даёт сбой в виде вспышек сентиментальности. Но и смерти я деду не желаю, и огромного наследства – тоже, только возможность на обучение и перспективу. А то, что он мне отписал, я уже мысленно пожертвовала больным детям.
– Спасибо, – сдержанно произносит дед. Ко мне подходит Лида и, поглаживая по спине, наливает кофе со сливками и ванилью, как я люблю.
– Не холодно в такой тоненькой кофточке?
– У меня пальто теплое.
– Ой, застудишься, – возмущается она, качая головой. – Запеканку попробуй, – указывает на стол.
– Нет, спасибо, я только кофе.
– Я хочу, чтобы ты присутствовала сегодня на обеде. Надо тебя кое с кем познакомить перед отъездом.
– Это обязательно? Мне нужно работать над дипломной.
– Обязательно. Сделай мне одолжение. Я много не прошу. Потом улечу и избавлю тебя от своего общества.
– Не преувеличивай. Я не желаю тебе ничего плохого, – отпиваю кофе.
– Тогда сделай одолжение, выдели для меня это время.
– Хорошо? Это все просьбы? – делаю ещё несколько глотков кофе.
– Да, – улыбается он.
Иногда, особенно вот в такие моменты, меня начинает грызть совесть за свое поведение с дедом. Но быстро отпускает, когда я понимаю, что ему с моего рождения было на меня плевать. Мало того, он и рождения моего не хотел. Настаивал на аборте, даже угрожал матери, апеллирую тем, что в его семье не нужны уроды. Так чего же он хочет от дочери наркомана и шлюхи?!
– Тогда я пошла, – подхватываю сумку и покидаю этот огромный холодный особняк.
Мании величества моему деду не занимать. Огромный особняк, вычурная мебель ручной работы, гектар земли,
конюшня, озеро, крепостных не хватает. Хотя обслуга, охрана и его подчинённые пресмыкаются перед ним со страхом в глазах. Милохин в свое время заработал репутацию страшного человека, который сколотил себе состояние на костях и крови. А сейчас – с виду импозантный дедушка с ярко-седой шевелюрой и стильной бородой.Быстро добегаю до машины, погода мерзкая, осень выдалась холодной, ветреной и дождливой. Всю ночь лило как из ведра, огромные лужи почти затопили город. Ураган повалил деревья, создавая небольшой Армагеддон.
Заочно в этом году я заканчиваю менеджмент. А очно прохожу курсы кондитера-пекаря. Моя детская мечта – открыть небольшую кофейню и создавать выпечку и сладости своими руками трансформировалась в цель, которую я поставила, и я к ней иду.
У меня началась практика в пекарни, и я кайфую от процесса. Здесь пахнет свежей сдобой, корицей и ванилью, и я дышу этими ароматами, вдохновляясь на создание моих шедевров. Сейчас это, наверное, единственное место, где я чувствую себя свободно, отстраняясь от всего внутри меня.
– Элия, доброе утро, – наш кондитер-француз неправильно произносит мое имя, но мне нравится.
– Доброе утро Эдуардо, – целую его в щеку, вдыхая запах. Это единственный мужчина, от которого пахнет карамелью. Эдуардо смущается, всегда приходя в лёгкий ступор от моих вольностей, иногда даже краснеет, а мне нравится его немножечко дразнить и тискать. Он такой милашка. И руки у него золотые, я в экстазе от его шедевров.
– Что у нас сегодня? – надевая фартук и перчатки, спрашиваю я, рассматривая стол и миски с продуктами.
– Сroquembouche, – взмахивает руками Эдуардо.
– Ммм, говори ещё по-французски, ты же знаешь, я кончаю от твоего голоса и произношения.
– Элия! – пытается быть строгим. У него не выходит, он все равно милый, но я замолкаю из уважения. – Внимание! – А ещё меня всегда заводит его акцент, и я кусаю губы, сдерживая улыбку. – Сroquembouche – это… – начинает рассказывать рецепт, и я впитываю его слова, оставляя кокетство и шутки.
Эдуардо гениальный кондитер, и я спешу вникнуть во все, что он может дать. Наверное, только в этой кондитерской я настоящая. А там, за ее стенами, не могу подобрать для себя определения. Я никто. Девушка без души и лица, такая, каких тысячи, и одновременно никто. Я зависла там, в моменте клинической смерти. Вся моя жизнь – сплошной коматоз и рефлексия.
В обед выхожу из пекарни, сажусь в машину, но домой не спешу. Открываю бардачок, достаю блистер с таблетками и кручу их в руках. После аварии мои вечные спутники – боль в шее и головная боль. Таблетки уже мало помогают, если только в тройных дозах. Но алкоголь пока справляется.
Закидывают в рот четыре таблетки, разжевываю, морщась от противного вкуса, откидываюсь на сиденье и жду, когда боль притупится, чтобы я могла функционировать дальше.
Перевожу взгляд на боковое окно, рассматривая витрину детского магазина: яркие игрушки пестрят красками. Маленький мальчик останавливается возле витрины и складывает губки буквой «О», рассматривая игрушки. Забавный такой, года два, в клетчатой курточке и шапке с бубоном. Моему ребенку могло быть столько же. Нет официального подтверждения, кто это был, но я уверена, что это мальчик. Он мне иногда снится: его зелёные глазки, курносый носик и улыбка.