Заблудившаяся муза

– Нам кажется, что Средневековье было грубым временем, а ведь тогда делали очень тонкие вещи, – заметил поэт. – К примеру, в музее Клюни я видел золотую розу…

– Ну и что? Золотая роза не пахнет, – фыркнул Чигринский. – Чепуха какая-то…

– Вот и я подумал об этом. Я хочу сделать золотую розу символом феи, а настоящая будет символом невесты принца…

– И опять будешь переписывать либретто?

– Почему бы и нет? Ты все равно и половину музыки не написал…

– Думаешь, это так просто? Золотая роза… роза… черт знает что такое! Амалия Константиновна, вы любите розы?

– Ничего против них не имею, – с улыбкой ответила молодая женщина.

– Думаю, публика будет в восторге, – сдался композитор. – Вообще «Золотая роза» – неплохое название для балета, – и Дмитрий Иванович сыграл нечто бурное и стремительное, из-за чего зрителям неожиданно стало казаться, что у него не две руки, как у всех людей, а четыре, если вообще не шесть.

– Постой, а ты не хочешь спросить мнение Лидии Малиновской насчет названия? – спросил Нередин.

– А при чем тут Лидия? – искренне удивился Чигринский. – Ее дело танцевать, па-де-де, элевация [13] , а что уж я там придумаю, ее не касается…

13

Прыжок в воздух (балетный термин).

Алексей отлично знал, что именно Лидия будет считать, что ее все касается, от первого такта партитуры до фасона костюма и выбора партнеров, но не стал возражать, по опыту зная, что это совершенно бесполезно.

…Когда поздно вечером Гиацинт Леденцов в одиночестве возвращался домой, он чувствовал себя так, словно только что побывал в совершенно другом мире – даже не на луне, а на далекой, далекой планете, где царила музыка, безудержная фантазия, полет вдохновения, и где люди жили совсем другими интересами. Он больше не удивлялся, почему Амалия сразу же, даже не вникая хорошенько в обстоятельства дела, взяла Чигринского под свою защиту – конечно, она поняла, что он и был тот самый человек с другой планеты, который только притворяется, что ест, пьет и считает деньги, как все люди, но на самом-то деле жизнь его состоит совсем из другого, и никогда не пойдет он ни на какое преступление – потому что на его планете подобное попросту невозможно. И Гиацинт был благодарен нескладному, некрасивому композитору за то, что благодаря ему хоть на несколько часов перенесся на его планету музыки и фантазии. Ибо сыщик Леденцов отлично понимал, что сам-то он создан совершенно для другой жизни, а в мире Чигринского может быть только редким гостем – не более того.

На лестнице Гиацинт встретил квартирную хозяйку, которая сказала, что его дожидается какой-то гвардеец, и Леденцов почувствовал, что его мир вновь вступает в свои права.

– Он сказал, что его зовут Владимир Павлов, – добавила хозяйка.

«Что ему надо?» – подумал сыщик, нахохлившись.

Взволнованный корнет поднялся со стула ему навстречу.

– Простите, что позволил себе вас побеспокоить… Я прочитал в газете… – Он достал из кармана скомканный сероватый лист. – Они пишут, что капитан Печенкин был главарем шайки, которая занималась грабежами и убийствами…

– Нет, – внезапно разозлившись, выпалил Леденцов. – Главарем был вовсе не Печенкин.

И, все еще сердясь из-за того, что ему перебили послевкусие того чудесного мира, в который он погрузился в комнате с зеленым роялем, он объяснил корнету всю подоплеку дела.

– Этого не может быть… – пробормотал молодой человек. – Господин Курагин… светский человек… из прекрасной семьи! А капитан Печенкин – отставной военный… Он не мог убивать беззащитных людей!

Гиацинт пожал плечами. Внезапно ему все надоело – и его работа, и дело, которое удалось раскрыть лишь наполовину, и этот слабовольный простофиля, пользовавшийся милостями Ольги и состоявший у нее на содержании, который теперь беспомощно хлопал глазами и ждал от него каких-то объяснений.

– Можете не верить, дело ваше, – холодно сказал Леденцов. – Но именно Алексей Михайлович Печенкин убил вашу знакомую, а приказал ему наверняка господин Курагин. Только нам никогда этого не доказать, потому что он слишком хорошо знает законы и умеет заметать следы.

– Этого не может быть… – вяло повторил Павлов.

Он ждал еще чего-то – может быть, дополнительных разъяснений, – но Леденцов молчал. Неловко попрощавшись, корнет шагнул к выходу, но он двигался, как сомнамбула, не видя ничего вокруг себя, и плечом врезался в стену.

– Вы не ушиблись? – на всякий случай спросил Леденцов.

– Я? – Владимир обратил к нему бледное лицо со странной, застывшей улыбкой. – Нет. Душа болит, – добавил он, – но это такие пустяки!

«Что он хотел сказать?» – подумал Леденцов, когда за гостем затворилась дверь. Однако корнет так мало интересовал его, что Гиацинт уже через минуту забыл о нем.

Он прочитал несколько страниц из романа, который любила его мать, и разочарованно закрыл книгу. Это тоже был осколок какого-то другого мира, хотя, на вкус сыщика, этот мир был чересчур сентиментален и малость глуповат.

Сидя в уютном старом кресле, Леденцов задумался над тем, нет ли у них какой-либо возможности притянуть к ответу Максима Курагина, но по зрелом размышлении вынужден был признать, что нет. Разве что, усмехнулся сыщик, взять револьвер и влепить этому самоуверенному чистенькому мерзавцу пулю в грудь. С этой утешительной мыслью Гиацинт и лег спать.

– Что вам угодно, сударь?

– Я хотел бы купить револьвер…

– Французский, американский? У каждого из них свои достоинства…

– Нет, это для меня дороговато… Я хотел бы что-нибудь подешевле.

– Тульский? – Приказчик всем своим лицом изобразил самое искреннее сомнение. – Честное слово, сударь, хотя он и дешев, но… право, не советую его брать. Один вот купил такой и случайно ногу себе прострелил, а все потому, что не знаешь, когда он, подлец, выстрелит…

– Но он стреляет?

– Ну… да.

– Это все, что мне нужно…

Через несколько дней Зимородков вызвал Леденцова к себе.

– Гиацинт Христофорович, садитесь, голубчик… Нет-нет, я сам затворю дверь. Дело вот в чем: расследование завершено, но… Я предлагаю все-таки его продолжить. Понимаете, Амалия Константиновна вчера сказала одну вещь, которая заставила меня задуматься…

– Вы все же надеетесь взять Курагина? – спросил Леденцов после паузы.

– Скажу вам больше: я сочту личным для себя оскорблением, если этот молодчик будет разгуливать на свободе.

Леденцов поднялся с места и протянул Зимородкову руку.

– Александр Богданович, располагайте мной, как сочтете нужным… Я с вами.

Чиновник молча пожал Гиацинту руку, но тот видел, что Зимородков тронут.

– Я узнал, что этот прохвост собирается съездить в Финляндию вместе с супругой. Что ж, май – весьма подходящее время для путешествия…

– Какова цель его поездки? – быстро спросил Леденцов.

– У него там имение с великолепным видом. Он купил его через несколько месяцев после убийства Никитиной, – мрачно добавил Александр Богданович.