Заблуждение
Шрифт:
– А ты не веришь в дружбу? – спросил его я.
– Это здесь ни при чём. Просто так нельзя ничему верить.
– А он прав, – примкнул к разговору и Саня. – Как можно что-то утверждать без доказательств? Вера по дружбе – это же не доказательство.
– Совершенно верно! – слегка обрадовался Паша, поняв, что его позицию хоть кто-то разделяет.
– Да какие к чёрту доказательства? Мы что, блин, в суде? – дошёл до точки кипения Джахон. Арман, кстати, был тоже необычайно сердит.
– Но ведь дело касается денег, – заявил Паша, – а значит, голословия быть не должно!
В этот момент Джахон и Арман окончательно вышли из себя. Они вступили в открытую словесную перепалку с Пашей и Саней; мата было много, эмоций – ещё больше. Вскоре, к моему удивлению, на сторону первых встал Кирилл. Он отчего-то стал утверждать, что якобы видел до этого 50 рублей
Надо сказать, что люди, проходившие мимо нас, наверняка тоже не сдерживали эмоций. Вот представьте себя в такой ситуации: вы спокойно идёте по улице, ни о чём серьёзном не задумываясь; настроение прекрасное – хочется думать только о хорошем и любоваться великолепной погодой. И вдруг вы видите, как десять подростков шестнадцати-семнадцати лет активно и эмоционально дискутируют, причём тема дискуссии посвящена решению наиболее часто встречаемой экономической проблемы – то есть, дележу денег. Особенно выделяются четыре парня – они, похоже, готовы закончить столь горячую дискуссию кулаками, и никак иначе, дабы разрешить спор. Впрочем, и другие не отстают – они поочерёдно то вмешиваются, то отстраняются. Но видно: тема необычайно важна, и не только в свете экономики. Вот такая интересная картина.
Спор, в принципе, мог длиться долго. Но – уже не в первый раз – всех успокоил Костя. Он потребовал от всех заткнуться, достал из кармана 50 рублей и сказал:
– Друзья, как это низко. Спорить из-за пятидесяти рублей – какой-то невзрачной бумажки, на которую ни машину, ни даже фотоаппарат не купишь, а разве что только газировку с чипсами. Вот, однако, что капитализм с людьми делает!.. Уже каждая мелочь, каждая бумажонка на вес золота. Раньше люди гибли за металл, а теперь…
Что ж, раз никто не хочет сказать правду, раз никто не знает, то я – только ради прекращения вашего диспута – отдам Джахону свои 50 рублей. И пусть все пререкания прекратятся! – при этих словах Костя торжественно протянул Джахону соответствующую купюру.
Джахон взял её, но выражение лица его заметно изменилось. Суровый, грозный, дерзкий взгляд, а также неприятная ухмылка куда-то исчезли. Глаза забегали, заметались; щёки покраснели. Джахон как-то сразу весь замялся. Словно и не был он минуту назад столь жёстким и принципиальным.
Все мы вокруг ещё находились в скомканном, растерянном и даже слегка сконфуженном состоянии. Никто ничего не хотел говорить. Базар, стоявший в нашей среде всего минуту-две назад, превратился в такую тишину, будто никто здесь ранее и не базарил.
А Костя смотрел на нас и искренне улыбался.
Вот и всё, о чём я хотел рассказать во второй главе. Если Читателю интересно знать, каковы были наши дальнейшие действия, то могу кратко сообщить: мы пошли гулять и добрели пешком до Купчино; затем решили сыграть в футбол – рубились до десяти вечера и наигрались вдоволь. И вроде бы неплохо провели время. Но настроение было каким-то неоднозначным…
Глава 3. Наш герой
Терпеть не могу 1 сентября. Что за ужасный день! Каждый год вся школьная знать и не знать собирается на линейке, чтобы услышать друг от друга уже давно ставшие дежурными выражения, и все эти клише традиционно принимаются за пожелания на будущий год. Звучит десятилетиями не меняющаяся музыка, снова появляются школьные деды с замызганными донельзя красными лентами, опять выступает директриса, говоря, что «наша школа самая лучшая, самая прекрасная, и что, мол, давайте мы будем любить её и считать вторым домом…» А потом выступают артисты, каждый год доказывающие своими выступлениями хроническую искалеченность фантазии. В общем, год за годом всё одно и то же.
Впрочем, нынешнее 1 сентября уже точно обещало стать необычным, потому как должно было пройти в ужасных погодных условиях. Дело в том, что с самого утра на город обрушился сильнейший проливной дождь. Казалось, что сверху, с неба, скованного тучами, неустанно падал водопад – и вот в таких условиях ожидалось проведение «праздничной» линейки у нашей школы.
Но перед тем, как вкратце описать события первого осеннего дня, мне следует, конечно, познакомить Читателя с нашим классом. Сделать это необходимо хотя бы по той причине, что наверняка интересно будет узнать, какие люди меня окружали, какая обстановка царила вокруг и каково было моё
и не только моё отношение к классу.Начнём.
11б – целостный, но далеко не самый крепкий организм. Прошу Читателя не чураться этой фразы и постараться меня понять.
Наш класс всегда был очень странным, неоднозначным, загадочным и даже немного подозрительным. Во всём чувствовалось что-то невнятное, нервозное и неопределённое; царило напряжение. Люди в нашем классе – персоны все разные, и это ещё мягко сказано. Достаточно отметить, что у каждого либо имеется своё строго определённое мировоззрение, либо его нет совсем.
И я нигде не видел таких контрастов, что определяют наш класс.
Здесь все привыкли спорить и отстаивать свою позицию. Это логично, так как люди с мировоззрением всячески стараются защитить его, а люди без мировоззрения – это, как правило, нигилисты или пофигисты – они и так спорят со всем и вся. Но очень часто, а иногда и моментально, наши споры перетекают в конфликты. А в прошлом году два раза на почве таких конфликтов возникли драки: первая закончилась достаточно быстро и благополучно, а вторая превратилась едва ли не в массовое побоище – дрались тогда почти все, каждый за свою идеологию, и никто не желал мириться с несобственными позициями. Чем всё это закончилось, я сейчас рассказывать не буду; главное, что все выжили, да и сама эта история сейчас не представляет для меня основного интереса.
Замечательно, что, несмотря на политику непременного отстаивания своей идеологии, едва ли не каждый из нас ещё ничего не мог сказать относительно своего будущего. Все заявляли, что хотят стать видными людьми, но никто ничего не мог сказать конкретнее и действительнее: про дальнейшее обучение, работу или специализацию… Все чувствовали своё полумаргинальное положение в обществе и уверенности в дальнейшем, конечно, и близко не испытывали.
Весь класс однозначно презирал ЕГЭ. Его у нас активно критиковали и в прошлом году, и в позапрошлом, но теперь стали критиковать ещё сильнее – тема эта окрасилась в сплошные негативные краски. Вместе с тем все понимали, что от ЕГЭ уже точно никуда не скроешься. Действительно, с каждым новым днём, новым часом и новой секундой ЕГЭ приобретал всё более отчётливые очертания и постепенно приближался к нам медленными, но верными шагами. Впрочем, не будем больше об этом. Поговорим лучше о составе.
Девушек у нас больше, чем парней: тринадцать на десять. Но начнём именно с меньшей части.
Дружен ли был наш мужской контингент? Скорее нет, чем да. Но это в общем, не касаясь Компании, о которой речь в истории зайдёт ещё не раз. Я, конечно, старался, как и всегда, общаться со всеми, но, к сожалению, были у нас люди, которые или не могли, или не хотели поддерживать диалог. Изгоев не было, зато существовали персоны, которые намеренно и всячески пытались отстранить себя от коллектива. Зачем они это делали? – не знаю. Странные люди…
Арман Хатов выделялся в коллективе. Родина его – Ереван, но пять лет назад он переехал в Санкт-Петербург. Причём переехал вместе с другом – Джахоном, который учится в другой школе. По всей видимости, пять лет пребывания в нашем городе всерьёз русифицировали Армана – он быстро выучил основные русские слова и выражения (по крайней мере, так, что мог изъясняться свободно) и почти избавился от своего дурацкого армянского акцента. Вообще говоря, армянина в нём выдают разве что характерная армянская внешность да безудержная страстная любовь к армянской кухне. Важно также заметить, что во многом благодаря русификации Арман скоро превратился в очень разговорчивого и любящего дискуссии человека и достаточно быстро сумел освоиться в нашем коллективе. Он всегда отличался любознательностью, любил читать; особенно его увлекали точные науки. В гуманитарных, правда, он не слишком петрил, и наиболее тяжело ему давались языки. Если базарить на русском для Армана было делом плёвым, то вот орфография у него всегда страдала: порой он допускал в одном слове по три-четыре ошибки, а некоторые буквосочетания и вовсе не мог написать, – и тогда переходил на родной армянский. Ох и мучилась с проверкой его тетрадей Фёдорова: сначала всё ругалась, а потом привыкла кое-как и даже купила себе некий специальный словарь, с помощью которого проверять каракули Армана (почерк у него вообще был «феноменальный») стало значительно легче. Отмечу ещё, что Арман интересуется географией и в каникулы обычно много путешествует, в том числе по нашей стране, продолжая себя русифицировать. Спортом он занимается регулярно, наиболее интересны ему командные игры; заодно любит играть в теннис.