Забудь обо мне

Впервые со времени нашей «черной свадьбы» я не ждала сообщений.

И не вспоминала о мужчине, который прямо сейчас смотрит на меня так, словно я — что-то очень больное для него.

Глава сто шестая: Сумасшедшая

Было бы лукавством сказать, что ни разу не представляла, какой будет наша встреча — вот так, глаза в глаза, когда нет необходимости делать вид, что мы незнакомы. Мне кажется, каждая женщина, в чьей жизни был хотя бы один болезненный разрыв, тратит энное количество часов своего времени, воображая, как они столкнутся, где, во что она будет одета, как будет на него смотреть и даже какая будет играть музыка и пойдет ли дождь.

Я не думала ни о дожде, ни о музыке.

Мне просто хотелось, чтобы мы посмотрели друг на друга, поняли, что все, что с нами случилось — случилось к лучшему, и, молча пожелав друг другу счастливого пути, пошли каждый по своей стороне, так и не сойдясь на середине улицы.

В моем воображении это было правильно, по-взрослому и очень по-киношному красиво.

Но реальность не похожа на красивое кино, потому что в нем между нами все-таки повисает та самая неприятная колючая пауза, после которой даже посторонние люди начинают чувствовать себя неловко. Хотя в нашей с Бармаглотом неоконченной пьесе вряд ли Марину и Костю можно назвать «посторонними».

— Я всегда была любительницей поспать, — говорю я, намеренно поворачивая голову к Косте, с огромными, почти нечеловеческими усилиями спрыгивая с крючка холодного серебряного взгляда.

— Я заметил, — подмигивает Костя, и мне кажется, что точно так же, как и я, прекрасно осознает, что в этом контексте его ответ приобретает пикантную двусмысленность.

Мне нужно как-то подхватить его попытку обозначить, что я теперь — его территория, но именно сейчас, как назло, моя голова отказывается генерировать нужную мысль. Меня хватает только на глупую улыбку и попытку прижаться к нему еще сильнее, хоть со стороны это наверняка выглядит очень странно.

Пока Марина озадачивает Костю каким-то семейным вопросом, у Бармаглот звонит телефон. Он бросает взгляд на экран, потом на меня. Поднимается, поправляя спортивный пиджак и, взяв Марину под локоть, извиняется, что им пора. Она делает лицо женщины, которую сейчас повезут в Диснейленд с меткой «18+» — не меньше.

Мне ведь все равно?

Даже если немного щиплет внутри, там, где перекачивает кровь моя грохочущая двухсот пятидесятиграммовая мышца.

Я не оборачиваюсь, когда мы с Костей идем к лестнице.

Хоть пару раз мне очень этого хочется. Как в старой песне: оглянуться посмотреть не оглянулся ли он, чтобы посмотреть, не оглянулась ли я. Глупо хихикаю над этой скороговоркой и позволяю Косте заполнить собой наш вечер.

Мы ужинаем в ресторане. Я бы сказала — наедаемся до отвала, потому что кухня в отеле просто превосходная, и точно так же, как они справились с овсянкой — а это могут далеко не все! — им удается и сибас на гриле, и салат с приправленными розмариновым маслом сухариками белого хлеба, и великолепный воздушный бисквит.

Кажется, мы покидаем ресторан одними из самых последних.

Составляем план на завтра.

Договариваемся, что нужно рискнуть и покорить одну из тех вершин, на которые мы еще сегодня днем смотрели с опаской и замиранием сердца.

Решаем, что купить его маме в подарок.

Что понравится моим родителям.

Костя обещает, что как только вернемся — он обязательно познакомит меня с ними.

Потом Костя проводит меня до номера, желает спокойной ночи и ненастойчиво целует.

— Спокойной ночи, — желаю я, осторожно отходя к двери.

Он снова улыбается и, насвистывая что-то себе под нос, идет к лифту.

Это именно то, что я больше всего ценю в наших отношениях — никто никуда не спешит.

Я принимаю душ, переодеваюсь в домашние теплые штаны и мешковатую кофту с глубоким капюшоном.

Забираюсь в кровать.

И, наконец, достаю телефон.

Там три пропущенных от мамы и, конечно, гора ее сообщений. Я желаю себе терпения и сил и набираю ее.

Конечно, она сначала много кричит и только потом, когда срывает голос, дает вставить мне пару слов. Приходится каяться, что я — нерадивая дочь.

Мы болтаем обо всем, но в основном о вещах, которые я не хочу обсуждать глубже, чем поверхностно: погода хорошая, руки-ноги целы, Костя — хороший, лыжи ездили без проблем.

Я не знаю почему, но с тех пор, как расстроилась наша с Миллером свадьба, я стала отдаляться от всего, что было связано с той моей жизнью. И даже от родителей, которых люблю всем сердцем и продолжаю корить себя за то, что не стала великим ученым, чтобы придумать эликсир бессмертия.

Обещаю завтра взять телефон с собой и снять ей пару видео своих спусков.

Обещаю, больше не быть такой невнимательной.

Обещаю быть осторожной.

Желаю спокойной ночи и выключаю связь.

Есть еще пара сообщений от Юлианы — на них отвечу завтра: мы не из тех подруг, которые отсутствие немедленного ответа считают за разрыв дружбы.

И сообщение от Бармаглота.

«Марина знает о нас — я сказал, чтобы не было недвусмысленностей. Хотел обсудить это»

Она так дорога вам, что вы, Марк Игоревич, испугались, что правда может всплыть наружу в неугодном для вас свете?

Я проглатываю желание тут же настроить ему это же в ответ.

Это просто злость на себя за то, что до сих пор немного злюсь на всю эту ситуацию.

Может, все-таки стоит уехать?

Я валяюсь в кровати до поздней ночи. Перебираю кучу спутниковых каналов, но не могу заставить себя сосредоточиться хоть на чем-то. Просто позволяю обрывочной информации и картинкам заполнить мою голову максимально полно, чтобы в ней не осталось места мыслям о том, куда это Его Злое Величество повез свою королевишну.

Я ревную — мне не стыдно это признать. Здесь, в сумерках души, только я — было бы смешно стесняться самой себя.

Эта ситуация душит меня, словно удавка.

И в конце концов, чтобы не сойти с ума, я потихоньку выбираюсь из номера, чтобы спуститься в ночной бар. Возможно, коктейль с каплей алкоголя…

Я останавливаюсь в дверях, потому что за стойкой сидит знакомая мне крепкая мужская фигура.

Мне все-таки стоит уехать.

Пока эти встречи не кончились чем-то плохим и непоправимым.