Забвение пахнет корицей
Шрифт:
– Так вы узнали, что все погибли.
– Все до одного, – кивает Ален. – Дедушки и бабушки, двоюродные сестры и братья, тети и дяди. Розу тоже назвали в числе мертвых. Два человека уверяли, будто видели, как ее застрелили где-то на улице во время облавы. Я не стал давать свое имя, потому что не осталось никого, кто бы стал меня искать. Так я думал. Вот потому-то меня и нет ни в каких списках. Я хотел только одного – исчезнуть.
– А как вам удалось ускользнуть, не попасть к ним?
– Мне было одиннадцать лет, когда за нами пришли. Мои родители, они никогда не верили слухам, которые тогда ходили. Но Роза верила. Она пыталась, но не могла убедить
Вот оно снова. Это имя.
– Вы так и не сказали мне, кто такой Жакоб. Ален всматривается в мое лицо.
– Жакоб был для меня всем, – просто отвечает он. – Это Жакоб сказал мне сразу убегать, если придет полиция. Это Жакоб говорил, что надо попытаться уговорить моих родителей. Жакоб спас меня, потому что, когда за нами пришла полиция, я вылез через заднее окно, свалился на землю с трехэтажной высоты и бросился бежать.
Ален долго молчит, внимательно изучая собственные руки – узловатые, в шрамах. Наконец, тяжело вздохнув, продолжает:
– Я позволил всей семье погибнуть, потому что очень испугался. – Он поднимает на меня взгляд, и я вижу слезы у него на глазах. – Я не сумел уговорить их, я недостаточно старался. Я не забрал с собой Даниэль и Давида, самых младших. Я был напуган, очень напуган, а из-за этого все они погибли.
Слезы текут у Алена по щекам. Не успевая осознать, что делаю, я вскакиваю и, подбежав, обнимаю его. На миг он застывает, а потом обеими руками обхватывает меня за плечи. Все его тело сотрясается.
– Вам было всего одиннадцать, – бормочу я. – Вам не в чем себя винить.
Я немного отодвигаюсь, а Ален прерывисто вздыхает.
– Вини – не вини, но они все убиты, а я здесь, живой, спустя семьдесят лет. С этим я прожил всю свою жизнь. Вина грузом лежит у меня на сердце.
Возвращаясь на свое место, я чувствую, что и у меня глаза на мокром месте.
– А Жакоб откуда обо всем знал? Как он догадался, что вам надо бежать?
– Он участвовал в освободительном движении против нацистов, – говорит Ален. – Он не сомневался: слухи о концлагерях правдивы. Что нас систематически истребляют. Таких, как он, было мало. Но Роза ему верила. А для меня Жакоб был героем, так что я тоже ему верил. Он наверняка спас ее.
– Как? – тихо спрашиваю я.
– Не знаю, – после долгой паузы отвечает Ален. – Но она была любовью всей его жизни. Он сделал бы все, чтобы спасти ее. Все.
Я щурю глаза.
– Она тоже его любила?
– С такой силой, которой я в ней и не подозревал, – кивает Ален. Он отворачивается и долго молчит. – Вот потому-то все эти годы я всегда был твердо уверен, что Розы нет в живых. Ведь если бы она осталась в живых, то вернулась бы к нему.
– Она, наверное, тоже думала, что он умер, – бормочу я. – Он оставлял свое имя в отеле «Лютеция»?
Ален удивлен моим вопросом,
– Да, конечно. Он до последнего надеялся, что Роза сумела спастись, что она выжила, несмотря на все слухи, которые до нас доходили. Его имя было там постоянно, чтобы, если Роза вдруг вернется, она смогла бы найти его.
– Мой дедушка ездил в Париж, – сообщаю я. – В 1949 году. Чтобы узнать, что случилось с бабушкиной семьей. Так она сказала.
– Обо мне там сведений не было, – повторяет Ален. – Поэтому он, конечно, и не мог найти меня. Но Жакоб делал все, чтобы его имя появлялось во всех списках, на тот случай, если Роза все же выжила.
Мне трудно
думать о том, что это может означать. Мами не назвала дедушке имени Жакоба? Или дедушка нашел имя Жакоба в списках выживших, но скрыл это от бабушки, потому что знал, как она его любила, и хотел защитить свою семью, которая у них только-только складывалась? Я зябко поеживаюсь.– Жакоб сбежал так же как вы и бабушка? – обращаюсь я к Алену. – До облавы?
Ален покачивает головой и тяжело вздыхает.
– Жакоб попал в Освенцим, – просто говорит он. – Выжил только потому, что был уверен: Роза жива и ждет его, а значит, он ее обязательно найдет. Он сказал, когда мы с ним виделись в последний раз, что не может поверить в ее смерть – иначе он бы это почувствовал. Только эта надежда на встречу и сохранила ему жизнь в том аду.
Глава 13
ЛИМОННО-ВИНОГРАДНЫЙ ЧИЗКЕЙК
Ингредиенты
1,5 стакана провернутых через мясорубку
хрустящих крекеров из непросеянной
пшеничной муки
1 стакан сахарного песка, разделить пополам
1 ч. л. корицы
6 ст. л. несоленого сливочного масла, растопить
2 пачки сливочного сыра (по 250 г)
1/4 стакана белого виноградного сока
2 яйца
сок и цедра 1 лимона
Приготовление
1. Разогреть духовку до 190 °C. Соединить крекерные крошки с 0,5 стакана сахара, корицей и размягченным маслом и перемешать до получения однородной массы. Выложить в форму для выпекания диаметром 20 см, распределить равномерно по дну и стенкам, сделав бортик
2. Выпекать 6 минут. Вынуть из духовки и остудить.
3. Снизить температуру духовки до 150 °C.
4. Взбить сливочный сыр электрическим миксером, постепенно всыпая оставшиеся полстакана сахара, добавляя виноградный сок, лимонный сок, цедру и яйца до получения однородной массы без комков.
5. Остывший корж переложить на противень. Вылить в него сырную смесь.
6. Выпекать 40 минут или до тех пор, пока начинка не загустеет.
В тот день навестить Розу приходила Анни. Роза была в этом уверена. Но никак не могла взять в толк, о чем говорит ей девочка.
– Мама сейчас в Париже, – объявила Анни, ее серые глаза горели от возбуждения. – Она мне оставила сообщение! Она сказала, что, кажется, типа, нашла кого-то!
– Как мило, дорогая, – ответила Роза. Но совсем не могла сообразить, кто же такая мать Анни. Приходится ли она Розе родственницей? Или, может, это одна из постоянных посетительниц ее кондитерской? Однако нельзя же признаться девочке, что она не помнит ее матери. Поэтому сказала она совсем другое: «Твоя мама, верно, нашла что-то симпатичное в каком-нибудь бутике? Красивый шарфик, а может, туфли, а?» В конце концов всем Анни заливисто рассмеялась, и этот звук напомнил Розе о птичках, что щебетали под ее окном на улице генерала Каму, давным-давно.