Забытая Чечня: страницы из военных блокнотов
Шрифт:
Не знаю…
Сам все время удивляюсь странной разборчивости памяти, которая независимо от твоей воли перемешивает все вместе: и события значительные, и всякий сор, оставшийся от этого времени.
Но что-то в этом есть.
Вдруг это в тебе вспыхивает — и тогда понимаешь: нет уж, если осталось, если не забылось, значит, так надо, так положено, так написано без тебя.
Вот, допустим, на следующий день, когда наконец-то появился Надыр Хачилаев… Какая разница, в конце концов, какой модели была машина, на которой потом мы с ним поехали, возглавляя нашу маленькую
Да, Надыр появился на следующее утро. Но сначала позвонил радостный Багаутдин:
— Все, сегодня едем! Сейчас я за тобой — едем к Надыру. Пусть ребята собираются…
«Сейчас», естественно, растянулось часа на полтора.
Мы снова ждали…
— Мама сказала: «Зачем ты едешь? А если не вернешься?» — помню, вдруг вздохнул Саша Климов из «Эха».
Кто-то из ребят нервно засмеялся, вспоминая вчерашний вечер и как опасливо смотрел Багаутдин на чернеющее к сумеркам небо.
Я-то знал, чего он боялся: только что чеченцы захватили в заложники двух священников. Помню, как он шепнул мне: «Ты представляешь, что будет, если и вас всех возьмут? Я от стыда умру… Нет, нельзя без Надыра».
Я не сказал об этом ребятам. Но я-то отлично понимал, почему он попросил тогда остановиться возле этого базарчика…
Багаутдин наконец-то подъехал. Мы помчались за Надыром. Тогда я впервые увидел этого мрачноватого парня в папахе, его «линкольн», джип, в который его охранники небрежно бросали оружие: пару автоматов и гранатомет.
— Это-то зачем, Надыр? Как же мы через блокпост проедем?! — с ужасом спросил я.
— Все будет в порядке. Я отвечаю…Так надо… Мало ли что… — лениво отмахнулся Надыр.
Потом мы заехали за ребятами, и тут оказалось, что всем места в машинах не хватит — один лишний.
Поймал на себе умоляющий взгляд Константина: он-то понимал, если кого я и оставлю здесь, в гостинице, так это его, а не профессиональных журналистов, которым надо отчитываться перед своими изданиями, теле- и радиокомпаниями.
Но ему повезло. Оператор из АТВ честно признался: «Я никогда не был на войне. Я не знаю, каким я там буду. Только помешаю вам».
Никто не засмеялся. Никто не осудил. Все всё поняли.
— Не волнуйся, я сам все сниму, — сказал Сергей Кешишев и положил на плечо камеру…
Вспомнил об этом потому, что война — это ненормальное для человека состояние, и только те, кто наблюдает за ней издалека, вопят о доблести и трусости.
Когда ты там — понимаешь и чувствуешь больше.
Даже такие, как мы — лишь прикоснувшиеся к ней…
Добавлю еще совсем немного.
По дороге мы попали в передрягу: пришлось долго доказывать, что мы не возглавляем колонну с зелеными флагами. В это время мне сообщили, что со мной хочет переговорить командир полка.
Поехали в полк…
Миновав Новогрозненское, уткнулись в бетонные надолбы и шлагбаум, перегораживающий трассу.
Пропустили только наш «линкольн»…
Оказалось, полк располагался справа и слева от дороги:
грязь по колено, серые палатки, танки, почти по башни зарывшиеся в грязь…Надыр оставался в своем диковинном автомобиле, я стоял, курил с офицерами, ждал, когда отыщут командира…
— А вы из какой фракции? — спросил меня какой-то капитан.
Ответил, что от «Яблока».
— Жалко… Лучше бы от Терехова… Стоящий мужик…
Но — совершенно неожиданно для меня — остальные его не поддержали. Больше того! Два офицера сказали, что голосовали за «Яблоко»…
— Ну и что будет дальше? — спросил я.
— Что-что? Мы, что ли, знаем? Ничего непонятно… Их штаб — в Новогрозненском: там и Дудаев, там и Масхадов… Мы здесь, они там. Мы — днем командуем. Они — ночью… — объяснил майор с воспаленными от вечной бессонницы глазами, а потом спросил: — Что там у вас слышно? Когда вся эта бодяга закончится?..
Появился командир. Я и ему объяснил, что те зеленофлаговые грузовики не имеют к нам никакого отношения.
— Ну ладно… Нет так нет… Езжайте, куда едете…
Когда уже мы повернули назад, к Новогрозненскому, над нами угрожающе низко пролетел вертолет: один раз, второй, третий… Кто-то даже успел его сфотографировать. По крайней мере, кто-то дал мне эту фотографию.
Зачем вертолет над нами вертелся, до сих пор не могу понять. Может, его поднял в воздух тот капитан, поклонник ряженого Терехова?
Мы довольно долго ждали, пока приедет Масхадов. Мирно беседовали с полевыми командирами. Краем глаза зацепил Костю, который что-то горячо объяснял чеченцам. Подошел Багаутдин, отозвал в сторону, шепнул: «Так нельзя… нельзя… Скажи ему, чтобы так не говорил…»
Оказалось, что Константин рассказывал чеченцам, как он был агентом КГБ…
(Потом Надыр мне рассказал, что из-за Кости и меня приняли за кагэбэшника и какой-то чеченец даже вспомнил, что в Москве он меня видел в полковничьей форме.)
Я еле-еле утихомирил Константина: «Ты приехал снимать, так и снимай. Не подставляй нас, слышишь?»
Масхадов поразил тем, что во время всего разговора ни разу не поднял глаз, и казалось, что я говорю не с человеком, а с пространством.
Запомнил, как он сказал:
— Я мог бы отдать вам двух-трех пленных. Но вы же не Жириновский, чтобы из этого делать телешоу! Да освобожу я их, освобожу… Как сказал уже, отдам родителям…
Каким я тогда увидел Масхадова? Нет, не начальника дудаевского штаба — а человека, волею судьбы оказавшегося по другую сторону неизвестно кем выстроенных баррикад.
Масхадов был образцовым советским полковником. Убежден: если бы, когда его дивизион стоял в Вильнюсе, ему отдали приказ повести его на штурм телебашни, он исполнил бы его не задумываясь.
Точно так же, как и Джохар Дудаев был образцовым советским генералом (встречал многих, кто служил с ним раньше, — кроме хорошего, ничего о нем не слышал).
Вот ведь как у нас все повернулось!
Но и тогда, и теперь Аслан Масхадов — заложник обстоятельств. И не мог он, как обещал мне, отдать Радуева под суд за Первомайск не потому, что не захотел. Не мог. Просто не мог.