Забытая тайна

Он кричал что было сил, бурно жестикулировал и хрипло кашлял, а затем вновь злобно бранился, оскорбляя и унижая сына. Арсений молча слушал, не смея сдвинуться с места, горячий чай лился по ногам и обжигал кожу, но он не чувствовал боли, сердце его сжалось, перед глазами все плыло, как в тумане, только осипший простуженный голос отца набатом звучал в голове.

– Мерзавец, я выкину тебя вон, лентяй, ничтожество, – отец, перестав себя контролировать, уже переходил на визг, в Арсения полетело мокрое полотенце, что он сорвал со лба, затем флакончик с лекарством от кашля.

Подбежавший на шум Иваныч подхватил старого хозяина под руки и попытался увести его с лестницы.

– Лежать вам надо, идемте, надо прилечь, у вас жар, Иннокентий Витальевич! Вы как ребенок, ей Богу, зачем встали, – настойчиво разворачивая старого хозяина в сторону спальни, уговаривал его Иваныч.

Арсений слушал как завороженный, казалось, он умер и окаменел, пустая чашка лежала у ног. Дядька вскоре вернулся, торопливо спустился по лестнице и внимательно посмотрел на юношу.

– Сеня, мальчик мой, ногу больно? – трогая мокрую штанину, озабоченно спросил Иваныч.

Арсений покачал головой:

– Нет, – одними губами сказал он.

– Идите в свою комнату, не переживайте, я все найду, отыщется этот злосчастный ключ. А отец, вы же знаете, покричит и успокоится, обычное же дело, – уговаривал дядька, закатывая коляску в комнату Арсения.

Он помог юноше лечь на кровать и осмотрел обожженную ногу. Огромный красный волдырь покрывал почти всю верхнюю часть ноги, глубокие застарелые шрамы стали багрово-красными и воспалились.

– Ну вот, а говорите, что не больно, – охал Иваныч, перебирая аптечку.

– Больно здесь, – положив руку на грудь, очень тихо сказал юноша.

– Это ничего, за одного битого двух небитых дают, а обижаться не надо, отец все-таки, он любит вас, – продолжал уговаривать дядька, намазывая ожог синтомициновой мазью.

Арсений молчал, он закрыл глаза и захотел раствориться в пространстве, хотел исчезнуть и вообще никогда не существовать. Думать не хотелось, жить не хотелось.

Наложив повязку юноше, Иваныч удалился наверх, чтобы посмотреть, чем занимается старый хозяин. А тот мирно спал, завернувшись в ватное одеяло. Дядька направился в тайную комнату. Вытащив из кармана массивный старинный ключ, он открыл секретную дверь, спертый воздух и запах пыли заставили его закашляться.

– Сколько лет прошло, – осматривая холодную сумрачную комнату, печально сказал Иваныч.

Он подошел к письменному столу и поочередно выдвинул все ящики, выложил на стол содержимое: старые альбомы для рисования, краски, карандаши, нитки для вышивания, иглы, булавки, женские шпильки и заколки, пожелтевшие тетрадные листы с причудливыми рисунками. Внимательно осматривая каждый предмет, Иваныч складывал все на пол, выдвинув самый нижний ящик, он достал знакомую школьную тетрадь, ту самую, из которой вырвал лист для Арсения. Аккуратно завернул ее в лежавший тут же на полу платок, сунул за пазуху. «А это не для глаз хозяина», – рассуждал дядька, перебирая книги на полке, ничего похожего на перфокарты он не увидел. Пересмотрев все ящики стола и книжные полки, он принялся за бельевой шкаф, выбрасывал и перетряхивал женские и детские вещи. Иваныч упорно искал нужную ему вещь. Неожиданно на пороге появился старый хозяин, напугав своим видом Иваныча. Он смотрел на все растерянным и печальным взглядом, его лицо было белым, как мел.

– Вы зачем встали? – спокойно спросил Иваныч.

– Она все-таки уничтожила его, – сказал Иннокентий Витальевич, не сводя глаз с огромного портрета, что висел на стене. – Федор, но ведь были же пластины, куда она могла их спрятать? Ищи, в них вся наша жизнь, ты видел, сколько там золота, если расшифруем книгу, все оно будет наше! Найдешь, озолочу, отпущу тебя с волчонком, – умоляюще говорил старый хозяин.

– Ищу, все перевернул, нет их, что делать будем? – устало садясь на стул, спросил Иваныч.

– Дам волчонку еще три месяца, а ты смотри за ним и ищи пластины, не справится – сдам в дом инвалидов, куда его девать? А ты уезжай на родину. Мне книга нужна, в ней все пути к богатству, – рассуждал старый хозяин.

– Сколько тебе, Кеша, денег-то надо? Арсений тебя и так озолотил, одни таблички древних шумеров сколько премий тебе принесли, почестей, званий! А остальные его переводы – грамотки берестяные, что ты за бугор толкнул, жадный ты, – качая головой, говорил Иваныч.

– Что бы ты понимал, деревня, денег много не бывает, – закашлялся Иннокентий Витальевич.

– Если бы не Сенька, видал бы я тебя, – выругался Иваныч, встал со стула и указал хозяину на дверь.

– Молчи, Федор, кровь на тебе, – усмехнулся тот и, шаркая ногами, поплелся в свою комнату.

Иваныч, закончив со шкафом, закрыл тяжелую железную дверь потайной комнаты и спустился вниз. Заглянул в спальню Арсения – юноша лежал неподвижно, глядя в одну точку. Дядька подошел и оглядел обожженную ногу: отек немного спал.

– Обедать будете? – ласково спросил он паренька.

– Нет, не хочу, – покачал тот головой и отвернулся к стене.

– Он больше не будет кричать, скоро поправится и уедет, – потрепав юношу по русой голове, попытался успокоить его Иваныч.

Но Арсений молчал, говорить ему не хотелось.

Обещания Иваныча были выполнены полностью – в ближайшие три дня в доме было тихо, отец не покидал спальни, только громкое покашливание нарушало тишину. Арсений тоже не выходил, сильно болела нога, волдырь лопнул, и ожоговая жидкость сочилась, не давая встать. Иваныч менял повязки и пытался успокоить парня, но Арсений плохо ел и почти совсем не спал. Глаза юноши ввалились и стали еще больше, светились, как у дикого зверя, зеленым светом, за последние дни он не проронил ни слова. В конце недели с утра во дворе загудел отцов джип и скрылся за сугробами. Немного погодя в комнату Арсения вошел Иваныч.

– Пойдемте на кухню, чаю попьем, отец уехал, дал тебе три месяца разобраться с переводами, вот папка и книга, – сказал дядька, улыбаясь.

Арсений молчал.

– Вы чего молчите? Надо поесть, ослабели совсем, ожог почти зажил. Сколько я вас знаю, на вас все заживает, как на диком звере. Да вы и не болели никогда, – рассуждал дядька, пытаясь поднять Арсения.

Юноша сел на кровать, нехотя надел рубаху, прикрыл ноги пледом, чтобы не сбить повязку на ране, и внимательно взглянул в глаза Иваныча.

– А откуда у меня на ногах эти ужасные шрамы? – вдруг неожиданно спросил он.

Иваныч съежился от силы взгляда и твердости голоса этого истощенного юноши. Казалось, что он стал на несколько сантиметров ниже.

– Я не знаю, откуда эти шрамы, когда я приехал, ваши ноги уже были такими, – робко ответил Иваныч, избегая смотреть в глаза Арсению.

Юноша замолчал, он опустил голову и покорно сел в коляску. Иваныч отвез его на кухню и стал собирать на стол к обеду. Полное равнодушие ко всему происходящему овладело Арсением, все происходящее вокруг стало безразлично, интерес к жизни пропал.