Забытые герои войны

Когда поступил приказ командования ВМФ о снятии курсантов с фронта (17.11.41 г. после пополнения линии обороны частями Приморской армии), то в Баку на учебу отправились лишь 112 оставшихся в живых.

19 ноября 1941-го в бою был ранен и курсант Суровое: «Ранение мягких тканей левой руки 19.11. — 1941 г. под Севастополем».

3

В 1963 году писатель Константин Воробьев написал повесть «Убиты под Москвой». Ноябрь 41-го. Деревня Лотошино в 30 километрах к северо-западу от Волоколамска. Рота курсантов военного училища им. Верховного Совета РСФСР (240 чел. — «рост сто восемьдесят три»), вооруженная самозарядными винтовками, гранатами и бутылками с бензином, сменяет бойцов стрелкового полка московских ополченцев. Но после начала немецкого наступления оказывается в окружении.

«Судьба каждого курсанта… вдруг предстала средоточием всего, чем может окончиться война для Родины — смертью или победой», — говорит командир роты Рюмин. Он и командир взвода Алексей Ястребов стараются быть спокойными и уверенными в себе, ведь только чувство долга и ответственности диктует им требовать прежде всего с себя, а затем уже с мальчишек, чтобы они «испытывали облегчающее чувство безотчетной надежды». Но мальчишки хотят все сами, хотят быть первыми. И это несмотря на то, что их бросили с винтовками, без пулеметов и пищи на произвол судьбы.

Курсанты хоронят погибших… Время остановилось для них, но на руке одного все еще идут часы. Жизнь продолжается, продолжается война. Но страшно погибать. Это противоестественно. Это против самой природы человеческой. Особенно когда это напрасно, бесполезно. От отчаяния и бессилия кремлевские курсанты стреляют в горизонт… Так ведь шли мальчишки на фронт, когда война для них еще не началась по-настоящему, но над ними, уже как тень, нависло: «Убиты! Убиты! Под Москвой…»

«НА КУРСАНТОВ БЫЛА ВСЯ НАДЕЖДА»

1

В августе 1941 года, наблюдая за полетами немецких разведчиков, в штабе ВВС Московского округа обратили внимание, что они фотографируют дороги, ведущие к столице. В результате оценки данных разведки было установлено, что противник готовит наступление именно по этим дорогам. Тогда командующий ВВС МВО Н.А. Сбытое сразу же принял решение организовать «воздушный контроль обстановки на дорогах московского направления путем регулярных полетов наших истребителей на всех угрожаемых участках фронта. Каждые четыре часа над всеми дорогами проносились двойки истребителей закрепленного за данным направлением авиаполка. Однако долгое время особых результатов такое наблюдение не давало».

На рассвете 5 октября 41-го разведчики доносят: по Варшавскому шоссе, примерно в 50 км от города, безусловно, в нашем тылу, двумя колоннами идут немецкие танки и пехота, — вспоминал генерал-лейтенант авиации Николай Александрович Сбытов. — Информация исключительно важная, поэтому нуждается в тщательной проверке. Был у меня такой майор Карпенко, инспектор по технике пилотирования, человек исключительно храбрый. Посылаю перепроверить. Прилетает назад, докладывает: «Товарищ командующий, точно идут немецкие танки, очень много». Потом оказалось, что целый немецкий корпус в обход фланга наших войск на направлении Москва — Смоленск прошел практически без боя в наш тыл и спокойно движется на Москву.

А у нас никаких резервов нет. Только строительные батальоны и женщины, которые копают окопы для наших войск, которых нет.

Командующий округом Артемьев как раз накануне неизвестно почему уехал в Тулу, поэтому я доложил о немцах Телегину. «Что будем делать?» — говорит. «Давайте поднимать курсантов военных училищ — больше некого. В Подольске два военных училища, хоть немного задержать, а тем временем, может, какие-нибудь резервы подойдут. А я буду создавать авиационный кулак — возьму понемногу отовсюду, откуда можно. Два-три полка наскребу и буду бить с воздуха, опять-таки задержим».

Договорились, решили. Было 7 часов утра с минутами. И напрасно Телегин в своих мемуарах теперь пишет, что я ему доложил не то в 12, не то в 15 часов. В это время меня уже допрашивал сам начальник контрразведки Абакумов и решался вопрос о моем аресте. Ладно, по порядку. Я по своей линии все распоряжения сделал, авиацию собрал, авиагруппа готовилась уже к 12, максимум к 13 часам нанести удар по немецкой танковой колонне. Вдруг звонок (а мне Маленков кремлевский телефон поставил): Абакумов приглашает меня к себе. Даже, говорит, машину пришлем, если хотите. Нет, говорю, спасибо, я на своей. Ладно, приезжай на Лубянку. Ведут сразу к Абакумову, а у него в кабинете и Меркулов, заместитель Берии, и еще начальник контрразведки штаба ВВС на меня из угла косится, Абакумов сразу же:

— Откуда вы взяли, что немецкие танки идут по Варшавскому шоссе и уже чуть ли не под Юхновом?

Я докладываю: так, мол, и так.

— А если это не немецкие танки, а наши? Я говорю:

— Летчики проверенные, ошибиться не могли, к тому же я два раза посылал для страховки. Я за эти данные отвечаю.

А Абакумов тогда вообще понес:

— На каком, собственно, основании вы проводите разведку дорог в нашем тылу, а не в немецком? Разведка ведется в тылу противника, а не в своем собственном. А если в своем, то вопрос: для чего это делается? А может, для того, чтобы панику в Москве устроить? И все в таком духе. Сейчас, говорит, проверим! Вызвать сюда Климова, командира шестого авиакорпуса!

Приезжает Климов, говорит:

— Я не посылал самолеты, ничего не знаю.

— Ага! А где у вас, Сбытое, фотографии немецких танков на Варшавском шоссе? Тоже нету?

Я объяснил, что танки обнаружены визуальным наблюдением, фотографирование с боевых истребителей вестись не может, а что самолеты на разведку вылетали, об этом есть записи в соответствующих журналах в штабе. Проверили — записи есть, слава богу.

А Абакумов все равно:

— Вы не можете командовать, мы считаем, что вас надо снять с должности. Поезжайте!

— Куда ехать?

— Как куда? К себе!

— А я думал, в Бутырку.

— В Бутырку еще успеете.

Приезжаю к себе, у кабинета уже часовой стоит, Телегин поставил. Я вошел в кабинет, достал маузер, положил рядом автомат, думаю: придут забирать — будем воевать.

Телегин, оказывается, никаких мер, о которых мы утром договорились, не принял.

Тут вскоре приезжает Артемьев, и мы стали звонить начальнику Главного оперативного управления штаба Василевскому. Тот говорит, что наших танков там быть не может. Значит, точно немецкие. Но мер никаких не принял. И Артемьев не принял. А время уже 18 часов. Практически темно. Авиацию использовать сегодня уже нельзя. Значит, одни сутки потеряны.

Только Абакумов что-то делает: прислал полковника с протоколом допроса, а там написано, что я специально хотел устроить провокацию с целью создать в Москве панику, бегство ответственных работников и так далее. Я взял ручку и написал: «Последней разведкой установлено, что немцы к исходу дня займут Юхнов», — и подписал. А потом думаю: зря подписал. Они подпись поставят, остальное выведут как-нибудь, и все, ничем не отмоешься. Ну ладно, сижу жду. Звоню в секретариат Сталина, там говорят: «Идет заседание ГКО, приказано никого не соединять». Так и сидел, как пень, до утра».