Забытые острова

Муравьи без конца выносят в челюстях комочки земли, бросают и спешат обратно за новым грузом. Когда я делаю резкое движение, те, кто у входа, замирают, вытягивают усики, обнюхивают воздух. Сзади их подталкивают носильщики: кто тороплив, бросает ношу тут же, у входа, и скрывается в темноте подземного жилища. Некогда принюхиваться, вон сколько работы!

Серый паучок оказался лукавым. Нет, он не испугался, не заснул и не случайно остановился вблизи муравейника. К камешку с затаившимся в засаде хищником приблизился не подозревающий об опасности муравей. Молниеносный прыжок — добыча схвачена, и помчался удачливый охотник прочь от муравейника, юркнул под камень. Уж не потому ли так осторожны те, у входа, с вытянутыми усиками?

Под камнем я вижу несколько мертвых муравьев. Внимательно рассматриваю землю вокруг муравейника, приподнимаю другие камни и под многими из них нахожу серых паучков с умерщвленной добычей. Так вот, оказывается, какой у вас коварный промысел! Напасть потихоньку, схватить и спрятаться под камень, чтобы никто не заметил.

А ветер все крепчает, налетает порывами, несет по пустыне мелкие камешки и шелестит солянками. Серые тучи совсем опустились и почти закрыли почерневшие горы. Редкие капли дождя ложатся темными пятнышками на сухую и холодную землю пустыни.

Ласточки и овцы

Правильно ли утверждение, что ласточки летают над самой землей только перед дождем? Неправильно! Вот уже второй день я не вижу ласточек в небе. Все они кружатся над самой землей, прижимаются к ней, едва не задевая за травы, а на небе уже нет туч, и ясное солнце освещает весеннюю зеленую пустыню. Третий день дует свирепый северный ветер, и мы страдаем от него. Он раскачивает во все стороны роскошные ферулы, пригибает к земле серебристые метелки ковылей, а палатка наша беспрестанно вздрагивает: то вздувается пузырем, то сожмется и хлопает по голове.

Ветер холодный, нудный — скорее бы кончился. Замолкли жаворонки, будто их здесь никогда и не было. Иногда какая-нибудь пичужка поднимется в воздух, но ее ветер метнет в сторону и бросит к земле. Все насекомые спрятались под кустами, забились в щелки, скрылись; при таком ветре не поднимешься в воздух — вмиг унесет невесть куда. Ласточкам хуже всех. Они голодают в безуспешных поисках пищи.

Вчера, в первый день непогоды, ветер угомонился к концу дня, и, хотя солнце стало заходить, выползли на траву насекомые, и радостно защебетали птицы.

Сегодня солнце садится за дальние горы, а ветер не стихает ни на минуту. Всю ночь напролет дрожит палатка и хлещет по спальному мешку. И утром также мечутся от ветра травы. В ожидании хорошей погоды истощилось терпение, мы покидаем цветущую долину в пустыне и едем дальше.

По пустыне бродит отара овец. Ей ветер не помеха. Но овцы не одни. Возле них стаями носятся ласточки, кружатся, не отстают ни на шаг, все собрались к овцам.

— Баран мошку из травы гоняет! Еще у барана своя мошка есть, — объясняет мне чабан. — Баран сейчас кормит ласточку!

Стайки ласточек опускаются на автомобильную дорогу и усаживаются на ней. Черный асфальт теплее, чем светлая земля пустыни, на асфальте чисто, вокруг видно, и врагу не подобраться незамеченным. На асфальте лучше, чем на телеграфных проводах.

Трудное время переживают ласточки, и мне жаль беспокоить бедных птиц, сбавлю газ и объеду их тихо стороной.

В горах Анрахая

Кончились лёссовые холмы с предгорными степями и пустынями. Хребет Заилийский Алатау с заснеженными вершинами от нас все дальше и дальше. Теперь мы в настоящей пустыне. На северном горизонте показалась сиреневая полоска небольшого хребта Анрахай ^[3] . Пересекли низину с ярко-белыми солончаками в редких темно-зеленых кустиках солянок, переехали крохотную, едва заметную речку Кора, за ней миновали железную дорогу. И вот перед нами начало хребта: каменистая пустыня, прикрытая темно-коричневым щебнем да редкими крохотными и приземистыми кустиками боялыша.

3

Около ста километров длиной.

Хребет Анрахай ^[4] , сильно сглаженный, тянется с востока на запад, начинаясь пологими холмами. Мы могли бы сейчас по асфальту его пересечь, продолжая путь к северу, потом, повернув на запад, доехать до Балхаша. Но торопиться некуда. Весною Балхаш холоден, неспокоен, вероломен, и плавать по нему в это время опасно. К тому же так интересно побывать в ущельях хребта, где текут маленькие прозрачные ручьи в обрамлении узких лент трав и кустарников, а на камнях можно увидеть наскальные рисунки.

4

Горы Анрахай — название старое, его можно прочесть на картах 30–40-х годов. Сейчас их стали называть Чу-Илийскими.

Неожиданные скалолазы

К вечеру увидели обширную межгорную равнину, свернули с дороги и, отъехав от нее на порядочное расстояние, стали возле одинокого кургана. Солнце садилось за горизонт, закат был удивительно чистым, его золотистые тона постепенно переходили в нежно-зеленые цвета, затем сливались с темной синевой неба. Справа виднелась одинокая гора со скалистой вершиной. Заходящие лучи солнца скользнули по камням и отразились на них красными бликами.

Рано утром, наспех собравшись, я пошел к скалистой горе. Красные блики на камнях говорили о том, что скалы покрыты загаром пустыни. Такие скалы — излюбленное место для древних наскальных изображений. Почти сорок лет интересуюсь ими, и, признаюсь, маршрут моих путешествий нередко отклонялся в сторону, когда появлялась возможность посмотреть и скопировать наиболее стоящие рисунки, выбитые на камнях.

На вершине горы у высоких скал, образовавших подобие каменной ограды, собака, оставить которую на биваке было равносильно самому суровому наказанию, хрипло зарычала и стала усиленно царапать когтями камни. Эти явно воинственные действия означали крупную добычу. Перепрыгивая с камня на камень и сдерживая учащенное дыхание, я поспешил к высоким скалам и увидел… двух черепах.

Как и зачем они забрались по высокому крутому каменистому склону? Вокруг лежали просторы пологих холмов, покрытых зеленой весенней растительностью! Впрочем, черепахи — я это давно заметил — проявляют подчас удивительное упорство в преодолении всевозможных препятствий, оказываются в самых неподходящих местах. На обширной солончаковой впадине Сорбулак, вблизи Алма-Аты, ныне затопленной сточными водами, я часто находил черепах, увязших в полужидком грунте. Судя по следам, они попадали туда с берега, направляясь куда-то по прямой линии и не желая сворачивать никуда в сторону.

Наскальных рисунков на горе не оказалось…

Рисунки на камнях

Горы все круче и выше, на нашем пути все чаще ущелья с ручейками и скалами. Кое-где на вершинах стоят каменные пастушеские столбы — немые свидетели давних времен. Сейчас такие уже не ставят. Столб — это целое сооружение, напоминающее размерами и четырехугольной формой кибитку, сложенную из камней.

Наконец я вижу черные скалы из порфирита.

Они сильно загорели на солнце и слегка поблескивают, отражая синее небо. Это так называемые пустынный загар и лак. Первый из них образуется от постоянного нагревания породы солнечными лучами, к ее поверхности постепенно просачиваются марганцевистые и железистые окислы, придающие коричневый, а затем и черный цвета, второй — от постоянно дующих ветров, несущих пылинки, которыми поверхность камней как бы слегка полируется и становится блестящей. Не все камни способны загорать и покрываться лаком пустыни. Порфириты в этом отношении идеальны. На их ровной поверхности очень хорошо выбивать рисунки. Достаточно ударить по камню несколько раз другим камнем, как тончайшая поверхностная пленка загара и лака разрушится и из-под нее выглянет светлая, почти белая порода. Свежий рисунок совсем светлый и очень далеко выделяется на черном фоне камня. По давнему опыту я знал: здесь должны быть наскальные рисунки, которыми так богата Средняя Азия.