Забытые смертью

Случилось как-то Левону оказаться на берегу реки в день Ивана Купалы. Девки, увидев его, с воплями по кустам попрятались, напугались до икоты, до колик, будто это не Левон, а сам черт на берегу объявился.

Обидно было. Пытался ухаживать за иными, да куда там. Как от прокаженного убегали. Начинал сватать иную, она и слушать не хотела о замужестве и жизни с директором кладбища.

Не только девки — бабы избегали Левона. Бывшая одноклассница, приехав на каникулы, говорить с ним отказалась. Отвернулась, сделав вид, что не узнала, не расслышала.

А время шло. Вот уже и три зимы минуло с тех пор, как вернулся Левон из армии. Вконец состарившийся Иосиф умолял сына жениться по скорее.

— Внуком порадуй, чтобы отошел я на тот свет спокойно, — просил сына.

Но у Левона ничего не получалось.

Все его бывшие одноклассники обзавелись семьями. Детей имели. Иные не только выпивали — жен колотили. Другие успели жениться дважды. На Левона не смотрела ни одна.

«Надо уходить мне с этой работы. Иначе так и будут смотреть, как на мертвеца, сбежавшего с погоста, или на привидение. Пойди докажи обратное, если не только работаю, а и живу рядом с кладбищем. Какая ж решится ко мне пойти по доброй воле, покуда жива?» — досадовал он, решившись завтра с утра поискать для себя другую работу. Но… Утро вечера оказалось мудренее…

Проснулся Левон от робкого стука в дверь. Так просили открыть лишь дряхлые старухи, потерявшие накануне своих кормильцев, либо ослабшие от горя женщины из бедных семей. Своим стуком они заранее говорили о несостоятельности. Так стучали нищие, не уверенные в подати. Богатые стучали громко, настырно. Уверенные в том, что причиненное беспокойство сумеют оплатить с лихвой.

Левон чертыхнулся на ранних гостей, заявившихся ни свет ни заря. Неохотно встал. Накинул рубаху, влез в шаровары. В дверь постучали вторично. Более нерешительно, тихо.

— Иду, иду! Хватит греметь! — отозвался Левон и, недовольно прошаркав к двери, открыл ее.

На крыльце стоял старик — сторож поселковой бани, рядом с ним блеклая, как сухая полынь, то ли баба, то ли девка, вся в черном тряпье, трясущаяся, она не могла открыть рот. Слезы по ее лицу лились градом.

— Вот мы тут с внучкой к тебе. Горе у нас, совсем осиротели. Дочка моя померла. Ее мать, — указал на дрожавшую рядом внучку. И, подтерев кулаком мокнущий нос, продолжил: — С деревни они ко мне приехали. У дочки все в животе болело. Я ее к врачам отвел. Вчерась. Так вот мы с Дусей к тебе. Дай местечко на кладбище. Чтоб мог я свою Наталью навещать. Отведи ей рядом с бабкой. Чтоб вместях были, — сорвался на хрип голос старика.

— В деревню везти надо. Там хоронить. Здесь только свои. Не имею права давать место не жителям поселка.

— Наталья родилась в Родниках. Тут долго жила. В деревню замуж вышла. Да не повезло. Овдовела рано.

Рядом с мужем и похороните.

— Так он в Германии погиб. Служил там. На чужбине схоронен. В деревне у них никого не осталось. Вдовий дом кому нужен? — отмахнулся сторож.

— Дядечка, подсобите нам! — глянула на Левона Дуся зареванными глазами. И парень увидел, как красивы эти глаза даже в горе. Большие, синие, как небо. Они смотрели на него с мольбой.

— Входите в дом. Подумаем, что можно сделать, — предложил Левон и открыл дверь.

Они робко переступили через порог. Не решаясь пройти к столу и присесть, топтались у двери.

— Садитесь, — указал он на табуретки, а сам взял план кладбища, открыл журнал.

— Так как фамилия вашей покойной? — спросил старика.

— Петрова она. Наталья Осиповна.

Левон спросил сторожа, где похоронена его жена. Нашел по карте место. Вгляделся. Место для покойной дочери деда Он сыскал вмиг. Но сказалась привычка не соглашаться сразу. И Левон завздыхал:

— Хотел бы вам помочь, да, наверно, не смогу. Слишком мало места. Не остается для проходов.

И в это время почувствовал нырнувшую в его карман руку. Левон перехватил ее. Сжал дрогнувшие девичьи пальцы. Глянул в глаза. И втиснул в руку Дусе помятую десятку. Сказал строго:

— Вот это, барышня, совсем ни к чему. Если пришли в мой дом, обойдитесь без унижений! — Он не отпускал руку Дуськи.

— Мы не хотели обидеть. Но вы не думайте, что мы нищие. У нас в деревне и корова, и телка есть. Да куры. Сад с огородом. Не с последнего отблагодарить хотели. От души ведь. На такое грех обижаться, — не вырывала руку Дуська.

— Для меня все покойники одинаковы. Я для себя выгоды не жду. Сам любого отблагодарить смогу, — погладил руку девушки горячей ладонью. Та вздрогнула, вытащила руку из кармана, оставив в нем червонец. Левон вытащил его, воткнул в ладонь Дуси. И предложил пройти к могиле бабки.

Там он все оглядел. Позвал могильщиков. И обратился к деду:

— Когда хоронить будете?

— Чем раньше, тем лучше.

— Тогда завтра. Устроит вас? — глянул на Дусю. Та головой кивнула согласно. И Левон, указав на могильщиков, сказал: — Теперь с ними договаривайтесь. Потом ко мне зайдете.

Вскоре, указав место для новой могилы, Левон, не оглядываясь, зашагал домой. И тут его нагнала Дуся.

— Скажите, дядечка, что еще надо сделать нам?

— Справку о смерти взять. И принести ее мне для регистрации в журнале.

— Она есть. У деда.

— Остальное — за вами. Гроб, крест иль памятник, как хотите. И завтра после трех приносите свою мамашу.

— Спасибо, дядечка.

— Сколько ж лет тебе, племянница?

— Семнадцать. Восемнадцатый пошел.

— О! Уже совсем взрослая! Скоро замуж выйдешь? Парень у тебя есть?

Дуся покраснела:

— Какой парень? Откуда им в нашей глуши взяться? Все молодые в города разъехались. В деревне нашей одни старики да бабы. На все наше бабье стадо — пятеро дедов. И один пастух — Ленечка-дурачок. За кого замуж выходить? Не моя это судьба.

— Теперь тебе тоже в город уехать можно. Чего в деревне киснуть?

— А что мне в городе делать? В уборщицы разве? Так и там — без меня полно желающих. А в деревне у нас свой дом, хозяйство. Кто такое кинет? Ить своим горбом наживали. Жаль.

— Учиться не думаешь?

— Зачем? Корову доить давно могу. В огороде и дома умею справляться. Чему учиться мне? Грамота в деревне — дело лишнее. Только годы на нее изводить. Моя мама без нее прожила. И мне — ни к чему. Четыре класса в деревне закончила, и будет. Потом работала. Вместе с бабами.

— Неужели никого не любила? — удивился Левон.

— Как же без того? Мать, деда, всех деревенских…

— Я о другом, — перебил Левон.

— Вы все про это? Нет, дядечка! Рано мне, видать. А теперь и вовсе не могу ни на кого смотреть, покуда год не пройдет от смерти мамани.