Забытый - Москва

* * *

Москва уже не удивляла - привык. Разве что великой грязью. Грязь по уши, а в ней копошится все тот же муравейник: копают, строят, возят, торгуют, орут, собачатся - живут!

Так и начался этот год (с 1-го марта 1371 г.), 6879-й от сотворения мира, тяжкий для всех живших тогда на Земле, ну а для русичей (как всегда!) тем более.

Когда Бобер начал узнавать от Любы московские новости, то, как повелось, быстро утомился от их обилия. Из всех внутримосковских отметил себе главное - Евдокия вновь была беременна и к осени должна была произвести третьего ребенка.

– Что-то она разошлась. Не рожала, не рожала, а тут... Года не проходит!

– Созрела, Мить. Братик-то над ней по-прежнему трудится, не устает. А она созрела.

– Ладно, дело житейское. А вот нам с тобой уже и насчет контактов с детьми начинать думать надо. Как ты на это смотришь.

– Смотрю, Мить, смотрю. Как же иначе. Все может случиться, потому и...
– и она вздохнула тяжело, виновато.

– Умница ты моя родная, - Дмитрий осторожно, нежно пригладил локон у нее на виске.
– Как же мне с женой повезло! Как ты все понимаешь.

– Да ладно тебе, - Люба шмыгнула носом, - не подлизывайся. Опять небось с десяток баб испортил в Перемышле, вот и...

– А вот и нет! Правда - нет! А то, что ты у меня умней всех в Москве, тоже правда.
– Он притянул и поцеловал ее в щеку.
– Что Вельяминовы?

– Так, вроде, особого ничего, - Люба пожала плечами, - работают все, как лошади. А вот то, что у купцов шевеление какое-то идет (с тверичами, между прочим!), может и к Вельяминовым ниточку протянуть. Юли должна больше знать, ее расспроси.

– Юли я запретил в их хозяйственные дела соваться. Ведь если чуть хоть заподозрят, сразу удавят.

– Да уж... Ох, Митя, не позавидуешь нашей Юли. Влезла она... Я, например, не вижу, как она выпутается, если что.

– Поздно теперь об этом говорить. А что за шевеление у купцов, с чем связано?

– Это только пока мое предположение, но... Может оказаться, что они опять Мишке Тверскому путь в Сарай готовят.

– Да-а? Вот это номер! Не успокоился, значит.

– Не спеши судить. Я ведь говорю: пока предположение. С Феофанычем это разбери повнимательней.

– Ты у меня пока не ошибалась. А с Феофанычем, конечно, разберем. Вот баран! Не сидится!

– Он, Мить, никогда не успокоится. Так что если решать, то...
– и она показала, как давят вошь на ногте.

– Я давно на то Феофанычу намекаю. Но у него другие планы.

– А может - Алексию?

– Что ты! Тому и заикнуться боюсь. Сама его, что ли, не знаешь? И установки все - от него. Феофаныч сам по себе-то мужик не каменный, его и увлечь можно, да он и сам иногда... Достал этот Мишка уже и его. Но Алексий! Нет. Я, честно говоря, в прошлом году летом серьезно думал, чтобы пойманного его до Москвы не довезти. Мало ли... Пропал и пропал человек. Никто ни сном, ни духом... И ни князь, ни митрополит не виноваты.

Дмитрий заметил, как жестко, хищно уперлась в него взглядом Люба, и замер на полуслове. А она подалась вперед и тихо выдохнула:

– Так, может, теперь?

"Ну и Любаня!" - Дмитрий, как ему показалось, даже несколько струсил.

– А он пойдет?

– Пойдет. Я чувствую. Я уверена!

– Но теперь-то он союзник наш, - вздохнул Дмитрий, - как подступишься? И как объяснишь? Митрополиту прежде всего.

– Да.
– Люба крепко обхватила себя за локти, потупилась, долго смотрела в пол, а потом подняла на мужа ясные глаза:

– Ну и Бог с ними? Что у нас, своих забот мало? Пусть Феофаныч голову ломает.

* * *

Люба не ошиблась и на этот раз. Михаил Тверской уже в марте уехал в Сарай. Узнав, Бобер не стал обдумывать все варианты развития событий. Он сформулировал для себя лишь еще одно соображение: не сам по себе поехал в Орду Михаил. Олгерд - вот где собака зарыта! Ведь Олгерд с Мамаем союзники, и уж давно, десять лет. И Олгерд вправе ожидать от него поддержки. Вернее всего он надоумил Михаила, может, и от себя просьбу какую дружку Мамаю послал. Но тот ходит к Сараю чуть ли не каждый год и регулярно получает по морде. Как он подтвердит ярлык, если летом его опять оттуда вышибут? Только это для Михаила, пожалуй, не важно. Важно ярлык заполучить.

"Значит, не совсем баран... Но какое же все-таки тщеславие, черт бы его подрал! Хоть как-то! Не с Олгердом, так с татарами, но сесть сверху. И что?! Покуражиться? Что ты можешь предложить татарам, Олгерду, Руси, даже Твери?! Только себе! И баран, и сволочь! А ведь, пожалуй, и даст ему Мамай ярлык. Вот тогда что нам делать?!"

* * *

Теплынь, навалившаяся на землю с филипповок, так никуда и не отступила. Апрель был уже просто жарким, хотя, правда, упало несколько дождей. А в мае, даже когда черемуха цвела, не охолонуло и дождичка ни одного. В конце месяца по лесам кое-где уже занялись пожары.

Бобер, которому Великий князь расширил поле деятельности для реорганизации армии Волоколамским, Можайским и Звенигородским уделами, мотался между этими городами и Москвой, не обделяя вниманием и базы своей, Серпухова. Там его и застала хотя и ожидаемая, но от того не менее отвратительная весть: Михаил Тверской возвращался из Сарая с ярлыком на Великое княжение Владимирское.

Приходилось бросать все (на Владимира, Константина, монаха) и отправляться в Москву. Конечно, что делать и как делать, решать будут Алексий с Феофанычем, но присутствие его, как главного, теперь уже вполне утвердившегося военного советника Великого князя, было обязательным. И по статусу, да и по делу тоже. Ведь если Михаил ехал с ярлыком, то и с татарским послом, тем, кто его будет сажать на Великий стол (таков был обычай), а татарский посол без внушительного эскорта на такие мероприятия не ездил. В теперешних условиях (что там мог наплести на Москву Михаил? что выклянчить у хана?) этот эскорт мог обернуться целым войском, и тогда...

Тогда - либо отдавай ярлык Михаилу, либо бей татар. А это рановато. "Эх-х!.. Попадись мне этот Мишка на узенькой дорожке! Не послушал бы я даже Алексия. Снес башку - и все проблемы решены. Сволочь упертая!"

В Москве, однако, его успокоили - войска не было. Было обычное посольство, хотя и большое. Оно двигалось вверх по Волге с обычной медленной важностью, посылая впереди себя гонцов ко всем русским князьям, приглашая их во Владимир, к ярлыку.

Ждали такого гонца и в Москву. Когда тот прибыл, его отпустили без всякого ответа. Отношение к новому владельцу ярлыка было определено, план действий принят и одобрен Алексием. Более того, он уже вовсю приводился в исполнение. Во все концы, ко всем подчиненным, зависимым, полузависимым и даже независимым князьям скакали в пику ордынским послы московские с требованием: к ярлыку не ехать! Михайловых послов к себе не пускать!

Московские полки под командой самого Великого князя вышли к Переяславлю, перекрыли Нерльский волок, закрыв таким образом Владимир от всяких посягательств Твери.

Владимирцы, отчаянно труся (но что им оставалось делать?), вежливо, но решительно отказали посольству в приеме. В ответ на приказ принять нового князя они дипломатично обратились не к послу, а к Михаилу, объясняя, что Великий князь у них уже есть, что они никак не могут сажать еще одного, и просили сначала разобраться с князем Московским.