Зацепить 13-го

Я поморщился от жаргонного словечка и решил сравнять счет.

— А ты, значит, калчи [16] .

— У меня есть родня в Дублине, — сказала она.

— Вот как? И где же?

— Кажется, в Клондолкине, — ответила она. — А ты где жил?

— В Блэкроке.

— Южный пригород? — Ее улыбка стала шире, а глаза живее. — Так ты мажор.

— Я похож на мажора? — изогнул бровь.

— Мало тебя знаю, чтоб делать выводы, — пожала плечами она.

Конечно. Мы толком и познакомиться не успели.

16

Калчи — обозначение сельских жителей, используемое горожанами. Дублинцы часто называют так всех, кто не живет в столице.

— Так вот, никакой я не мажор, — сказал я, недовольный тем, как быстро она составила впечатление обо мне.

Казалось бы, какая разница?

Вашу мать, обычно мне вообще плевать.

Так чего теперь-то дуться?

— Я тебе верю. — Ее голос прервал мои мысли. — Тебе никогда не стать мажором.

— Это почему?

— Потому что ругаешься, как сапожник.

От ее рассуждений мне стало смешно.

— Вероятно, ты права.

Она засмеялась вместе со мной, но быстро притихла и схватилась за голову.

Внутри меня зашевелилось раскаяние.

— Прости, — угрюмо пробасил я.

— За что? — прошептала она.

Она закусила нижнюю губу и, как мне показалось, наклонилась ниже.

— За то, что сделал тебе больно, — честно ответил я.

Черт, я говорил каким-то не своим голосом. Напряженным и… взволнованным.

Откашлялся и добавил:

— Такое не повторится.

— Честно?

Ну вот, опять это «честно».

— Да, — все тем же угрюмым тоном ответил я. — Честно.

— Боже мой, — простонала она и скорчила гримасу, — надо мной теперь все будут смеяться.

Эти слова, это короткое предложение вызвало к жизни внутри меня какую-то адскую дичь, я такого ни разу не чувствовал.

— Позор какой… — опустив глаза, продолжала бормотать она. — Вся школа будет обсуждать.

— Посмотри на меня.

Она не посмотрела.

— Послушай… — Двумя пальцами я взял девчонку за подбородок и приподнял лицо. Завладев ее вниманием, я продолжил: — Никто о тебе и слова не скажет.

— Но они все видели…

— Никто и рта не раскроет. — Сообразив, что голос звучит почти сердито, я смягчил тон и пояснил: — Ни ребята из команды, ни тренер и вообще никто. Я им не позволю.

— Ты им не позволишь? — смущенно заморгала она.

— Именно, — кивнул я. — Не позволю.

— Честно? — шепотом спросила она, и на пухлых губах появилась слабая улыбка.

— Ага, — хмуро ответил я, чувствуя, что готов пообещать что угодно, только бы этой девчонке стало лучше. — Прикрою тебя.

— Да ты уже прикрыл, — хрипло сказала она, оглядывая свой наряд. — На самом деле, ты мне все испортил.

«Ни хрена себе! Это ты сейчас мне все портишь», — подумал я.

Черт, да откуда это все взялось?

Отбросив эту мысль, я ступил на более безопасную почву:

— Я попрошу родителей позвонить твоим и обсудить компенсацию.

Тут она улыбнулась. По-настоящему, не застенчиво или чуть-чуть.

Честное слово, это была обалденная улыбка.

Она была нереально хорошенькая.

Вообще-то, я ненавидел это слово. «Хорошенькая» — манерное словечко для женщин и пенсионеров, но сейчас оно почему-то пришло мне на ум.

Жесть, я чувствовал, что хорошенькое личико надолго застрянет в переднем отделе мозга.

Но сильнее всего меня перепахали ее глазищи — руки чесались загуглить какой-нибудь атлас цветов глаз, чтобы узнать, как называется этот синий оттенок.

Я решил, что попозже непременно выясню.

Бред или нет, но я должен был знать.

— Значит, у тебя сегодня первый день? — спросил я, балансируя на опасной грани.

Она снова кивнула, и улыбка тут же померкла.

— Ну и как тебе?

Она улыбнулась уголками губ:

— Сначала было совсем неплохо.

— Точно. — Я поежился. — Еще раз извини.

— Все хорошо, — прошептала она, разглядывая меня своими глазищами. — И хватит уже извиняться, я тебе верю.

— Ты мне веришь?

— Угу. — Она кивнула, резко выдохнув. — Верю тому, что ты сказал про несчастный случай, — выдала она. — Сомневаюсь, чтобы ты мог намеренно кого-то покалечить.

— Приятно слышать. — Я не понимал, откуда у нее такие мысли, но не собирался расспрашивать. Не после того, как звезданул ей по голове. — Я не садист какой-нибудь.

Она вновь замолчала и отодвинулась. Я лихорадочно искал, о чем бы еще поговорить.

Не могу объяснить, с чего мне понадобилось поддерживать разговор с ней. Я бы сказал, чтобы не дать ей вырубиться.

Однако в глубине души я знал: причина совсем другая.

Вывихнув мозг в поиске тем для разговора, я выпалил:

— Ты не замерзла?

Она подняла голову и сонно посмотрела на меня:

— Что?

— Не замерзла? — повторил я, подавляя отчаянное желание погладить ее руки. — Тебе тепло? Может, принести одеяло иди еще чего?

— Я… — Она осеклась и взглянула на свои коленки, потом тихо вздохнула и посмотрела на меня. — Думала, ты почувствовал, какая я горячая.

— Тут, блин, не поспоришь.

Совершенно неуместный ответ вырвался раньше, чем я успел остановиться.

Не удержавшись, потрогал ей лоб, довольно жалко притворяясь, что проверяю температуру.

— Лоб довольно теплый.

— Говорю же. — Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами. — Серьезно, я горячая.

Господи!

Сучья жизнь.

— Кстати, — непринужденно произнес я, пытаясь отвлечься от опасных мыслишек, — ты на каком году обучения?

Пожалуйста, скажи, что на пятом.

Пожалуйста.

Пожалуйста.

Боже, пусть она скажет «на пятом».

— На третьем.