Зачарованные острова

— Мадам, когда я произношу эти слова, Наполеон уже освободился от собственных забот и болт. Он счастлив.

После чего вырвал из-под одежды спрятанное там распятие и начал кричать в экстазе, с лицом Савонаролы и горящими огнем глазами:

— Ваше высочество, прошу Вас поцеловать Искупителя и Спасителя вашего любимого сына.

Впоследствии он заверил, что мадам Бонапарте еще увидит Наполеона, который прибудет, чтобы освободить Европу через много, много лет, наполненных кровью и огнем, опустошающим континент, «чтобы исполнить волю Царя Царей!!!»

После этого он поклонился и, не говоря ни слова, вышел и исчез в переулке Дория — в «польском» переулке. Больше уже никто его не увидел, а смысл его слов поняли двумя месяцами позднее. Показания прямых свидетелей (дворецкого Колонны и компаньонки, мадам Мел лини, а так же привратника и лакея) не позволяют усомниться в истинности описанной выше сцены.

Каким чудом незнакомый пришелец узнал про смерть Наполеона уже в тот же самый день, когда она наступила, находясь столь далеко, в тысячах километров от Святой Елены? В первой половине XIX века, когда спиритизм с оккультизмом, а так же всяческие тайные знания праздновали триумфы, объяснение бы нашли легко. В третьей четверти нашего столетия, когда научный рационализм скомпрометировал всяческую магию и внечувственный опыт — такой ответ только высмеяли бы и сделали бы все, чтобы усомниться в достоверности сообщения. Сегодня, самые серьезные институты в мире на полном серьезе проводят эксперименты с медиумами-телепатами, и когда отсутствие объяснения стольких явлений научило закоренелых рационалистов скромности — уже никто не осмелится смеяться. Сами, со своей находящимся в пеленках знанием, мы достойны насмешки, а мир наших чувств столь же мрачен, как небольшой переулок возле Пьяцца Венеция.

Через два месяца после визита таинственного медиума, пожилая женщина, из лона которой появился «бог войны», поняла, о чем говорил незнакомец. Она уже предчувствовала, что на этой смерти ничто еще не закончится: «Они все умрут, — говорила она, — а я останусь сама и буду их оплакивать. Моим предназначением было родить и похоронить их всех. Моим уделом стали боль и плач». Она угадала. Впоследствии смерть забирала у нее очередных детей, а она продолжала жить, всматриваясь в выполненный чародейской рукой Давида бюст сына и в его раскладушку, которую она поставила у окна. Через окно были видны далекие верхушки Капитолия и солнце, которое уже не могло вернуть улыбку на ее лицо. Римлянке, проходящие мимо Палаццо Ринуччини, ускоряли шаг и прерывали беседы. Неписанное, но среди всех уважаемое правило гарантировало этому месту тишину и покой.

Когда в конце января 1823 года в Рим с официальным визитом прибыл один из крупнейших коронованных негодяев эпохи, враг ее сына и убийца мужа ее дочери Каролины, Марата — Фердинанд I, после смерти Марата король Обеих Сицилий — был отдан приказ устроить иллюминацию по всему Косо и Венецианской Площади, без какого-либо исключения. Все окна на трассе проезда должны были быть освещены «a giorno» — «как днем». Мадам Мерен об этом сообщили (специального курьера к ней выслал кардинал Консальви). Она ответила одним предложением:

— Передай кардиналу — министру, что если бы тип, ради которого готовят это празднество, убил члена его ближайшей семьи — его преосвященство не зажгло бы свечей, чтобы отдать ему честь.

Вечером, в день прибытия Фердинанда, когда Рим сиял потоками света из тысяч окон — дворец Ринуччини был единственным зданием, черным словно гробница. Иностранцам, идущим через площадь и спрашивающим, кто проживает в этом мрачном доме, отвечали шепотом: «La madre di Napoleone… Povera!»

«Бедняжка!» — все римлянке, ведомые какой-то странной всеобщей интуицией и чувством, любили эту женщину и сочувствовали ей.

Великий французский бард, Беранже, писал:

«La noble dame, en son palais de Rome, Aime a filer, car bien jeune, autrefois, Elle filait, en allaitant cet home, Qui depuis lentoura de reines et de rois…»

Этих строк нельзя перевести на наш (польский) язык так, чтобы они остались поэзией, ибо — как сказал Эллиот — «поэзия является чем-то, что гибнет, благодаря переводам». Означают же они попросту:

«Благородная дама в своем римском дворце любила прясть, как и тогда, когда, будучи молодой, пряла и кормила человека, который впоследствии окружил ее королевами и королями…»

В 1836 году пряжа ее жизни, в которой было немного счастья и море печали, достигла конца. Скромная табличка внутри дворца упоминает ее здесь пребывание. Сколько же легенд ходит об этом здании, которое, несмотря на свои барочные формы, так превосходно гармонизирует со средневеково-ренессансной суровостью Венецианской Площади.

Вторую стену переулка образует Палаццо Дория-Гавотти — гордость барочной архитектуры Рима. Это комплекс зданий, растянувшийся на громадном пространстве, от Виа дель Косо до Виа дель Плебисчито и до самых площадей Колледжио Романо и Грациоли. Теперь он обладает позднебарочными формами, но его история началась уже в 1435 году на развалинах монастыря Сан Чириако, и создавалась она такими творцами как Антонио Гранде, Пьетро да Кортона, Браманте, Габриеле Вальвассори, Паоло Амели и Буисири-Вичи. Дворец часто менял владельцев (поочередно: дьяконат при Санта Мария ин Виа Лата, кардинал Фацио Сарторио, Франческо Мария делия Рокере, семейство Альдобрандини и семейство Дория-Памфилии). Здесь, во времена Ампира (стиля Первой Империи, то есть, стиля Наполеона Великого) проживал французский губернатор, месье де Миоллис. Сегодня часть комнат принадлежит частным владельцам, а остальные — это музей, где размещается знаменитая галерея Дория с картинами Веласкеса, Караваджио, Караси, Гуэрчино и других. Следующих двенадцать помещений — это польская научная станция с библиотекой — польский островок в городе, в который ведут все пути. Точнее же: Виколо Дория, номер 2.

Такое посольство нашей культуры было необходимым с тех пор, как представители польской мысли попали в Рим. Чепель и Урсинус в XV веке, Бовский (Бзовиус) в XVII, Альбертранди в XVIII, Вейссендорф, Орпишевский, Яржембски и десятки других, которые выстраивали польско-итальянскую духовную связь. Она усилилась настолько, что даже польский гимн, написанный на итальянской земле, в епископском дворце в Реджио Эмилия, содержит название этой страны. Впрочем, гимн дождался множества итальянских переводов, из которых наилучшим, по-видимому, вышел из под пера композитора Арриго Бойто, сына итальянца и польки. Вот фрагмент. Звучит странно, но трогает:

«La Polonia non e morta finche noi viviamo d'un guerrier' eroica scrota vigili attendiamo. Su, vien Dombrowski, vien con armi e la fortuna, nostro guido e la Polonia, libera e una». [30]

В XIX веке римским островком для поляков было существующее еще с XVIII столетия Antico Caffe Greco — Старинное Греческое Кафе, находящееся на Виа деи Кондотти. Здесь сиживали: Мицкевич, у которого имелся свой любимый уголок внутри одной из комнат, и написанный маслом портрет которого висит на стене; Словацкий, Нор вид, Красиньский и множество других. Сейчас Антико Каффе Греко, хотя и сохранило свою историческую — насколько я слышал — форму, уже не может быть островком для поляков, ибо сделалось настолько эксклюзивным и дорогим, что поляк может всего лишь раз (ради «зачета») позволить себе выпить кофе в его шикарных зальчиках.

30

Гимн Польши — композиция «Mazurek Dqbrowskiego» («Мазурка Домбровского» или «Марш Домбровского»), написанная предположительно Юзефом Выбицким (Jozef Wybicki) в 1797 году. Первоначальное название — «Piesn Legionow Polskich we Wioszech» («Песня польских легионов в Италии»), также известная по первой строке — «Jeszcze Polska nie zgineia» («Ещё Польша не погибла»), которую часто ошибочно принимают за национальный девиз Польши.

Ещё Польша не погибла, Пока мы живём. Всё, что взято вражьей силой, Саблями вернём. Марш, Домбровский, марш, Домбровский. Мы от Рима к землям Польским. Под твоей рукой свобода Нас соединит с народом.

В итальянском переводе имеются свои «жемчужинки»:

Еще Польша не умерла, Пока мы живем, Она, героическая амазонка В ожидании славы. Так приди, Домбровский, Приди с удачливой армией, Нас ведет Польша, Свобода и единство

(перевод с итальянского) — Википедия и Прим. перевод.

Источником официальной римской научной станции поляков будет лишь инициатива так называемой Expeditio Romana Польской Академии Ремесел, которая после многих лет странствий основала свой плацдарм (1921 год) в польском приюте при церкви Святого Станислава Епископа (улица Бот теге Оскуре). Этому способствовал тогда общественный климат, итальянцы называли Польшу «Niobe slava» («славянской Ниобой» [31] ) и способствовали нашему стремлению к свободе и достойному представительству польской национальной культуры. Но уже в 1933 году стены приюта начали покрываться трещинами под бременем многотысячного книжного собрания, основой для которого была частная библиотека Юзефа Михайловского. В 1939 году станцию перенесли буквально на несколько шагов дальше, в располагающийся поблизости дворец Дория.

31

Ниоба (Ниобея), в греческой мифологии дочь Тантала, супруга фиванского царя Амфиона. Гордясь многочисленным потомством (12, 14 или 20 детей), Ниоба оскорбила хвастовством богиню Лето (Латону) — мать Аполлона и Артемиды. За это дети Лето стрелами из лука убили всех детей Ниобы, а сама Ниоба окаменела от горя. — Энцикл. Словарь.