Зачарованные смертью

Работу любил: доску свежую, рубанок. У всех тут его стулья, полки, буфеты. Сорок лет на мебельной фабрике. Бригадиром. Ни разу отсюда не уезжал. Я вышла замуж, завербовалась с мужем в Сибирь, на заработки. Комары, мошки… В чистом поле жили… Сына там родила, дифтерит хоп, и задавил. Сюда не привезла… Ни сына, ни могилки… Так и живу… Где та смерть? Хоть ты ее зови… Всю жизнь по казармам, по общежитиям, по баракам…

На свадьбе его гуляла… Когда он Лизку взял… Не бил он ее, не пил… Оставила, когда детей вырастили, сына и дочку. Плакал:

— Что я без Лизки? У детей своя жизнь. Сын днем на заводе, а вечером магнитофоны, утюги чинит. Двое детей. Надо жить. А дочка далеко…

Я ему советовала:

— Саша, найди хорошую женщину. Сопьешься.

— Стаканчик налью… Фигурное катание погляжу и спать лягу.

Пил, но не запивал, как другие, и одеколон „Гвоздика“, и стеклоочиститель. Теперь бутылка водки стоит, как раньше пальто. Пейте свободу! Кушайте свободу! Развалили такую страну! Державу! При Горбачеве, при Ельцине. А я и лес валила, и шпалы на себе тягала… Вчера три часа стояла в очереди за молоком — и не хватило. Немецкую посылку с подарками принесли, а мне ее не надо. Немцы с овчарками идут, а мы — в болоте, в воде… Бабы, дети… И коровы наши стоят с нами… Молчат…

Не хочу я немецкого печенья и немецких конфет! Не возьму!

Вот! Так мы с ним сядем на лавочке… Он газеты почитает, мне расскажет. Развалили такую страну! Разворовали… Ходят слухи… Люди видят… Пошли в лес за грибами, а там кострище: вытягивали простыни новые, носки… Вредительство! Колбасу закапывают… Консервы… Продали такую страну! Обманули народ… А я лес валила, шпалы на себе тягала… Была и за мужика, и за коня. Покушать не всегда хватало, но красную грамоту дадут… Я гордая… Я стахановкой была и депутатом. Я думала, что когда-то буду хорошо жить. Верила. А вышло — обман… Великий обман…

О смерти он никогда, ни слова. Может, в один день решил? А я дозваться, допроситься ее не могу…

Старики раньше сидят на лавочке. Беззаботно. А сейчас на пенсию не проживешь. Кто бутылки по городу собирает. Кто возле церкви с шапкой стоит. А кто талоны продаст, купоны. Водку. У нас затоптали в винном отделе человека… Я чай без булочки попью, и ладно. В войну мечтала белого хлеба вволю поесть. И сейчас. Но я последнее со двора вынесу, отдам, только бы войны не было.

С мебельной фабрики гроб привезли, его товарищи. Красивый гроб, сосной пахло. Он любил дерево, сосну… Любил березу, липу, но сосну больше. На работу утром веселый бежит, шутит. Вернется, в дом не спешит. До огней на скамейке, как пережидает. Во дворе — люди, дети. Барак наш был веселый, дружный. Мы жили все вместе, одной семьей и в будний день, и в праздник. У тебя нет — я дам, а у меня не стало — ты принесешь. На демонстрации ходили, оденемся чисто, детям шарики красные купим…

Всю жизнь работали, строили социализм. А теперь говорят, что социализм кончился.

Поезда стучат, стучат. Чужие люди, что вам надо? Старость — печаль…

Принес он с работы большую коробку с красным бантом. Показал.

— На пенсию проводили. Торжественно. Часы подарили. На стену повешу: тик-так, тик-так…

— Отдохнешь, Саша. Нагорбатились мы. Хватит. — Говорю так и вижу, что невеселый он, нерадостный. Ой как невеселый! Утром теперь ему бежать некуда…

Два месяца посидел на лавочке. Скучный. Небритый.

Сидит и молчит. Последнюю неделю слова никому не сказал. Кота позовет. За-мо-о-олчал человек перед смертью… Только смотрел на все…

Хожу-хожу, оглянусь: кажется, он идет, за спиной стоит… Оглянусь — никого… На сорок первый день его дочка стала тут жить. Из Магадана приехала с детьми, без своего угла маялась. Старый барак, а все же свой дом. Молодая, думает, что временно. А может, как и мы, на всю жизнь…

Чужие люди, что вам надо? Не допрашивайте, не допытывайте… Одинаковой смерти нет… Слышите, как поезда стучат…»

История о том, что, если вы найдете у себя в подушке кусок галстука и куриные кости, галстук нужно повесить на кресте при дороге, а кости отдать черной собаке

Тамара Суховей — официантка, 29 лет

«…Маленькая, я пришла со школы, легла, а утром не поднялась с кровати. Повезли к врачу — нету диагноза. Тогда кинулись бабок искать, знахарку. Дали нам адрес, полетели по тому адресу. Бабка кинула на карты и говорит матери:

— Придете домой, распорите подушку, на которой дочка лежит, там найдете кусок галстука и куриные кости. Галстук повесьте на кресте при дороге, а кости отдайте черной собаке, дочка встанет и пойдет. Свекруха заколдовала.

Ничего хорошего, красивого я в жизни не видела, и травилась, и вешалась…

Я сама из деревни, приехала в город, всех боялась. Но все едут в город — и я. Старшая сестра тут жила, она меня забрала.

— Поступишь в училище, станешь официанткой. Ты красивая, Томка. Найдешь себе мужа военного. Летчика!

Первый муж у меня был хромой, маленький. Подруги отговаривали:

— Зачем он тебе? Он больной, скоро умрет. За тобой такие парни ухаживают!

А я с детства любила фильмы про войну, где женщины ждут своих мужей с фронта, хотя бы какой вернулся — без ног, без рук, но живой. К нам в деревню одного привезли без обеих ног, так жена его по двору на руках носила. А он пил, безобразничал. Повалятся, она его подберет, в корыте помоет и посадит на чистую постель…

Я не понимала, что такое любовь, я и сейчас не знаю, что это, я его пожалела, приласкала. Мы прижили с ним трое детей, и он стал пить, гонялся за мной с молотком…

Уже вторым ребенком была беременна, когда из деревни пришла телеграмма: „Приезжай на похороны. Мать.“. Цыганка перед этим мне на вокзале гадала:

— Ждет тебя дальняя дорога. Похоронишь отца и будешь долго плакать.

Не поверила. Отец был здоровый, спокойный. Мать пьянствовала, с утра лежит, а он и корову подоит, и картошки наварит, все сам. Он сильно ее любил, она его приворожила, что-то она знала, какое-то зелье.

Сижу у гроба, плачу, соседская девочка мне шепчет:

— Тетя Тома, баба деда чугуном убила, а мне сказала, чтобы я молчала, она купит килограмм шоколадных конфет.

Мне стало страшно, и, когда в хате никого не осталось, все ушли, раздела отца и искала на нем синяки. Синяков не было, только на голове большая ссадина. Показала матери, она сказала, что это он дрова колол и палка отлетела, ударила. Сижу возле него всю ночь и чувствую, что он хочет мне что-то рассказать… А мать не отходит от нас, трезвая сидит. Она нас одних не оставляла, пока мы его не закопали.

Родная мать, она меня родила… Продала она дом, сарай сожгла, чтобы страховку получить, и прикатила ко мне в город. Тут нашла себе другого, и он сына с невесткой прогнал, а ей квартиру отписал. Она их привораживала, она что-то знала, какое-то зелье. А мой за мной с молотком гонялся, пока голову два раза не проломил…

Ничего хорошего, красивого я в жизни не видела…

Прихожу на работу побитая, уплаканная, а надо улыбаться, кланяться. Директор ресторана позвал в кабинет:

— Мне тут твоих слез не надо. У самого жена парализованная дома второй год лежит — и лезет ко мне под юбку…