Зачем тебе алиби…

Она не будет выступать? — поинтересовалась Маша, останавливаясь у прилавка.

— Да, она не возражает. А мне сегодня вечером к свекрови ехать, у нее день рождения, я уже второй год не могу сходить — все работаю… Уже обижается по-настоящему. Конечно, ночью за тебя тоже невесело пахать, но все равно…

Рыженькая продавщица болтала бы еще долго, но покупательница уже нетерпеливо тыкала пальцем в толстую колбасу, и Маша отправилась в подсобное помещение. Она переобулась в старые туфли на низком каблуке, натянула голубой нейлоновый халат и вышла в зал. Рыженькая уступила ей свое место и убежала переодеваться. Уходя, она сердечно улыбнулась.

— Вам? — спросила Маша очередного покупателя и достала из холодильника «Особую» колбасу.

Около пяти вечера, когда к мясному прилавку выстроилась небольшая очередь и Маша совершенно замоталась, в магазин вошел еще один посетитель. Она не обратила на него внимания — не имела привычки вертеть головой и разглядывать каждого входящего. Зато он, углядев белокурую, а не рыжую женщину за прилавком, остолбенел, потом нерешительно двинулся к ней. Маша вертелась как заведенная, отрезала куски по сто и двести граммов, взвешивала целые палки, хлопала на прилавок жестяные банки тушенки, кричала в подсобку:

«Сосисок индюшачьих!» Она не видела мужчины, пока тот не поравнялся с ней и она не спросила автоматически;

— Вам?

— Мне? — улыбнулся он.

Маша и бровью не повела, узнав знакомого. Указала на очередь:

— Видишь, сколько народу? Неужели не мог попозже зайти?

— А я зашел за пивом, не думал, что ты работаешь… — заметил мужчина.

Ему было на вид лет тридцать. Хорошо одетый, щуплый, невысокий, с вытянутым острым личиком, сильно смахивавшим на крысиное. Она пожала плечами:

— Ну и что? Я подменила Оксану.

— Ладно, тогда кинь мне вон ту нарезку… — Он показал пальцем на прилавок. — А больше ничего не скажешь?

— А что тебе сказать? — равнодушно откликнулась она. — Не видишь — очередь!

— Например, зачем ты решила эту ночь не работать? Можно узнать?

— Нельзя, — отрезала она и спросила женщину, проявлявшую нетерпеливое беспокойство:

— Вам?

Взвешивая копченую колбасу, она почти спиной услышала:

— Ты же не первый раз так делаешь?

— Так, — обернулась она. — Отойди в сторону и подожди. Немного освобожусь — поговорим. Если тебе так хочется. Вам? — обратилась она к следующему покупателю.

Мужчина послушно отошел в сторону, купил пива и стал прихлебывать прямо из горлышка, попутно беседуя с продавщицей в кондитерском отделе. Он знал всех более-менее привлекательных девушек в этом магазине. Продавщица охотно кокетничала и что-то шептала, показывая глазами на Машу.

Только через полчаса возле мясного прилавка народу стало поменьше. Маша, казалось, была не рада этому. Она бросила косой взгляд на ожидавшего кавалера. Тот быстро подошел и спросил:

— Ну так как?

— Никак. — Она достала из кармана халата зеркальце и заглянула в него, проверяя, не потекла ли помада.

— Что значит — никак? Ты что собираешься делать этой ночью?

— А ты мне кто, чтобы спрашивать? — ехидно заметила она. — Папа, дядя, дедушка? Мне, слава богу, давно уже никто не указывает, с каким мальчиком дружить.

— Я тебе тоже не указываю, — презрительно ответил он. — Мне просто интересно — если у тебя кто-то завелся, почему не скажешь прямо?

— Что? — рассеянно ответила она.

Он разозлился, отчего стал еще больше похож на крысу:

— Я приходил третьего вечером, тебя не было. Четвертого — тоже. Можешь объяснить, зачем тебе понадобилось меняться с Оксаной?

— Не могу.

— У тебя есть кто-то.

— Ну и что? — не вытерпела она. — Ты кто такой, чтобы меня проверять? Если я полгода назад с тобой переспала, ты можешь ставить мне условия?

Для меня это вообще ничего не значит. Если я это сделала, значит, мне так хотелось. А если я этого больше не делаю, значит, мне больше не хочется.

Чего тебе от меня надо?

— Ах ты! — сдавленно, не повышая голоса, произнес он. — Дешевка! С чего это я тебя за порядочную считал?!

— Иди, иди… — Ее темные глаза снова стали равнодушными и непроницаемыми. — Поищи себе другую подружку. Только подбирай по росту, а то в постели неудобно…

Взбешенный, он вылетел из магазина. Остальные продавщицы проводили его пристальными взглядами и тут же переглянулись между собой — понимающе, с улыбками. Маша снова посмотрела в зеркальце и мизинцем поправила помаду. Перевела взгляд на дверь. И шумно, горестно вздохнула. За стеклянной витриной, на улице стоял ее муж. Старый, небритый, расплывшийся. В грязной клетчатой рубахе и спортивных штанах. Ее крест. Ее позор. Двенадцать лет ее жизни. Он выискивал Машу взглядом, а найдя, виновато заулыбался, помахал рукой, делая знаки: «Выйди!» В магазин он входить не решался — знал, что она поднимет его на смех, отругает, выгонит. Маша вздохнула, глянула на девушку за соседним прилавком, где торговали молочными продуктами:

— Слушай, я на пять минут выскочу. Если что, обслужи, а?

— Иди, — та с интересом посмотрела на витрину. Все в магазине знали мужа Маши в лицо и удивлялись, что красивая женщина нашла в таком чудовище. — Проверка документов?

Маша только рукой махнула На улице она остановилась перед супругом, уперев руки в боки, в классической позе всех жен алкоголиков.

— Ну?

— Маш, я… Прости, это…

— Проверил? Не к любовнику пошла? Зачем явился?

— Маш… — Его небритый подбородок вдруг затрясся, в глубоких складках нижних век показались слезы. — Я обижаю тебя, прости… Я тебе давно хотел сказать…

— Подумаешь, новости, — ответила она довольно резко, но внимательней всмотрелась в его лицо.

Слезы — это было что-то новенькое. Да еще «прости». Обычно он выражал свою вину молчанием, не любил извиняться, да она и не требовала. — Что ты мне хотел сказать?

— Про Игоря…

— Про него?!

— Да, я, это… Он умер, конечно, теперь уже можно…

— Что можно-то?! — Она возбужденно теребила пуговицу на своем халате, не сводя с мужа глаз. — Что ты болтаешь?

— Он тогда, знаешь… — с трудом говорил тот.

Видно было, что каждое слово отрывалось с кровью. — Ну, когда нас застал…

Она молчала, даже пуговицу перестала откручивать Глаза казались двумя безжизненными провалами на белом липе. Мужчина поднял на нее умоляющий взгляд и прошептал:

— Маш, я же сам никогда бы до тебя не дотронулся… Это он сам мне сказал…

— Что?!

— Он сам.

Она помолчала, потом мотнула головой:

— Ты пьян, как свинья. Иди домой, проспись Лучше бы не извинялся.

— Маш, не веришь?! Он сам мне тогда сказал! Она на тебя обращает внимание и всякое такое… Ты ей нравишься больше, чем я…"