Зачем жил человек?(Повесть, рассказы)
Шрифт:
Я кивнул и отошел в сторону. Разговаривать больше не хотелось. А место здесь действительно великолепное. Чудесное, умиротворяющее. Здесь, у этой земной красоты, полной, спокойной и понятной, испытатели отрешались от всего земного, от всего, что было дома, в семье, у знакомых, в городе, в стране, вообще на Земле.
Странное и желанное ощущение. Я сейчас словно летел.
И сознание, уже автоматически переключенное на что-то иное, подсказывало мне, что надо идти в «экипировочную». Машинально, даже не думая об этом, я отворил дверь, вошел в зал, уже не имевший окон,
Через десять минут я вышел, одетый в плотно облегающий тело комбинезон, удобный и нисколько не стесняющий движений, по эскалатору в конце зала поднялся на следующий этаж. Здесь находились просмотровые, или «предбанники», как мы их называли. «Предбанников» было четырнадцать, по числу сменных испытателей. Я зашел в свой. Двухметровый экран объемного телевизора. Пульт управления и четыре кресла. В трех уже сидели инженеры обслуживающего персонала. Приятный приглушенный свет, шум аппаратуры, привычный и необходимый. Я поздоровался. Трое повернули головы и тоже поздоровались. Один крутанулся в кресле, спросил:
— Просмотр?
— Да, — ответил я. — Сколько информационных минут? — Про часы испытатели уже и не спрашивали.
— Ноль, — ответил инженер.
— Хорошо. Сколько дает машина?
— Четверть часа.
Это означало, что электронный мозг института из восьми часов работы испытателя выбрал только пятнадцать минут, которые имели хоть какое-то еще значение для исследований. Да и то… Пятнадцать минут — это просто так, минимально возможное время. Хочешь, не хочешь, а смотри. Все равно ничего полезного и интересного не будет.
— Вечерняя смена, — сказал инженер. — Седьмая модель.
Я и так знал, что будет просмотр вечерней смены. Ночная еще не вернулась. А когда вернется, то материалы ее исследований еще несколько часов будут обрабатываться. Этот разрыв в восемь часов представлял некоторое неудобство, потому что связи с испытателем во время смены не было никакой. На восемь часов испытатель был предоставлен лишь самому себе. Правда, их там двое, но это мало что могло дать. Ведь вездеходы работали в разных квадратах. В институте уже проводились работы по обработке поступающей от испытателей информации в реальном масштабе времени. Но эту систему введут еще не скоро. Несколько минут можно было поговорить с самим испытателем ночной смены Вольновым, когда он выйдет из вездехода. Но это и все…
Я сел в кресло перед экраном, сказал:
— Просмотр.
Экран ожил.
Накатились барханчики песка, ушли в стороны, желтые-желтые, безжизненные, привычные. Машина шла, по-видимому, со скоростью километров пятьдесят в час. Я это чувствовал.
— Три часа сорок пять минут, — сказал автомат.
Это означало, что кадры, возникшие на экране, соответствовали трем часам сорока пяти минутам после начала вечерней смены.
— Почему вычислительный центр выбрал именно этот момент? — спросил я.
— У испытателя участился пульс, — ответил инженер.
Учащение пульса! Я усмехнулся. Тоже мне, критерий!
— Может, Крестьянчиков пить захотел?
— Оператор Крестьянчиков выпил бутылку минеральной воды, — словно прочел мои мысли инженер.
Так я и знал. У него еще в одном случае пульс обязательно учащается.
— А Васильеву в это время не хотелось пить? — спросил
я. Вопрос был пустой. Я сам знал это.— Нет, — лаконично ответил инженер.
Два других в это время, манипулируя клавишами управления вычислительного центра, еще раз небольшими кусками просматривали на экране простого телевизора всю восьмичасовую видеозапись вечерней смены.
— Четыре часа пятнадцать минут, — объявил автомат.
И снова барханчики накатывались на вездеход. А!
— Да эти барханчики здесь все одинаковые! Но все же я понял, что Крестьянчиков возвращается. По времени нетрудно было догадаться.
— Почему? — спросил я.
— Замедление пульса, — ответил инженер.
— Жажда?
— Нет.
— Координаты?
— Те же, что и в три часа сорок пять минут.
Странно, подумал я, почему он возвращается по своему следу? Обычно вездеходы делали круг или эллипс, хотя это и не оговаривалось инструкцией. Поиск на «подопечных» был свободный, в пределах заданного квадрата, конечно.
— Почему он возвращался по своему следу?
— Конкретных объяснений нет. Крестьянчикову просто так захотелось.
— Ясно. Ощущения?
— Ничего необычного.
— Координаты этой точки в память машины?
— Записаны.
Экран погас.
— Просмотр кончен, — сказал инженер.
— Ясно.
Два других инженера тоже закончили просмотр видеозаписи вечерней смены.
— Ваше мнение? — спросил я.
— Информации мало или ее вообще нет, — ответил один. — Случайность.
— Желательно ли проверить эту точку?
— Вычислительный центр не настаивает на проверке.
— Вычислительный центр! — слегка вскипел я. — А вы-то сами? Ваш опыт, интуиция, предчувствия!
— Интуиция? Да при чем же интуиция, когда дело идет о седьмой модели? Вот у Маркелова…
— Ну и пусть! Наша модель ничуть не хуже модели Маркелова… — сказал я и внезапно успокоился. — Проверю, хотя вы, конечно, правы. Седьмая «подопечная» пуста.
— Это уж точно, — вздохнул один и с хрустом потянулся.
Ясно. Они нашу седьмую модель и всерьез даже не воспринимают.
— Через десять минут конец ночной смены, — напомнил инженер.
Я вошел в свой ангар. Сейчас здесь появится вездеход, Вольнов из ночной смены с облегчением выпрыгнет из него, освобождая мне место. Начнется дневная смена, и я еще восемь часов буду перепахивать гусеницами пески «подопечной».
Мы никак не могли придумать название исследуемой планете. Самое лучшее, пожалуй, было — «Песчинка». Но дело в том, что почти все модели были покрыты песком. Все можно было назвать «Песчинками». А некоторые испытатели в своей фантазии доходили даже до «Зануды».
Огромный, чуть больше Земли шар из песка. И все. Ничего здесь не было, ни жизни, ни разума. Да и самой-то ее не было. Вернее, была, но не в обычном смысле этого слова, не в буквальном.
Уже давно были известны основные параметры многих звезд: их масса, спектр и энергия излучения, небольшие отклонения в движении, что указывало на наличие у них планет. Четвертое поколение вычислительных машин вполне справлялось с моделированием. И если человек пока еще не мог улететь к другим планетам, к другим солнечным системам, то почему нельзя изучать эти планеты на Земле?