Зачем звезда герою. Приговорённый к подвигу

Дожидаясь Николика и постепенно теряя надежду на скорую встречу, Стародубцев однажды подумал: «А часы поломались не зря!» Почему он так подумал? И что значит – не зря? На эти вопросы он бы не смог ответить вразумительно, однако сердцем чуял, что так оно и есть. Новое какое-то время подступало.

«И что это за время? И с чем его едят? – пожимая плечами, сам себя выпытывал Степан Солдатеич. – Хрен его знает!»

2

Раноутренней порою, на излёте погожего лета Стародубцев, уходя из дому, остановился на краю огорода и посмотрел на буйные заросли хрена – около прясла, где всегда было солнечно. «Хрен его знает? – с улыбкой подумал. – Может, и знает. Но молчит, партизан».

Настроение было в то утро – Солдатеич запомнил – на редкость безоблачным, благостным. И погодка выдалась великолепная. Заканчивался август, пока ещё сухой, голубоглазый. Но скоро в полях и в лесах засентябрит. Серебротканым инеем вышитые утренники из туманов станут подходить под окна. Холодными огнями на ветрах гулко распожарятся деревья, травы. И ударит, может быть, последний гром – артиллерийское эхо колёсами раскатится на километры.

И сердце опять беспричинно заболит, защемит, затревожится в преддверье Куликовской битвы – 8 сентября. Солдатеич сам не знал, что такое с ним приключается в эти дни и ночи. Он видел какие-то странные сны, посвящённые Мамаеву побоищу. Видел даже Дмитрия Донского и Сергия Радонежского. И совсем уже было невероятно то, что он видел себя самого – среди русского войска, сражавшегося с татарскими ордами.

Вот так он шагал в то далёкое предосеннее утречко, вспоминал свои причудливые сны, вспоминал недавние походы с голубоглазым курским соловьём.

Хорошо было в чистых и тёплых полях, где уже почти сгорело лето красное, но земля ещё цвела последним цветоносом, сверкала золотистым травяным узором. И хорошо тут особенно по утрам, да к тому же если человек не суетлив, умеет посмотреть на мир полными глазами, полным сердцем чувствует покой и пробуждение земли. Идёшь себе и дышишь полной грудью, аж сердце сладко ломит – утренний воздух ароматный, вкусный. Хорошо, да только было б лучше, когда бы человек тот знал, куда ведёт его кривая стёжка. Хотя, конечно, от судьбы не увернёшься, какою бы дорогой ни пошёл.

Судите сами: Великая Отечественная давно закончилась, отгрохотала, а вот поди ж ты – немецкая противопехотная мина оказалась на пути у старого солдата. Сколько лет пролежала она, эта стерва, проспала в земляной темноте; сколько лошадиных табунов прокопытило мимо неё; сколько прошло рогатого скота, под музыку пастушьей дудочки толкущего землю; сколько тут прогремело тяжёлой техники в железных башмаках, когда начинали распахивать и засевать эту ковыльную пустошь – и ничего, всё было тихо-смирно. Как будто специально кто приберегал этот подарочек для Стародубцева. Правда, «подарочек» тот изрядно подпортился – мина частично утратила убойную силу, но всё-таки ещё зубастая была, собака. И, слава богу, «Волга» проезжала мимо.

Глава восьмая. Мечта на колёсах

1

Невероятная роскошь советской эпохи – легковая машина. Пускай даже какой-нибудь «горбатый», как прозвали «Запорожца». Пускай даже «Москвич». Всё равно это – престиж, авторитет и гордость. Ну, а если «Волга» – белая или чёрная – это уже как будто предел мечтаний, дальше которых в то время было трудно фантазирить.

Вот такую «мечту на колёсах» приобрёл Пустовойко Семён Азартович – молодой, породистый мужчина с крепким подбородком, с треугольным покроем ноздрей, с голубовато-серыми глазами, способными азартно вспыхивать.

Отец его, Азар Иосич, почётный гражданин Москвы и Старгорода, несколько лет назад скончался, но имя и связи отца всё ещё срабатывали, вот почему молодой Пустовойко сумел так быстро и выгодно приобрести «мечту на колёсах». Это была модель 2410, 402-й движок с форкамерным усиленным блоком, но с обычной головкой под 92-й бензин. Такие редкие двигатели для ГАЗ 2410 делали только на экспорт или в спецгаражи, которыми пользовались только большие начальники.

Зверовато урча, «Волга» катилась по главной дороге из областного центра в районный центр. Дорога была не ахти какая, но всё же попадались ровные участки, словно громадным утюгом разглаженные – с ветерком промчаться можно.

Впереди опять был отличный перегон, недавно заасфальтированный.

– Притормози, – сказал владелец новой «Волги», – он сидел на месте пассажира. – Сам хочу попробовать.

Машина остановилась.

– Прошу! – улыбаясь, пригласил шофёр, молоденький, весёлый, с кровавой каплей комсомольского значка на костюме. Проявляя суетливую услужливость, он выскочил наружу и дверцу распахнул перед начальником. – Машина – зверь. Так и рвёт из-под себя, так и мечет!

– Машина – это человек, – назидательно сказал начальник и, похлопав по капоту, неожиданно спросил: – А почему я не вижу оленя?

Вихрастый водитель посмотрел в сторону леса. – Не понял. Вы про какого оленя?

Пустовойко машинально волосочек выдернул из треугольной, розовато раздувавшейся ноздри.

– Ты не помнишь, наверно, или не знаешь. Был на «Волгах» зверь такой – никелированный рогатый олень на бампере.

– А-а! – Водитель причесал пружинистый вихор. – Этого зверя убрали. По технике безопасности. Дело в том, что когда «Волга» с пешеходом сталкивалась – олень рогами людей бодал.

– Жалко, – сказал Пустовойко, непонятно о чём сожалея, то ли о том, что оленя с капота убрали, то ли о том, что люди страдали от игрушечного оленя. – Ну, ладно, поехали. Я сяду за руль.

Эту «мечту на колёсах» Пустовойко из областного города перегонял в район, где работал по партийной линии. Жил он пока в Миролюбихе, но в скором будущем планировал переехать в райцентр, там ему уже квартиру выделили.

Оказавшись за рулём, Семён Азартович заволновался. Глаза азартно вспыхнули, когда машина, послушно отзываясь на акселератор, неожиданно резко рванула вперёд.

– Тихо, дядя, тихо, все уедем! – сам себе сказал Семён Азартович и расхохотался от странного ощущения: как будто он только что выпил. – Хороший движок, говоришь? И сколько можно выдавить из этих лошадей?

– Сколько на спидометре написано. Все двести. – Попробуем? А?

– Так ведь она ещё не обкатана.

– Вот мы и обкатаем! – Начальник подмигнул и снова засмеялся, точно похваляясь мраморным блеском зубастого рта. – Или ты боишься?

– Нет. Машина-то ваша. Но я бы так сразу движок не стал нагружать. Надо постепенно.

Поначалу Пустовойко медленно поехал, но азартная кровь разгоралась. Наращивая скорость, он всё больше увлекался, потешно выпучивая глаза и высовывая кончик дрожащего языка.

Навстречу полетели предосенние луга и перелески. Ветер запосвистывал в приоткрытом боковом окне. Стрелка спидометра полезла вверх, а затем стала клониться ниже, ниже – в сторону ста двадцати километров. Дорога впереди была пустая, только лужицы взблёскивали разбитым зеркалом, да время от времени какие-то пташки взлетали с дороги, где они собирали, должно быть, зерно, упавшее с грузовиков, надсадно вывозивших тучный урожай. Мелкая живность – мошкара и муха, редкая бабочка – иногда врезались в лобовое стекло, расплывались разноцветными пятнами.