Задание

— На гарнитурчик тринадцать тысяч брошено. — Мочин перехватил его взгляд. — За трапезу, мужики!

Леденцов ступил на щетинистый палас неуверенно, боясь его нетронутой голубизны. Овальный стол вытянулся среди комнаты, будто переплывал ее солнечным теплоходом. Но Леденцова поразили не импортные бутылки и посуда, не закуски и фрукты, а плоская фаянсовая салатница, полная черной икры. Как темное дупло в середине стола. И серебряная ложка воткнута, бери и накладывай.

Вот почему деньги за товар не платились… Подобная компания сожрет водки с капустой и коньяка с черной икрой на трехзначную цифру. Ради этого воровали? Факт. Но тогда почему ждали этого дня, как праздника, принарядились, лица горели тихим восторгом? Непохоже, что Ирку или Бледного можно купить за икру, а Грэгу в ней и дома не отказывали.

Все сели. Исчезнувший было Мочин появился вновь. Длинный и мягкий халат небесной синевы делал его стройнее и даже скрадывал бульдожистость лица. Он мягко открыл бутылку шампанского и налил все бокалы.

— Подождем вторую даму.

Рядом с Мочиным пустовало место. Вторая дама, казалось, вышла из голубой стены. Леденцов оторопел…

Невысокая, стройная, с темными распущенными волосами. Черты лица хоть и мелковаты, но правильны до геометричности. Голубая шелковая лента не столько прикрывала грудь, сколь ее поддерживала, как бесплотную драгоценность. Не то юбочка, не то набедренная повязка, — разумеется, голубая. На прямых упитанных ножках голубые чулки, кончавшиеся сразу выше колен, отчего свободные бедра сияли незагорелой белизной.

— Кто это? — спросил Леденцов Ирку, севшую рядом.

— Крошка.

Леденцов еще раз оторопел, намереваясь расспросить Ирку, но Мочин встал.

— Приветствую вас в голубой гостиной моего дома. Предлагаю тост за смелых мужиков. Кто не рискует, тот не пьет шампанского!

Бокалы опорожнили, и сразу пошумнело. Зацокали ножи с вилками, заскрипели голубые стулья, заиграл магнитофон, засмеялась Крошка…

— Всегда так? — спросил Леденцов Ирку.

— Как?

— От гаража с водкой до гостиной с шампанским?

— Всегда по-разному.

Мочин поражал их контрастами. Ирка говорит, что всегда по-разному. Может быть, этим и жила его притягательность? Трудно ли шарахнуть по неокрепшему воображению подростка — им чем ярче, тем интереснее.

— Чего не ешь икру? — грозно спросил Мочин, увидев, что новый гость ковыряет кружок свежего огурца.

— Не привык.

— Привыкай.

— Зачем?

— Тогда Дуся спросила: что такое черная икра?

— Как что такое?.. Дефицит.

— Нет, черная икра есть стимул.

— Стимул чего?

— Жизни! Допустим, захотел ты черной икры… Что для этого надо? «Бабки». У тебя их нет. Что делать? Идешь вкалывать. Так не стимул ли?

Губы и брылы Мочина улыбались, но проворный взгляд исследовал леденцовскую физиономию с дотошностью эксперта — ему бы лупу с пинцетиком.

— На черную икру не навкалываешься, — осторожно поддел Леденцов.

— А я научу. Мужики, все сюда! Хочу развесить по городу объявления в два слова: «Учу жить». И номер телефона. Ни себе фига, а?

Ребята захлопали в ладоши. Крошка чмокнула его оглушительно, словно бутылку шампанского откупорила. Сколько ей, лет восемнадцать-девятнадцать? А ему — тридцать?

— Мэ-Мэ-Мэ, когда займемся кун-фу? — спросил Бледный.

— Мужики, кун-фу штука солидная. Означает «искусство убивать».

— Ты обещал, — напомнил Бледный.

— Колеса будут и еще кое-что, — заверил Шиндорга.

— Этот месяц докручу и стану вашим сэнсэем.

«Сэнсэй», видимо, «учитель». Леденцов чуть не стукнул себя по лбу — как же он раньше не смекнул? Ребят притягивали не деньги, не икра и не выпивка. Они учились жить. Сэнсэй, гуру… Учитель! Мочин физически силен, энергичен, умен, богат, удачлив. Чем не пример? Это как в пьянстве: подзаборный алкоголик мальчишек отвратит, а работящий да веселый выпивоха может заманить. Милиция, учителя, родители бессильны, ибо это то же самое, что лечить живущих у отравленного источника.

Леденцов вспыхнул злостью. До каких же пор?.. Сейчас он начнет раздевать этого сэнсэя перед ребятами до нижнего белья его скудной философии. Хорошо сказано, то есть подумано: до нижнего белья его скудной философии. А потом пусть бьют, выносят, топчут и что там еще делают…

— А как жить? — громко бросил Леденцов.

— Как жить… — Мочин учил, особенно новенького, с наслаждением. — Но сперва Дуся спросит: у тебя запас есть?

— Запас чего?

— Вот чего у тебя есть запас?

Леденцов окинул памятью свою квартиру. Чего там запас… Они с мамой всю жизнь боролись с лишними вещами. Впрочем, запас у мамы был — спичек, имеющих привычку кончаться неожиданно.

— Запас чистой бумаги, — вспомнил он стопку на своем столе.

— Ни себе фига! А у меня запас всего.

— Как это — всего? — не поверил Леденцов.

— Денег — пожалуйста. Спиртного — целый бар. А одежды — на всю жизнь хватит. Жилплощади — в мой дом три семьи влезет. Транспорт — «Волга» в гараже. Продуктов — под домом погреб десять на десять. Что еще? Музыки? Записи всех ансамблей мира. Лекарств? И змеиный яд есть, и женьшень. У меня даже запас времени имеется. Я могу месяц, два, три загорать в Евпаториях-крематориях, а дела мои будут крутиться. Мужики, вдарим по коньячку!

Пил и ел он вкусно, как в кино. Коньяк у него проскакивал одним глотком, сколько бы его в рюмке ни было; лимон отжимался крепкими губами досуха; соленые миноги похрустывали яблочно. И этому учились ребята, как, впрочем, учились тут всему.

Ирка, видя, что Леденцов жует одни травки, плюхнула ему на тарелку пару столовых ложек икры и положила куски свежей булки с маслом. Оставалось только намазать. Леденцов ощутил предательский и голодный ком, шедший из желудка к горлу. Что и где он сегодня ел? Ага, в столовой трамвайного парка проглотил биточки и компот. Но это было давно, утром, да и было ли?

— У меня от икры диатез, — шепнул он Ирке.

— Чего? — не поняла она «диатеза».

— Ну, аллергия.

Она ловко поменяла их тарелки — теперь перед ним были маринованные миноги с жареными шампиньонами.

— А социальная справедливость? — громко спросил он Мочина, глотательным движением заталкивая ком обратно в желудок, где ничего, кроме водки, не было.

— Тетя Дуся спросила: ты песни про слонов знаешь?

— Про розового слона есть детская, про слонов в цирке… Ну и что?

— А теперь скажи: большая нам польза от этих слонов?

— Развлекают.

— Именно. А сколько ты знаешь песен про коров?

Леденцов попробовал вспомнить, но ни одной в голову не шло. Не сочинили или ему память отшибло? Впрочем, одну песенку вспомнил. «Что-то я тебя, корова, толком не пойму…» Издевательская, поэтому Мочину ее не назвал, понимая, что подобная ему и нужна.

— Не вспомнишь, не напрягайся. Как же так? Про слонов, которые нам до лампады, песни сложены. А про буренок, которые нас буквально кормят и поят, песенок не придумали. Вот тебе и ответ насчет социальной справедливости.