Задание

Леденцов уже начал читать толстые педагогические книги. Он еще не усвоил всех систем и методов, он еще многого не понял и еще ни в чем толком не разобрался. Но ему показалось, что суть он ухватил…

В воспитании, как и в оперативно-следственной работе, нет пустяков; вернее, пустяки значат больше, чем педагогические системы. Отцов и матерей дети на работе не видят, поэтому роль мелочей возрастает. О чем родитель думает, с кем говорит, что читает, куда ходит, почему молчит; как держит вилку, как смотрит телевизор, как сморкается… Это и есть воспитание. В маминых научных работах Леденцов ничего не понимал, но он не сомневался, что она отменный работник. Почему не сомневался? Он не знал. Может быть, потому, что кофе мама пила изящно, строго, задумчиво, ни на миллиметр не склоняя спины.

Пустяки? Каким будет расти мальчишка, зная, что денежки ему копятся? Леденцов когда-то разозлился на Артиста, который положил гитару женщине на ноги и в парке хотел разбить фонарь… Да как он этой гитарой по людским головам не прошелся — со своими четырнадцатью тысячами? Он же богатый, он же исключительный…

— Ну? — спросил Шиндорга у Леденцова, вроде бы не сомневаясь во всех остальных.

— Я не пойду.

— Почему?

— Мне чужие деньги не нужны, — отрезал Леденцов уверенно, потому что тоже кое в чем не сомневался.

— А, вот как заквакал…

— Я тоже не пойду, — беззаботно сказала Ирка.

— Замуж хочешь? — осклабился Шиндорга.

— Тебя не спросила!

— Меня исключи. — Грэг оторвался от кроссворда и добавил виноватым голосом: — Если в «Плазме» чего про меня узнают, то будут лупить, как по ударнику. А потом выгонят.

Шиндорга повернулся к Бледному, но тот слушал скрип оголенных прутьев. Его безучастность всех удивила. Ведь решалась судьба давно задуманной и разработанной операции «Отцы и дети»…

— Бледный, вдвоем, что ли? Выйдет по тыще на рыло, — не выдержал молчания Шиндорга.

Леденцов забеспокоился. Не слишком ли он самоуверен? А если Бледный сейчас согласится, что делать? Выход, конечно, был… Признаться, что он работник милиции, о чем Ирке велено пока молчать. Но объявляться Леденцову казалось немного преждевременным.

— Эдуард, я обещал познакомить тебя с сыщиком…

— Обещал. — Бледный отпустил взглядом скрипучие прутья.

— Сыщик ждет.

— Когда?

— Сейчас. Всех приглашаю.

31

Но сыщик их не ждал. Открыв дверь и увидев на лестничной площадке толпу, он и ухом не повел; может быть, лишь скоро глянул на Леденцова с никому не заметным укором.

— Проходите и раздевайтесь, — сказал он весело.

— Сапоги снимать? — спросила Ирка.

— И сапоги, и ботинки: полы драю сам.

Ребята разделись, поглядывая на Петельникова. Тот, видимо, только что пришел с работы, еще не переоделся — лишь снял галстук. Еще и кофе не пахло.

— Проходите, — сказал он, распахивая дверь в комнату. — Друзья Бориса есть мои друзья.

Они вошли и сбились кучкой у порога, озираясь. Леденцов знал, что происходит в их головах: подсознательное сравнение особняка Мочина с этой однокомнатной квартирой. Здесь тоже не бедно, но нет ни роскоши, ни кичливости. Модно, красиво и функционально. Книжные полки с классикой, детективами и литературой по криминалистике. Непонятный шкаф, иссеченный щелями: там диски всех в мире симфоний, ноктюрнов и концертов; там даже есть сочинение Скрябина под названием «Прелюдия для левой руки», откуда, как предположил Леденцов, и пошло современное выражение «одной левой». Два стола: большой, письменный — для работы; поменьше, изящный и круглый — для кофепития. Широченная белая тахта. Несколько мягких полукреслиц на колесиках, свободно катавшихся по комнате. Деревянные панели, светильники, фотопортреты…

Гости расселись. Капитан стал посреди комнаты — в кремовых брюках, алой рубашке с погончиками, сильный и ладный, — обвел всех чуть насмешливым взглядом и предложил:

— Давайте знакомиться. Вадим Александрович Петельников.

Он каждому пожал руку и внимательно выслушал имя и фамилию. Леденцов отметил, что пока капитан им нравится. Лишь Шиндорга недовольно сдувал челку с правого глаза, но он сюда пошел с великой неохотой, покорившись большинству.

Заминки в разговоре, которая случается при подобных знакомствах, не вышло, потому что Ирка не утерпела от вопроса:

— А почему ты сам драишь пол?

— Договоримся сразу… Вам по семнадцать, мне за тридцать. Так что обращайтесь ко мне на «вы», — сказал Петельников строго, но весело.

— Почему вы сами драите полы? — повторила Ирка неувереннее.

— А кому же это делать?

— Жене…

— Я не женат. Но если бы и был женат, то драил бы все равно сам. Мужская работа.

— А почему вы не женаты? — вырвалось у Ирки так непосредственно, что все засмеялись.

— Я пережил жуткую современную драму, — грустно заговорил Петельников. — Меня любила девушка, сама на свидании призналась. А я не любил ее и сказал ей правду. Она зарыдала, побежала к реке, прыгнула в воду и пропала в волнах…

— Утонула?

— Юная спортсменка пересекла реку кролем за три минуты двадцать секунд. С тех пор я женщинам не верю.

— Правда?

— История такая была, но не женился я, разумеется, по другой причине.

— По какой?

— Чего пристала? — попробовал остановить ее Бледный.

— Так ей правду и сказали, — буркнул Шиндорга.

Петельников глянул на него внимательно и спокойно, но Шиндорга завозился в креслице с такой энергией, что оно слегка поехало.

— Почему же, скажу правду. Я давно люблю замужнюю женщину.

— И теперь никогда не женитесь? — От удивления Ирка так распустила губу, что рот ее казался открытым.

— Женюсь. Только задача моя усложнилась: нужно отыскать девушку, похожую на ту замужнюю женщину.

Леденцов понимал невероятную откровенность капитана с незнакомыми людьми, да еще с кем — с шатровыми подростками. Любую фальшь они бы сразу заметили. В сущности, искренность Петельникова была педагогическим приемом. Но Леденцов даже вспотел, придумывая, как разговор с любви перевести на что-нибудь другое. Дело в том, что капитан не знал о предстоящей женитьбе на Ирке. И Леденцову очень не хотелось, чтобы узнал он это от ребят, сейчас, при всех. Спас его сам Петельников:

— Пора выпить кофейку. Я, конечно, могу сварить, но из женских рук он вкусней. Не так ли?

Капитан глянул на Ирку.

— Я? — залилась она краской и посмотрела на свои руки.

— Все необходимое на кухне. Есть также килограмм овсяного печенья, нежирная ветчина и хороший сыр. Сама разберешься…

Ирка встала медленно и пошла на кухню, изумленно поводя глазами. Ее удивило не то, что взрослый незнакомый мужчина доверил в своем доме варить кофе, — слова о руках поразили. Оказывается, кофе из женских рук вкуснее… Леденцов не сомневался, что Ирка стоит на кухне и смотрит на свои красные ладошки.