Загадка да Винчи, или В начале было тело
Шрифт:
«У меня явно нет ничего, что было у него».
Фирмино пожал плечами, помотал головой и пошел искать выпивку.
Он пил, зевал и одновременно тер покрасневшие глаза.
Морг стоял в отдалении от санатория, и было вполне разумно скрывать его от глаз пациентов, которые приезжали сюда с уверенностью, что вернутся домой бодрые и здоровые. Он находился в глубине парка, там же, где и прачечная. Этот участок был за оградой, и выздоравливающие не могли забрести туда во время прогулок.
Я с Бьянкой шел позади остальных, которые старались как можно тише ступать в
Мы прошли через зал, где лежали трупы, и, когда зажегся свет, увидели, что находимся в анатомичке.
Мраморный стол в середине зала делал это помещение похожим на пустую церковь, собор, в котором совершали гражданские обряды.
На столе под белой простыней угадывались контуры человеческого тела.
Мы молча надели халаты. Бьянка помогла мне завязать мой сзади. Гости как прихожане разместились с другой стороны стола.
Я наблюдал за их вытянутыми, побледневшими лицами. Люди были обеспокоены, нервничали. Я же в меланхолической задумчивости надевал резиновые перчатки.
Молодой человек с моноклем, через который ничего нельзя было увидеть, приготовил фотоаппарат, а Бьянка и еще чья-то дрожащая рука откинули простыню.
Труп лежал на спине посреди отливавшего голубизной стола.
Фотографу и его другу пришло в голову для каких-то своих целей одеть покойника в форму полиции. Синюшной кожей и усами мертвец действительно походил на полицейского. Форма была неновой, выцветшей, серо-зеленого цвета, отслужившей долгий срок.
Фотограф, перемещаясь вокруг стола в поисках удачных ракурсов, сказал, что эти фотографии он оставит себе и спрячет. На это кто-то из гостей заметил — главным образом, чтобы прервать молчание, — что фотография мертвого полицейского может быть полезной, даже если он ненастоящий.
Голый труп — это то, что осталось от торговца, владевшего сетью магазинов.
Теперь это лишь исходный материал, не человек. Тело — точка отсчета, корень всех наших человеческих свойств. Труп — источник познания, и последним изображением последнего человека тоже будет мертвец.
Дрожащий, испуганный Фирмино стаскивает плащ, и мы с удивлением видим, что перед нами именно Франсуа.
Вытянутое тело землистого цвета, замершие, неподвижные, но человеческие черты лица.
Это лицо уже тронуто разложением; видно, как его кожа постепенно становится прозрачной.
Фирмино переводит на меня застывший взгляд. У меня пульсирует кровь в висках, и я велю ему принести горящую головешку, чтобы было больше света.
«Я чувствую, что под этой холодной и молчаливой оболочкой смерть прячет поэзию».
«В ней заключен дух, который я имел радость и привилегию слышать, и настанет день, когда все смогут им насладиться».
Фирмино вздрагивает и несколько раз крестится.
«Ты не боишься?»
«Время пришло. Потом будет поздно, уверяю тебя. Тело нашего Франсуа больше не принадлежит ему, но еще не стало прахом, ничтожной частицей вселенной.
И эти несколько часов оно принадлежит нам. И мы можем извлечь из него кое-что. Особенно ты, Фирмино».
«Как будто он предлагает мне, своему единственному ученику,
еще один, высший урок мастерства. Ведь так, Леонардо?»«Чтобы его искусство имело продолжение».
«Чтобы увековечить его славу, надо продлить поэзию, в которой заключено подлинное бессмертие человека».
«Мы проникнем в его тело и познаем поэзию».
Вытянутые ноги, руки, сложенные на груди; кажется, что от этого тела исходит не просто свечение, а настоящее сияние.
Фирмино протягивает мне нож.
Я заставляю себя успокоиться и прошу его взять перо и приготовиться писать.
«Зачем писать? Ты думаешь, мы найдем там стихи?»
«Фирмино, если мы хотим, чтобы ничто не ускользнуло от нас, мы должны наблюдать с усердием и особенно соблюдая правила научного исследования».
«Хорошо. Но почему ты медлишь? Что ты разглядываешь?»
«Морщины, маленькие бороздки, выпуклости, всю сеть знаков. Я думаю, что она является не только отражением особенности нашей кожи…»
«Ради Бога, посмотри, что внутри! Чего ты ждешь? И будь как можно внимательней».
«Я умею наблюдать, Фирмино, а ты пиши: кожный покров цвета воска, в некоторых местах красные пятна. Температура низкая. Волосы на теле редкие».
«Однажды, когда он мылся, я с удивлением заметил, что у него совершенно гладкая грудь, и тогда он сказал мне, что его сердце не стерпело бы волосатый покров».
«Взгляни, какая маленькая, узкая грудная клетка и какое малое расстояние между ребрами. Но как крепко они прикреплены к огромной грудине».
«Откуда ты знаешь, что она у него больше, чем у других? Какого черта нужны все эти детали!»
«Пока я не вижу ничего, что отличало бы его от всех нас».
«Тогда не медли, вскрой грудную клетку!»
Я резким движением схватил нож, но Фирмино вдруг остановил меня.
«Господи, а что если, когда ты его разрежешь, изнутри вырвется пламя? Или выйдет дьявол?»
«Отойди, если боишься».
«А если он еще жив? Даже в Сорбонне, в школе медицины, не делают вскрытий. Это запрещено, это смертный грех».
Медленно, слегка надавливая, я взрезал сверху вниз брюшину. [24] Из отверстия вылилось немного крови, и я вытер ее тряпкой.
Дорогие ученики, у меня не хватает слов, чтобы описать это!
Я с жадностью раздвинул края кожи и через эту щель, как через отверстие телескопа, взглянул на истерзанную болезнью, ледяную вселенную. Передо мной был всего лишь клубок его кишок, но я не мог оторвать взгляда.
«Открой глаза, Фирмино. Глупый, смотри, смотри, как устроен человек».
24
Леонардо да Винчи собственноручно рассек более тридцати трупов и сделал выдающиеся анатомические зарисовки.