Загадка Красной вдовы

Мантлинг, нервно расхаживавший взад и вперед, резко повернулся.

— А теперь мы подходим к самой непонятной части истории. Отцу было тогда двадцать лет. У него хватило здравого смысла сделать то, в чем умные люди убеждали еще деда: он позвал специалиста по изготовлению мебели и шкафов, чтобы он проверил всю мебель в комнате на предмет потайных смертельных ловушек. Так-то. Он обратился в «Равель и K°», в то время самую авторитетную в этой области фирму. Очень старая контора. Занимаются изготовлением мебели уже бог знает сколько лет. Равель сам приехал из Парижа, с двумя ассистентами. В поисках ловушек и отравленных игл они разобрали все буквально по винтику, не оставив без внимания ни одной, даже самой мелкой, детали. Некоторые неразборные детали они вынесли из комнаты и разрезали в мастерской. Но…

— Ничего? — риторически спросил Джордж, вскинув брови.

— Ничего. Потом отец кого только не приглашал: архитекторов, строителей, еще кучу народу. Они поработали на славу. Вскрыли полы, сняли люстру, но не нашли ничего, что могло принести хоть какой-нибудь вред. Но это «ничего» умертвило четырех здоровых людей. Живых людей, не более больных, чем… чем я. — Не сводя глаз с собеседников, он расправил плечи. — Но должно же быть какое-то объяснение! Может быть, все это — просто невообразимых размеров утка. Мистификация. Черт возьми, джентльмены! Чего это вы приуныли? Скоро мы все выясним. Сегодня. Теперь вы понимаете, что я затеял? Я собрал всех заинтересованных в деле людей и пригласил двоих незаинтересованных. Сейчас в доме находятся мой младший брат и моя тетя. Здесь сэр Джордж Анструзер, мой старый друг. Боб Карстерс, еще более старый друг, был со мной в джунглях; самая холодная голова и твердая рука из всех, кого я знаю, — особенно при чрезвычайных обстоятельствах, независимо от того, есть у него скорострельная винтовка или нет. Факт. Молодой Равель — в качестве технической поддержки. Родственник того Равеля, что был здесь давным-давно; неплохой парень, хоть и француз. Клянусь богом, в высшей степени здравомыслящая компания! Здравомыслящая, как… как я! — Он насупил свои песочного цвета брови, выпятил толстые губы и снова принялся расхаживать взад-вперед вдоль увешанной дикарским оружием стены. — И наконец, здесь этот тип, Бендер…

— Кстати, — рассеянно вставил сэр Джордж, — а кто такой Бендер?

— А? Бендер? Ты его видел. Маленький смуглолицый человечек, вечно желающий всех примирить. С манерами больничной сиделки. Хорошо ладит с женщинами — как чертовы доктора. — Мантлинг басовито захихикал. — Ты же его видел, верно?

— Да, но я имел в виду другое. Я хотел узнать: что тебе о нем известно?

Мантлинг остановился. Повертел головой во все стороны.

— Что мне о нем известно? Немного. Он очередной протеже Изабеллы; художник или что-то в этом роде. Приехал откуда-то из провинции. А что?

— О, ничего. Я просто из любопытства. Продолжай, пожалуйста, знакомить нас с программой на вечер.

— Хорошо. Два посторонних человека были приглашены для того, чтобы подтвердить, что эксперимент прошел честно и чисто. Я велел Шортеру выйти на улицу ровно в восемь часов, остановить первого встречного — единственным условием было, чтобы он прилично выглядел, — и пригласить его на ужин. — Мантлинг кивнул. — Первым встречным оказались вы. Второго человека я выбрал специально — черт его побери, он уже должен быть здесь. Я назову вам его инициалы, и вы сразу поймете, о ком речь. Когда-нибудь слыхали о Г. М.?

Джордж изумленно вскинул брови:

— Ты имеешь в виду сэра Генри Мерривейла? Из военного министерства?

— Да. Большой медведь. Большой зануда. Лучший игрок в покер из всех, кого я когда-либо видел, — сказал Мантлинг. В его голосе звучало искреннее одобрение. — Я его знаю по «Диоген-клубу». Он скоро придет. И если в нашем деле что-то нечисто, он живо это вычислит.

Терлейн слышал о сэре Генри Мерривейле от двух людей. Во-первых, его упоминал друг Терлейна Джон Гонт — и упоминал почти с восхищением. Вторым человеком был бывший студент Терлейна, которого звали Беннет. Он также весьма лестно отзывался о Г. М.

Мантлинг мрачно продолжил:

— Когда он появится, мы вчетвером пойдем в комнату, о которой шла речь. Мы отопрем дверь, вынем шурупы и произведем первый осмотр комнаты. Она, наверно, будет в жутком состоянии — еще бы, ведь туда столько лет никто не заходил, но это все равно… Затем мы поужинаем; я уже упоминал, что наша комната находится в дальнем конце коридора, ведущего из столовой. После ужина мы будем тянуть карты, чтобы определить, кому из нас предстоит в одиночку провести там два часа. Трое играть не будут — двое приглашенных (вы, господин Терлейн, и Г. М.) и Изабелла.

Сэр Джордж медленно подошел к кожаному креслу и так же медленно сел в него.

— Насчет… вытягивания карт. Это ты сам придумал? — спросил он.

Мантлинг бросил на него косой быстрый взгляд, выдавший моментально возникшую и так же быстро исчезнувшую неприязнь.

— Что, хороша затея? Но не моя, и мне стыдно, что не моя. Я хотел сам остаться в комнате. Но Боба Карстерса вдруг осенило — чертовски удачно, надо сказать. «Слушай, старик, а почему бы не превратить это все в азартную игру? Так всем будет интереснее. Конечно, не стоит подвергать риску Джудит», — добавил он. Джудит — это моя младшая сестра.

— А почему не разрешить Джудит принять участие в эксперименте? Ей, в конце концов, уже двадцать один.

Мантлинг повернулся, в два шага оказался рядом с креслом, в котором сидел Джордж, и буквально навис над ним.

— С чего вдруг такая дотошность? — почти прорычал он. — Почему, почему, почему! От тебя только «почему» и слышно! Джудит не будет участвовать потому, что я так сказал, и потому, что так будет лучше. Она сейчас где-то в городе, ужинает с Арнольдом и вернется, когда все уже будет кончено… — Он осекся, вдруг поняв весь зловещий смысл последних слов, и обеими руками взялся за борта пиджака. — Как бы то ни было, один из нас идет туда. Выигрывают старшие карты. Остальные остаются в столовой. Каждые пятнадцать минут мы будем звать его, чтобы, услышав ответ, убедиться, что все в порядке. Надеюсь, на этом мы покончили с твоими паршивыми «почему»?

— Да, — ответил Джордж. — Но может статься, без вопросов будет не обойтись. Например, нелишне было бы узнать, почему кто-то рассыпал игральные карты.

— Чепуха! Кто-то просто смахнул их со шкафа.

— Предварительно вынув их из коробки. Нет, старик, так не пойдет. Кто-то хотел подтасовать карты. Некто определенно хотел, чтобы кто-то другой вытянул самую старшую карту.

Мантлинг задышал чаще и тяжелее.

— Ты думаешь, существует реальная опасность?

— Я предпочитаю готовиться к худшему. Но не беспокойся, — сказал сэр Джордж, раздраженно махнув рукой, — на попятный я идти не собираюсь. Кстати, а у комнаты есть название?

— Название?

— В больших домах, — пустился в объяснения сэр Джордж, — комнаты обычно имеют названия, помогающие отличать их друг от друга. По традиционному названию обычно можно определить, какие события были связаны с комнатой, и, если повезет, найти некий ключ, могущий объяснить, что с ней не так. Теперь понятно?

— Она называется «вдовьей комнатой», раз уж вам так интересно. Я не понимаю, чем название может помочь делу, если только это не намек на ее смертоносность.

Вдруг послышался чей-то тихий голос:

— Почему бы не сказать правду, Алан? Ты знаешь ответ не хуже меня.

В доме повсюду были настелены толстые ковры, и кто угодно мог неслышно подойти сзади. По-видимому, Мантлинг давно привык к этому — он даже не вздрогнул, только захлопал красными веками. Терлейн же подскочил от неожиданности.

В проеме двери, ведущей в холл, стояла высокая узкоплечая женщина. Как и всякий, кто видел ее впервые, Терлейн не смог определить, сколько ей лет. На вид ей было лет пятьдесят, но могло быть и шестьдесят, и сорок. Ее вытянутое лицо было худощавым, но не худым; как и у Мантлинга, у нее был длинный нос, подчеркивающий ироничность тонких губ. Коротко стриженные волосы плотно прилегали к голове и отсвечивали чистым серебром. Терлейн подумал, что она могла бы быть красивой — или, по крайней мере, эффектной, — если бы не одна мелочь: у нее были глаза бледно-голубого цвета, такие светлые, что радужка, казалось, сливается с белком; их неприятно-пристальный взгляд крайне нервировал — он был похож на взгляд слепца. У нее был мелодичный голос. Пожалуй, даже слишком мелодичный, как у диктора на радио.