Загадка неоконченной рукописи

Она повернулась к Мириам, умоляя:

– Его возвращение ничего не меняет. Ты можешь так же полагаться на меня. Обещаю. Мне просто нужно больше работы.

– А он? Он что, не может работать сам?

– Дело не в деньгах. Просто у меня должно быть занятие. – «Нит Итс» была одной из немногих хороших вещей в ее жизни. – Будем брать больше заказов. Я буду работать еще лучше. Ты можешь даже не платить мне за дополнительные часы.

– Дженни, ты тут совершенно ни при чем.

– Значит, это Дарден. Это из-за него, да? Ты боишься, что будет после того, как он вернется. Но он ничего тебе не сделает. Он не убийца.

– Дженни, – со вздохом, не отрывая взгляда от дороги, произнесла Мириам, – пожалуйста, не представляй все хуже, чем есть. Ты найдешь другую работу.

– Где?

– Почему бы не попробовать устроиться официанткой в гостиницу в Таборе?

Дженни покачала головой. Такая работа не может сравниться с тем, что она делала у Мириам. Здесь она в основном оставалась на вторых ролях. Ей почти не приходилось разговаривать с гостями.

– В Табор не ходит автобус.

– А отец не сможет тебя подвозить?

О, он смог бы! Ему бы понравилось оставаться наедине с ней в машине, понравилось бы играть такую роль в ее жизни. Ему также понравилось бы отпугивать любых друзей, которые могли бы у нее появиться, как это было раньше. Она бы сошла с ума.

Мириам, должно быть, почувствовала ее отвращение, потому что продолжила:

– Тогда попробуй устроиться в кондитерскую здесь, в городе. У Анни уже большой срок, она скоро не сможет работать. Марку придется искать ей замену.

Дженни вцепилась в дверную ручку и смотрела в окно. Марк Эткинс ни за что не возьмет ее на работу, особенно после возвращения Дардена.

Мариам сбросила скорость, так как они въехали в центр города, и повернула налево. Когда фургон затормозил под навесом «Нит Итс», она повернулась к Дженни:

– Ну, так. Завтра в три часа? Никаких блюд. Только ты. Одетая так же, но умытая. Договорились?

По дороге домой Дженни старалась расслабиться. Она сосредоточилась на своих ногах: правая, левая, правая, левая. Она шагала выпрямив спину: правая, левая, правая, левая. Она старалась ни о чем не думать, когда мысли пытались вернуться. Она делала все в точности так, как советовали журналы: правая, левая, правая, левая. Но когда она поднялась по ступеням боковой лестницы и вошла в дом, она все равно ощущала внутри противный комок.

Потом она увидела цветы. Они стояли на кухонном столе в голубой бутылке из-под питьевой воды, которую она вытащила из мусорного ведра на праздновании двухсотлетия города. Это были три ветки гибискуса. Она любила гибискус.

Она огляделась, выбежала из кухни в коридор, в гостиную, опять в коридор, но нигде никого не было. Потом она услышала звук мотоцикла. Она подбежала к двери и увидела, как он останавливается у лестницы, но не слезает с седла. Он только снял шлем и выглядел неуверенно.

– Я уезжаю и возвращаюсь, уезжаю и возвращаюсь, – сказал он. – Если бы у меня была голова на плечах, я бы к этому времени уже пересек соседний штат. – Он внимательно посмотрел на нее. – Но не доехал и до соседнего графства.

«Спроси у него почему», – сказала себе Дженни, но передумала, потому что не хотела, чтобы он даже на минутку задумался о том, почему ему показалось, что он должен уехать.

Ей нужно было, чтобы он остался.

«Спроси, как у него дела. Спроси, как он спал. Спроси, как обстановка на дороге или когда он ел последний раз, голоден ли он. Пригласи его войти, ради Бога».

– Я принес тебе цветы, – сказал он. – Я смотрел на розы и лилии, но черноглазые гибискусы понравились мне больше. Наверное, во мне проснулся деревенский мальчишка.

«Они прекрасны», – подумала она, но боялась произнести это вслух, боялась произнести хоть что-то вслух, чтобы не спугнуть видение.

Он прикусил губу.

– Я все время думал о тебе. Ты не похожа ни на одну из женщин, которых я знал. Это делает тебя интересной. Все началось с волос. Я таких никогда не видел. Или с веснушек.

– Они ужасны.

– Они прекрасны! Да. Но дальше – больше. Я никогда не встречал женщину – с тех пор, как уехал из дома, а это было целую вечность назад – никогда не встречал женщину, которая, рискуя жизнью, забирается на крышу ради того, чтобы испытать чистую радость владения видом.

– Люди считают, что я ненормальная.

– Если быть ненормальной – значит думать своей головой, то я обеими руками «за». Я знавал множество людей, которые делали только то, что от них ожидают, и все они были смертельно скучными. А ты – личность. Ты сама о себе заботишься, а не сидишь и ждешь, пока другие сделают все за тебя. Вот что я ненавидел больше всего дома.

Дженни хотелось знать больше.

– Что ты ненавидел больше всего?

Он улыбнулся, покачав головой.

– Сначала ты. Почему ты живешь одна?

Она осторожно вздохнула.

– А с кем я должна жить?

– С мужем.

– Какой муж?! – Никакого мужа не может быть, пока жив Дарден. Он поклялся в этом. Он клялся, что единственное, что давало ему силы выжить в тюрьме, – это мысль о том, как он вернется домой к ней. Он говорил, что она должна хранить дом для него, и, возможно, он был прав. Но это было ужасно, ужасно, ужасно.

– А где твой отец?

– На севере.

– Это его грузовик там, за гаражом?

Она кивнула.

– А в гараже – его «бьюик»?

Она кивнула еще раз.

– А почему ты на нем не ездишь?

– У меня нет прав.

– Почему?

– Всегда много всяких дел, руки не доходят получить. Но они мне не очень нужны. По городу можно везде добраться пешком, а в другие места ходят автобусы. Так что же ты ненавидел больше всего дома?

– Как умерла твоя мать?

Она не могла ответить и повторила свой вопрос:

– Что ты ненавидел больше всего дома?

Он сдался:

– Людей, которые сидят сложа руки.

– Сидеть сложа руки – это роскошь. Иногда это очень приятно.

– Иногда, но не всю жизнь. Человек должен сделать что-то в жизни сам. – Он шумно втянул воздух. – Хотя не мне судить.

– Почему?

– Ну, посмотри на меня, я катаюсь туда-сюда, вечно между здесь и там, и не могу собраться с духом и сделать то, что должен.

– И что же это?

– Вернуться домой. – Он улыбнулся удивленно, сверкнув белыми зубами. – Черт возьми. Обычно я не признаюсь людям в своих недостатках, но ты вытянула это из меня.