Загадка о тигрином следе

Прежде, когда Лукову приходилось путешествовать по железной дороге, он брал билет в вагон не ниже второго класса, потому он привык к комфорту – мягкому бархатному дивану отдельного купэ для некурящих, на котором можно было вытянуться в полный рост, укрывшись уютным клетчатым пледом, и почитать книжку в мягком свете шёлкового китайского абажура. Он привык к чистому хрустящему белью, ватерклозету. Но теперь об этом можно было лишь вспоминать с ностальгией…

Поэтому Луков был очень рад, когда на станции «Верблюжья» была объявлена конечная остановка – железнодорожное полотно между «Верблюжьей» и следующей станцией «Чапчачи» оказалось серьёзно повреждено. Поговаривали, что диверсию устроили пришлые кочевники-калмыки, которым белые хорошо платили за такие набеги. Впрочем, это был не единственный непроходимый участок на отрезке пути между данной станцией и Астраханью. До сих пор оставался невосстановленным железнодорожный мост через реку Бузан.

Привычные не принадлежать себе, солдаты равнодушно отнеслись к приказу выгружаться. За них всё решали командиры. Гремя котелками, красноармейцы начали выпрыгивать из вагона и строиться. Экспедиционерам же предстояло самим решать, как добираться дальше. Оставив подчинённых под открытым небом, Вильмонт пошёл к коменданту станции, чтобы представиться и попросить содействия.

Прошёл час, затем два, а генерал всё не возвращался. Потерявший терпение комиссар отправился на его поиски. Вскоре Лаптев вернулся – один. Парень выглядел несколько смущённым. По его рассказу местные чекисты не поверили мандату, который предъявил начальник экспедиции, и арестовали его, как белогвардейского шпиона.

– Что они с ним сделают? – тревожно спросил Луков.

Комиссар неопределённо пожал плечами.

– Телеграфная связь с Москвой прервана уже вторую неделю, а обстановка на фронте сейчас сложная, так что с контриками им церемониться не резон.

Хотя комиссар и пытался отговорить Одиссея вмешиваться в это дело, Луков немедленно поспешил в комендатуру. Он шёл по незнакомой ему станции, спрашивая дорогу у встречных людей. По пути ему попался небольшой стихийный рынок. Самыми главными товарами на «толкучке» была рыба, да соль, которая в центральной России являлась одним из эквивалентов золота наравне с хлебом и спиртом. Но на «соляной» магистрали она стоила совсем недорого. Целый стакан «белого золота» можно было выменять за горстку махорки, достаточной для заправки всего одной самокрутки.

Одиссей прошёл мимо водонапорной башни из красного кирпича, уступил дорогу маневровому паровозу, спросил путь у рабочего-сцепщика и по его совету свернул на боковую ветку. По правую руку Одиссея потянулись выкрашенные в единый рыжий цвет склады-цейхгаузы. Впереди зачем-то столпился народ. Небольшая толпа зевак явно собралась поглазеть на что-то…

Возле высокой каменной стены, из-за которой выглядывали паровозные трубы, лежали семь полураздетых трупов расстрелянных. Скучающие в ожидании своего поезда мешочники и солдаты были рады хоть такому зрелищу и не спешили расходиться. Многие одобрительным хохотом поддерживая отвратительные шуточки лузгающей семечки рыночной торговки, которая комментировала мужские достоинства убиенных.

На стене депо аршинными белыми буквами с указующей на лежащие под надписью тела стрелкой было начертано: «Они были белыми шпионами, спекулянтами, дезертирами и паникёрами». И ниже подписано: «Смерть белогвардейским псам и их прихвостням!».

Небольшая станция была превращена в форпост Красной армии перед осаждённой Астраханью. И местные чекисты ощущали себя на передовой, принимая жесточайшие меры к саботажникам и тем, кого считали подозрительными. Если человек по какой-то причине попадал к ним в руки, то домой он уже, как правило, не возвращался.

Глава 14

Во дворе ЧК привязано несколько оседланных лошадей. В глубине двора каменный двухэтажный дом купеческого вида. Никаких часовых – ни у ворот, ни у дверей дома не заметно. Луков взошёл на крыльцо. К двери прибит лист бумаги, на котором красным карандашом выведено: «военный комендант – первый этаж, ЧК – второй этаж». Одиссей потянул за ручку: из недр дома донеслись смутные голоса. Они звучали резко, отрывисто. Ещё по дороге сюда у мрачной стены Одиссею вспомнилось его недавнее заключение в московской ЧК, едва не состоявшийся расстрел. «Разве не сумасшествие, что я по доброй воле явился сюда?!» – подумал он. – Но ведь ещё не поздно одуматься, бежать подальше от этого мрачного места».

Случайный взгляд молодого мужчины упал на расположенные на уровне земли крохотные полуподвальные оконца в решётках. В тёмных норах можно было различить человеческие головы. «Это, наверное, подвал чека», – догадался Луков и, отвернувшись, быстро, не давая себе времени на колебания, вошёл.

Он поднялся по лестнице на второй этаж, прошёл длинным узким коридором и упёрся в деревянную перегородку, за которой сидел молодой парень, у которого оказалось на удивление добродушное для данного учреждения простое лицо. Отгороженный от посетителей барьером парень вертел в руках цветной карандаш и рассматривал какой-то журнал. Сбиваясь от волнения, Луков стал рассказывать по какому он делу. По мере того, как молодой чекист слушал нелепого очкарика на лице его всё отчётливей проявлялось выражение жалости к наивному интеллигентку. Даже не дослушав «лопуха», добрый малый быстро оглянулся на дверь у себя за спиной и, понизив голос до шёпота, сказал:

– Зря ты пришёл хлопотать. Дёргай скорей со станции, пока тебя с твоим начальником к одной стенке не прислонили.

Но к немалому изумлению парня очкарик отказался уходить и стал добиваться встречи с главными чекистами. На голос посетителя вышел мужчина с опухшим от пьянства и бессонных ночей лицом, на котором выделялись омерзительные бесцветные глаза-плошки. Узнав в чём дело, он без всяких разговоров отправил Одиссея в подвал. Вызванный конвоир обыскал Лукова и, схватив за шиворот, потащил его вниз по лестнице. Через несколько минут за Одиссеем захлопнулась железная дверь. Он оказался в той самой дыре, которую видел с улицы. Это было низкое, длинное помещение, плохо освещённое, вонючее и грязное. Здесь ожидали решения своей участи два десятка несчастных: немытых, опухших от голода, сломленных постоянными побоями и потому ко всему равнодушных. Но генерала среди них небыло.

Оказавшись в предбаннике смерти, Одиссей запоздало пожалел о своём безумном поступке. Впрочем, это была лишь минутная слабость. Луков постарался взять себя в руки.

Его заключение длилось очень недолго. Вскоре явился тот же конвоир, что притащил его сюда, и повёл Одиссея обратно на второй этаж. На лестнице Луков слышал, как за стеной кто-то зло матерится и требует признаний от арестованного.

Когда Лукова завели в просторную светлую комнату, он сразу увидел Вильмонта. Генерал сидел в углу в накинутой на плечи шинели с простой железной кружкой в руках. Старый солдат спокойно ожидал решения своей участи. Бровь его удивлённо дёрнулась при виде Лукова, старик молча кивнул ему и снова принял безучастный ко всему происходящему вид.

В центре за накрытым простым сукном длинным столом сидели трое. Одного Луков уже знал, – этот человек приказал отправить его в подвал. Узкое лицо второго было изрыто оспой. Левая бровь и скула рассечены шрамом. Оспенные рубцы на его лице побагровели. Видимо, это он только что кричал и сыпал отборными ругательствами.

– Вы знаете этого человека? – указывая на генерала, сразу спросил у Лукова мужчина с тёмным восточным лицом, орлиным носом и немигающими карими глазами. Он единственный был во френче, остальные в выцветших гимнастёрках.

От волнения Одиссей немного замешкался с ответом. Человек со шрамом с нескрываемой враждебностью смотрел на визитёра. С чекисткой бескомпромиссностью он предупредил заступника:

– Мы считаем мандат вашего начальника фальшивкой. Имейте в виду, что, поручаясь за жандармского генерала, вы будете рассматриваться нами, как его пособник.

– Подожди, Фёдор, не горячись.

Мужественное лицо горбоносого с раздвоенным, как рукоять ногайского кинжала подбородком, напоминало Лукову облик древнего азиатского завоевателя, степняка, как безжалостного, так и коварного.