Загадка старого имения
Шрифт:
Ский и Александра молча смотрели на движения ее рук. Александра покосилась на Ского. Вид у него был вполне непроницаемый, и только дрожь ресниц выдавала тот алчный, почти болезненный интерес, с которым он следил за Липушкой и слушал ее рассказ.
Ей приходилось слышать слово «блефовать» – вводить в заблуждение противника, преувеличивая свои силы и возможности, слово это распространено именно среди картежников, и сейчас она понимала, что Ский блефует, скрывая свое состояние.
«Та-а-ак… – озадаченно подумала Александра. – А он-то откуда может знать об этой колоде?»
– Вот, нашла! – воскликнула Липушка, выдергивая из глубины ящика небольшой сверток бледно-желтого цвета и раскидывая края ткани. В простой холстинный лоскут оказались завернуты карты, выполненные с удивительным тщанием. В рисунках не было немецкой сдержанности и
Александре стало жутко.
Она вспомнила, что слышала об этих картах… Рассказы эти внушали страх. Отгоняя воспоминания, она резко отошла от стола и приблизилась к книжному шкафу. Поймав случайно свое отражение в темном стекле дверцы, Александре стало стыдно от того, какое выражение лица она увидела там. Девушка постаралась успокоиться и смотрела на себя до тех пор, пока лицо не стало спокойным. Тогда повернула ключ и открыла шкаф. И вскинула изумленно брови: перед ней оказались две полки книг, которые французы называют grimoires [9] – эти книги описывают магические процедуры и заклинания для вызова духов или еще какие-либо колдовские рецепты. В основном тут были собраны русские издания, но встретились и французские и немецкие издания «Ключей Соломона», «Лемегетона», «Гримуариум Верум» и «Манускрипта Гонория». Да, интересы покойного хозяина Протасовки были весьма разнообразны, что и говорить!
9
Grimoires (франц.) – колдовская книга.
Однако похоже было, эти книги читали и теперь, после его смерти. В самом деле – на этих полках ни пылинки, а вот с верхних, кажется, книги давненько не вынимались. Там, наверху, стояли все сорок томов парижского издания «Histoire naturelle g`en'erale et particuli'ere» Бюффона на французском языке, а также десять томов русского его перевода под названием «Всеобщая и частная история естественная графа де Бюффона», вышедшие в Петербурге и виденные Александрой в той самой лавке, которая принадлежала супругу ее крестной. Так же, как все эти тома и полки под ними, было подернуто пылью и содержимое нижних полок; то же и в других шкафах. Итак, кто-то постоянно открывал именно этот шкаф и читал именно эти книги. Кто? Липушка? Вряд ли. У нее такой вид, будто в этом кабинете она не была давным-давно. Или притворяется? Ах нет, слова «притворство» и «Липушка» совершенно не сочетаются. Скорее всего, именно эти книги интересуют Зосимовну. Именно ради них ходит домоправительница по ночам в кабинет хозяина. Едва ли обученная читать по-французски и по-немецки, она ищет ответа в русских изданиях колдовских книг. Ответа на какой вопрос?.. Это Александрой подозревалось… она была почти уверена в верности своей догадки!
Она потянула из шкафа первый попавшийся том. Это оказался растрепанный «Гримуариум Верум» на латыни. Однако тотчас Александра заметила вложенный между страниц листок, исписанный по-русски аккуратным почерком. Она схватила листок и прочла:
«Вода ты вода, все тебя пьют, все тебя любят. Все святят тебя в Крещенье. Прошу я у тебя, вода, прощенья. Матушка-чиста вода, прости, Матушка, вода, помоги. Как тебя много в озере, в реке, в ручье, океане, в каждом людском стакане, так бы и у раба Божьего, имярек, было много денег: и в понедельник, и во вторник, и в среду, и в четверг, и в пятницу, и в субботу, и в воскресенье».
Да это ведь заговор! Заговор, написанный каким-то знахарем! Наверное, он пытался составить на русском языке что-то наподобие иноземных колдовских справочников и делал для этого записи. То был заговор на деньги, этот – против дурного человека:
«Плакун! Плакун! Плакал ты долго и много, а выплакал мало. Не катись твои слезы по чистому полю, не разносись твой вой по синему морю, будь ты страшен бесам и полубесам, старым ведьмам, а не дадут покорища, утопи их в слезах, да убегут от твоего позорища; замкни в ямы преисподние. Мое слово крепко и твердо век веком».
А это что такое?!
«Тридцать шесть картей, сестры и братовья, кумы и кумовья, сватьи и сватья, дяди и тетки, отцы и матери, дочери и падчерицы, сыновья и пасынки, свекрови и золовки, тести и тещи, зятья и свояки, золовки и невестки, вы все черные, вы все белые, вы все красные, скажите мне всю сущую правду: будет ли мне удача? Будет ли выигрыш? Что было и что будет? Скажите, не утайте, по всей справедливости, как вы говорили дочерям Иродовым на брачном пиру, во почётном столу. А соврете мне, расскажу Сатане о вашем вранье. Заговариваю я раба (свое имя) на карты, на удачу в них. На горах афонских стоит дуб мокрецкий, сидит бесовский мальчик, в карты играет, по столу их бросает, деньги собирает. Так бы я, раб Божий (имя), в карты играл, деньги собирал, всех обыграл. Аминь!»
Тем же почерком, но более торопливой рукой, ниже было приписано:
«Плакун действует, однако же все эти заговоры о деньгах и картах бессмысленны; я пока не отыскал ни одного, который бы имел силу, кроме того, который применил я сам единожды».
Александре хотелось поискать еще листки, понять, кто писал заговоры, но она опасалась, чтобы кто-нибудь заметил ее интерес к этим книгам. Липушка непременно проболтается Зосимовне, и та перепрячет книги. Может быть, когда-нибудь еще повезет попасть сюда? Она замкнула шкаф и с рассеянным видом прошлась по кабинету.
Возле дивана, являя своим потрепанным, побитым видом некий диссонанс с прочей обстановкой, стоял небольшой сундучок. Он был не заперт, и Александра подняла крышку. И тотчас поняла, что наткнулась на подлинное сокровище! Здесь лежали письма, которые когда-либо получал Протасов. Собственно, их было не столь уж много: видимо, эпистолярный жанр не принадлежал к числу им излюбленных. Все письма были разобраны по пачкам и аккуратнейшим образом перевязаны ленточками, как и карточные колоды. В некоторые пачки были засунуты надписанные небрежным мужским почерком бумажки: «Г-н Устинов», «Марья Ивановна», «Матушка», «Данила Хорошилов», «Полунины», «В.В. Львовский», «Отец Варфоломей», «Сторожевы» и все в этом же роде. Видимо, это были имена адресатов. Лежала тут также пачка бумаг, озаглавленная «Дела по имению». Понятно: Протасов предпочитал содержать свою переписку в строгом порядке, так что особых трудов Зосимовны тут не обнаружилось тоже. Ох, вовсе не уборку делать ходит она в кабинет… Зосимовна что-то ищет… и что случится после того, как она это найдет? Но найдет ли? И как бы исхитриться сделать это прежде нее? Задача почти неразрешимая, цель почти недостижимая… но Александра по опыту знала, что словечко «почти» может вырасти до размеров превысокой и неодолимой горы, а то и рассыплется горсткой праха, а потому старалась никогда не терять надежды.
Александра торопливо переворошила пачки писем. То, что она увидела, а вернее, то, чего не увидела, весьма ее озадачило. Ну что ж, еще одна загадка, которую нужно обдумать на досуге. А пока… А пока она украдкой покосилась на Липушку и Ского, которые все еще увлеченно разглядывали карты, причем Жорж напропалую любезничал и тихонько поглаживал Липушкины пальчики, кои та, совершенно растерянная и переконфуженная, все же не отдергивала.
Это было весьма на руку Александре. Ясно, что этим двоим не до нее!
Она спокойно взяла пачку писем с подписью «Данила Хорошилов» и сунула в карман платья. Юбка была широка, карман вместителен, пачка невелика, всего-то в три письма, а потому нигде не торчала и не выпирала.
Совершив эту небольшую кражу, Александра начала опускать крышку сундука – и тут ее словно бы толкнуло что-то.
Она повернула голову – и увидела, что дверь кабинета приоткрыта, а за ней стоит Зосимовна и пристально смотрит на Александру.
Девушка с грохотом уронила крышку.