Загадки истории. Факты. Открытия. Люди

Вторым вводящим в заблуждение обстоятельством может оказаться впечатление, что столь значительная награда служила свидетельством признательности и расположения кайзера по отношению к канцлеру. Впечатление это совершенно ложно. Вильгельм I принял императорский титул крайне неохотно, он полагал, что новый титул роняет его достоинство как короля Пруссии. Во всяком случае, он дал грандиозный нагоняй принцам дома Гогенцоллернов, подавших запрос о том, не следует ли и им последовать примеру кронпринца Фридриха и добавить к своему титулу слово «имперский»? Кайзер был вне себя и сообщил родственникам, что нет титула выше, чем член рода Гогенцоллернов, прусских королей. На церемонии в Версале, провозгласившей новую империю, он был скован этикетом, но все-таки нашел способ показать канцлеру свое отношение и к нему, и к церемонии. Бисмарк был единственным из присутствующих высоких особ, кому кайзер Вильгельм не пожал руку.

С рукопожатием — или без него — положению Бисмарка ничего не угрожало. Обойтись без него кайзер не мог. Однако к январю 1871 года Вильгельму I уже исполнилось 73 года. Он мог отойти от дел в любую минуту. А его сын и наследник кронпринц Фридрих имел достаточно ума и характера для того, чтобы отстранить канцлера своего отца от управления государством — он очень его не одобрял. В самом конце декабря 1870 года Фридрих записал в своем дневнике: «Бисмарк дал нам величие и могущество, но лишил нас друзей, симпатий — и совести».

Канцлеру приходилось принимать во внимание все вышеперечисленное. Он сделал из них определенные выводы. Исследователи высказывают мнение, что роль рейхстага была бы уменьшена, если бы Бисмарк совершенно сознательно не опирался на парламент в своих спорах с короной — в точности так же, как в 1862–1866 гг. он опирался на корону в борьбе против парламента.

Кронпринцесса Виктория была права, говоря о цинизме канцлера. Если у него и были какие-то «незыблемые принципы», то они заключались в отсутствии оных. Это же кстати, в полной мере можно применить и к его «личному еврею».

Помимо парламента, у него, Бисмарка, была и другая опора: после неслыханных побед во Франко-прусской войне на его стороне была огромная, нерассуждающая масса германского населения, охваченного патриотическим восторгом.

Грюндерство и Блейхредер

Над Германией пролился золотой дождь громадной французской контрибуции. Это породило бурный оптимизм — все казалось возможным. Это дивное время называли эпохой грюндерства — периодом в экономическом развитии Германии и Австрии XIX века до экономического кризиса 1873 года.

Экономический подъем этого периода достиг своей вершины в невиданном до этого буме, и эти последние годы считаются «грюндерством» в узком смысле слова. Это было массовое лихорадочное учредительство акционерных обществ, банков и страховых компаний, сопровождающееся широкой эмиссией ценных бумаг, биржевыми спекуляциями, созданием дутых предприятий.

Итак, перспектива легкого получения денег вызывала никогда не виданный до того рост деловой активности, но все это было мимолетным успехом: огонь, ярко вспыхнув, моментально гас. Никто не брал на себя труд вести хозяйство на солидной основе, все должно было происходить как можно быстрее и приносить как можно большую прибыль. Даже самые серьезные промышленные фирмы попадали в водоворот опасного бума и превращались в игрушку в руках тех, кто стремился к наживе. Одним из таких предприятий был «Ферай-нигге Кенигс-унд Лаурахютте», крупнейший горно-металлургический концерн Верхней Силезии. В то время он принадлежал графу Гвидо Хенкелю фон Доннерсмарку. Предприятие одного из самых богатых и крупных землевладельцев включало в себя многочисленные цеха, металлургические и прокатные заводы и требовало осуществления больших капиталовложений, если только его владелец действительно намеревался превратить его в единый концерн.

Проект показался графу слишком грандиозным, и он обратился к банкиру Герсону Блейхредеру, своему компаньону по переговорам с французским премьер-министром. Оба магната решили объединить все верхнесилезские горнодобывающие и металлургические заводы графа и преобразовать их в акционерное общество. Если бы они сделали только это и ничего иного, то затея с «Лаурахютте» наверняка не стала бы одним из крупнейших грюндерских фиаско тех лет. Однако Блейхредер и Хенкель в духе лучших «традиций» грюндерства увеличили акционерный капитал вдвое против реальной стоимости предприятия, причем оба на этом хорошо заработали и манипулировали курсом акций на бирже по всем правилам искусства.

Доверяя доброй славе учредителей металлургического предприятия, подписчики на акции валили валом. Курс акций неуклонно повышался и достиг рекордной отметки — 270. «Если бы они на этом остановились и перестали бы использовать в корыстных целях публику за счет биржевой игры, то против создания нового концерна нечего было бы возразить», — писали критики в газете «Нойе берзенцайтунг».

Но разница между реальной стоимостью предприятия и стоимостью распространявшихся на бирже акций составляла 100 %. После краха на бирже в Вене курс акций упал до 80, и не одной сотне акционеров пришлось поплатиться двумя третями своих сбережений. То же самое имело место с другими фирмами, учреждавшимися Блейхредером, рурскими угольными трестами «Шамрок» и «Иберния».

Финансовый оптимизм имел и негативные стороны — перегретая экономика вскоре породила кризис и нуждалась в присмотре имперской администрации. Значительный процент среди грюндеров составляли предприниматели еврейского происхождения, стоит упомянуть банкирский дом Ротшильдов, финансировавших строительство железных дорог, и банк Блейхредера, инвестировавшего в разные области (как говорится, не предусмотрительно помещать все яйца в одну корзину).

Кредитование промышленности и торговли до этого времени осуществляли частные банкирские дома (Шредера, Ротшильда, Оппенгейма, Мендельсона, Блейхредера). Но в период грюндерства частные банкирские фирмы не могли закрыть все потребности в кредите. В этот период начался активный процесс создания частных акционерных банков, способных мобилизовать средства и обратить их на потребности развивавшейся экономики.

В организации крупнейших акционерных банков принимали участие крупные банкирские дома и промышленные фирмы. Деятельность частных акционерных банков носила специализированный характер — по отраслям экономики и отдельным территориям. Блейхредеру нужно было привлечь свое стратегическое чутье и избрать перспективную нишу на этом празднике жизни. И он сделал это красиво.

Блейхредер, как считал Бисмарк, был «верный и консервативный». При всех его успехах в бизнесе и обслуживании правительственных нужд, он был не в фаворе у кайзера Вильгельма. Поэтому, оставив инвестиции в немецкую промышленность немцам Круппам (при этом не забывая их потихоньку кредитовать) [130] и Штраусбергам (которым он тоже «давал немножко денежек») [131] , Блейхредер сам обратил взгляд на перспективный восток.

130

То есть Блейхредер вкладывал деньги в Круппа, а тот — в пушечный металл! 1860-е годы принесли фирме Круппа беспрецедентный бум в производстве вооружений, поскольку Пруссия вела одну за другой сразу три войны: против Дании, затем против Австрии и, наконец, против Франции. По меньшей мере в войне с Австрией пушки Круппа стреляли друг в друга с обеих сторон, потому что в то время «пушечный король» Альфред поставлял пушки всякому, кто мог платить. Это не освобождало его, однако, от денежных забот, потому что он расходовал на строительство новых заводских объектов суммы значительно больше тех, что возвращались к нему в виде доходов. И хотя благодаря этому фирма росла захватывающими дух темпами, ее обеспеченность собственным капиталом постоянно оставалась слабой. Вновь и вновь Крупп вынужден был занимать огромные суммы у банкиров — у Блейхредера в Берлине или у Оппенгейма и Дайхмана в Кельне.

131

Блейхредер финансировал сталеплавильный и прокатный завод «Дортмундерхютте» в Руре (изготавливал железнодорожные рельсы, локомотивы). По тому времени идея вертикального концерна, который производил бы все - от стали и необходимого в ее производстве угля до локомотивов, - т. е. все то, что было нужно для строительства и эксплуатации железной дороги, была новой и неслыханно смелой. Однако Штраусберг чересчур поздно осознал, что этот замысел таил в себе также и большие риски - он должен был думать одновременно о самых различных сделках, а функционирующего аппарата управления концерном еще не существовало, поэтому неудачи стали частым явлением. Уже тогда весьма осмотрительный Герсон Блейхредер давал всему этому такую оценку: «Это толковый и рассудительный человек, однако его манера раздувать сделки, чтобы залатать старые дыры, является опасной. При возникновении трудностей все построенное им здание может рухнуть, и под его развалинами окажутся погребенными миллионы доверчивых акционеров». Безусловно, сам Блейхредер к последним не относился.

До 80-х годов XIX в. Герсон Блейхредер вместе с баварским финансистом Морисом де Гиршем были двумя еврейскими банкирами — одними из самых важных немецких инвесторов в тогдашней Оттоманской империи. Но после начала империалистической государственной политики Немецкой империи «Сименс» и «Дойче банк» на Востоке, особенно в связи с проектом Багдадской железной дороги, банк Блейхредера начал сдавать позиции. Но это были временные трудности. Как кошка, которая падает на 4 лапы, инвестор перескочил в новую прибыльную область. С 1908 г. Блейхредер-банк — один из главных финансистов вновь образованной в Стамбуле газеты «Османский Ллойд».

Впрочем, Блейхредер не забывал учитывать свои интересы (как и интересы своего патрона) и в Германии. Одним из таких ловких дел стало дело вышеназванного Штраусберга.

Румынская железнодорожная компания Штраусберга хотела мобилизовать средства, необходимые для строительства, путем продажи 7,5 % облигаций на общую сумму 254 млн франков. С самого начала с этим предприятием у Штраусберга не сложилось. Поскольку он одновременно прокладывал железнодорожные пути во многих местах Европы, его лучшие инженеры, техники и рабочие были привязаны к этим объектам. Для стройки в Румынии оставались лишь специалисты второго сорта. В это же время его крупный конкурент Офенхайм приступал к сооружению другой, правда значительно более короткой, линии железной дороги.