Загадочная пленница Карибов

Феба нехотя протянула ему свое орудие, в ее глазах он снова заметил огонек недоверия. «Ах, ты шлюха!» — подумал он, а вслух сказал:

— Надо же счистить ржавчину, ты ж понимаешь.

— Да, Бентри, понимаю.

Она повернулась к Хьюитту и дала ему последнюю порцию супа, а потом снова полезла на буг.

Бентри вернулся к замку. Да, дело оказалось труднее, чем он полагал. Вынимая очередную деталь, он спрашивал себя, сможет ли снова собрать все вместе. И с каждой деталью сомнения его росли. Ему жутко не хватало тисков. Конечно, руки у него были сильными и жилистыми, но не могли заменить силу двух стальных челюстей. Да и особо ловкими они не были. Он весь взмок. Была бы у него хоть третья рука! Однако просить о помощи у кого-то другого он не будет. Ну уж нет! Его взгляд пробежался по головам распластанных мужчин. Все они снова спали и были ко всему безучастны. Хорошо, очень хорошо, то, что надо! Он потихоньку выругался в их адрес. То, что у него теперь есть мушкет, им знать пока рано. А потом будет поздно! Его мысли унеслись далеко, пока руки вывинчивали последние детали замка. Покончив с этим, он принялся куском ветоши и смазкой стирать с них ржавчину. Когда он приведет оружие в порядок, у него уже будет целый арсенал: два гарпуна, нож и, конечно, самое главное — мушкет. Обязательно надо его починить, обязательно! Именно от него зависел весь успех его плана. А план состоял в том, чтобы поубивать всех мужчин на борту. Всех до единого, причем исподтишка, своим привычным способом. Нет, открытого боя Бентри никогда не любил. Ему претили все эти схватки лицом к лицу на шпагах, кинжалах или каких-либо еще клинках. Слишком долго и ни к чему хорошему не приводит, разве что к собственным ранам, а то и к смерти. Вот поэтому-то кое-кто считал его трусом, только многие из тех, кто воображал себя храбрецом, давно уже кормят рыб, а он, Бентри, все еще жив. И мушкет — гарантия того, что так будет и дальше.

Пока его руки возили тряпкой по железу, он обдумывал, каким образом лучше всего воспользоваться оружием. Ясное дело, осмотрительно. Осмотрительно, а не так безрассудно, как этот дурак Фрегглз. Идиот — хотел прошибить лбом стену, вот и поплатился.

Без сомнения, все решит мушкет. Пусть у него всего лишь один выстрел, но его хватит, чтобы отправить на тот свет этого надутого кирургика. В последующей за этим неразберихе он пустит в ход гарпун. У отца Амброзиуса, конечно, длинные лапищи, но не такие длинные, как гарпун. Вторым гарпуном он прикончит этого Магистра. Так, так, очень хорошо! Тогда останутся только двое мужиков, которые и не мужики вовсе: желторотый птенец Хьюитт и горбун-недоросток. Для обоих хватит и двух пальцев, чтобы придушить, а если нет, то поможет нож. И потом… потом его план будет осуществляться дальше, а его шансы выжить в этом проклятом путешествии, возрастут во много раз. И он снова останется в живых, снова…

Бентри довольно хмыкнул и проверил пальцами натяжение пружины. Хорошо. В следующий раз не должна отказать.

Он вернулся к своим планам. Значит так, потом останутся две шлюхи. Но они не представляют для него опасности — слабые бабы и дуры дурами. Нет, не опасны, ни здесь, ни в Картахене. Могут там болтать что ни попадя, все равно им никто не поверит. Шлюхам веры нет нигде на свете. Шлюхам место на невольничьем рынке. Пусть радуются, если он их не продаст!..

— Тебе не кажется, что уже темновато для такой работы?

На последней банке перед мачтой стояла Феба и смотрела на него сверху вниз. За ее спиной на горизонте солнце садилось в море. Бентри вздрогнул. Он так погрузился в свои мысли, что не заметил, как она приблизилась.

— Мне надо закончить.

— А к чему такая спешка? Думаешь, вот-вот покажется корабль? Ты вправду думаешь, что мы уже недалеко от Нового Света?

— Хм… Думаю, да. И если появится корабль, мне понадобится мушкет. Ты же знаешь, чтобы подавать сигналы.

Фебе было ни к чему знать, что у него всего лишь одна пуля.

— Слушай-ка, но если ты так уж спешишь с починкой, почему бы тебе не взять фонарь? Он там, в шкапчике, рядом с судовым журналом и чернильницей с перьями.

Точно, фонарь! Как это он сам не додумался? А вот журнал надо будет при первом подходящем случае выкинуть за борт. Он видел, как этот задавала-кирургик чего-то туда царапал. Чего, он не мог знать, да и прочесть не мог, потому что не владел грамотой, но что там написано про нападение пиратов и перечислены имена всех спасшихся, был уверен.

— Хорошая мысль! — похвалил Бентри, на этот раз искренне. — Не поможешь мне зажечь его?

— Ну почему не помочь, что я нелюдь, что ли? — Феба переступила через Витуса, который лежал наполовину под банкой, протиснулась мимо Бентри и добралась до Хьюитта, который, как обычно, сидел у румпеля.

— Подвинься-ка чуток, а то я не дотянусь до шкапчика.

Чтобы зажечь фонарь и повесить его по приказу Бентри на кормовой штаг, ей много времени не потребовалось.

— Ну вот, теперь, если появится корабль, увидим его даже ночью.

— Правильно! — Об этом Бентри как-то не подумал.

Луна над ним светила желтым блеском, и лучи, которые она посылала, были того же цвета. Как длинные пальцы, ощупывали они ночную тьму и доставали корабль. Время от времени они хватались и за него, и тогда он чувствовал, что они не только желтые, но еще и влажные, и приятно прохладные. Они освежали лоб, кожу и все тело, и он думал о том, что давно уже не чувствовал себя так хорошо. Он попытался поймать их, чтобы это желанное желтое, прохладное ощущение не исчезало. Но лучи были своевольны, они блуждали, то ускользая от него, то возвращаясь; ублажали его, освежали, и снова убегали, и снова были здесь. Наконец они сгустились в белесое облако, которое все больше и больше сгущалось, обрастало плотью и кровью и все больше походило на лицо куклы, куклы, которую он уже где-то когда-то видел…

— Эй, Витус, это я, Феба! Ты слышишь меня? Слышишь, это Феба… — шептала кукла, шевеля розовыми губами на белом лице. — Ты очнулся?

— Фе-ба, — произнес он, с трудом ворочая языком. Постепенно, медленно-медленно, он переходил из мира иллюзий в реальность.

— Тс-с-с, не так громко! — Она приложила палец к его губам.

Он кивнул. Наискосок от себя над головой он обнаружил фонарь, который качался на кормовой штаге «Альбатроса». Лицо Фебы над ним то возникало в неверном свете, то снова скрывалось в тени. Она еще раз провела по его лбу смоченным в прохладной воде лоскутом.

— Бентри не должен заметить, что мы с тобой разговариваем…

— Бентри?

— Тс-с-с! Да, Бентри. Он какой-то странный, уж целую вечность начищает мушкет, говорит, хочет починить его для сигналов, а я не знаю, верить ему или нет. Что-то не верю я ему… — Феба говорила так тихо, что ее голос почти пропадал в плеске волн и скрипе такелажа.

— Чинит мушкет? Сейчас?

— Ага. Странно, да?

— Да уж. — Витус, не поднимая головы, бросил взгляд в сторону Бентри, который, обряженный в кожаный жилет Брайда, торчал на корточках над какими-то железками. — А почему он в жилете Брайда?

— Брайд умер, и Бентри захотел его снять, ну я и подумала, что Брайду он уже не нужен… — Ее лицо исполнилось бесконечной печали. — О’Могрейн тоже умер, бедняжка. Мы обоих сбросили в море, иначе было нельзя… Ты что, не понял меня? Они умерли.

— Господь всемогущий! — Витус перекрестился и прошептал короткую молитву.

О’Могрейн умер. И Брайд тоже. А он, Витус из Камподиоса, жив. Он, врач, не смог их спасти! Витус показался себе жалким и беспомощным, а его яростный гнев на пирата Джона-Челюсть разгорелся с новой силой. О’Могрейн и Брайд были настоящими мужчинами. И слишком молодыми, чтобы умирать!

— Брайд и О’Могрейн, бедняжка, мертвы, и тут уж ты, Витус, ничего не можешь поделать, — казалось, Феба отгадала его мысли.

— Если бы я только не заболел!

— Но ты заболел. А теперь выздоравливаешь, как думаешь?

— Думаю, да. Жара нет, и пульс вроде бы нормальный. Только сильная слабость. Встать я еще не смогу.

— И не надо. Положить тебе еще компресс?

— Нет, нет необходимости, спасибо.

Бентри над ним начал насвистывать себе под нос. Как видно, дела со сборкой механизма продвигались.