Загадочная русская душа на фоне мировой еврейской истории

Прежде чем перейти к полнейшей крамоле, о размере которой вы даже не подозреваете, порассуждаю немного об инстинктах, о главнейшем из них – инстинкте самосохранения. Нас с первого класса почти силой заставляют выработать в себе пренебрежение к прочим животным и выделить только «венца творения», то есть нас самих. И уже к 8 классу мы твердо уверены, что только мы сами способны думать и на основе этого принимать решения, весь остальной животный мир делает все по инстинкту, голова у них не участвует в принятии решений. Это настолько твердолобо внедряется в нас нашими учителями, что это мнение у нас самих становится инстинктом. Наша голова тоже уже не принимает участия в принятии решения по этому конкретному вопросу. Что бы не сделало животное, мы сразу и безапелляционно, как машина: инстинкт.

Давайте все–таки подумаем на этот счет, в том числе и о нас самих. В предыдущих разделах я рассматривал этот вопрос. Вкратце повторю. Лошадь в шахте на моих глазах считала вагонетки, тронув состав и остановившись, а вагонетки стукались буферами. И больше 15 штук она напрочь отказывалась везти. Корова моей тещи любила погулять по деревне, прежде чем зайти во двор с пастбища. Как только она завидит ищущую ее по деревне женщину, так несется мимо нее, подняв хвост трубой, в родную калитку, знает, что делает нехорошо. Дворовые собаки зимой любят прятаться в конуру, но как только хозяин выходит на крыльцо, охранница выскакивает наружу и начинает совершенно нарочито лаять на белый свет, показывая: я хоть и в будке, но на посту, несу охрану, просто немного замешкалась. И «кошка знает, чье мясо съела». Таких примеров можно приводить сотни, тысячи, про обезьян я, кстати, уже приводил выше. Мы же, как сомнамбула: инстинкт. Какой же это инстинкт, кто заложил инстинкт лошади вагонетки считать?

Давайте рассмотрим самый первый инстинкт человеческого ребенка – титьку сосать. Без этого инстинкта ему просто не прожить и суток. Если ребенка не поднести к титьке и не затолкать ему в рот сосок, то он никогда не постремится к ней сам, погибнет. Ладно, ребенок человеческий и потерять инстинкт самосохранения может, все–таки «высокоразвитое животное». В институте будет учиться, если не забудут присосать его к груди. Возьмем кенгуру, тут уж без инстинкта в полном и незаменимом головой объеме не обойтись. Ан нет, кенгуренок не имеет инстинкта присосаться к материнской титьке, которая сравнительно далеко расположена, впрочем, почти как у всех матерей, от места его появления на свет. Где же инстинкт самосохранения? Кенгуриха вынуждена вылизывать в своей шерсти тропинку по обозначенному мной маршруту, а дите по мокренькому, к которому привык в утробе, ползет, как только утыкается в сухую шерсть, сворачивает на мокрое. Какой же здесь инстинкт, скорее первый класс начальной школы.

Мало того, у сумчатых животных замечена совершенно потрясающая особенность. Если кенгуренок родился совсем глупым, не может понять элементарного урока и, не доползя до титьки, погибает, то еще не все потеряно для «этого света». Оказывается, у кенгурихи в матке есть уже оплодотворенный запас в виде страхового полиса, который лежит там, в потенциальном виде как страховка фирмы Ллойд. Если первый кенгуренок доползет, то страховка остается у указанной фирмы, а если не доползет, то «Ллойд» срочно производит все необходимые процедуры и выдает «страховку», готовую к употреблению, то бишь присасыванию к титьке. Отсюда можно сделать вывод, что инстинкт самосохранения не достаточно четко работает. Я уже не говорю о том, что маленький ребенок с удовольствием вывалится из окна любого, хоть сотого этажа из простого любопытства. И только годам к пяти, а то и позже, приобретет этот столь знаменитый инстинкт: не вываливаться из окна, имеющий столь звонкое имя – самосохранение. Генетическая память – есть обычная память, только она старается не засорять своим присутствием наши мозги, не обращается к нашему самосознанию напрямую как желание поесть. Желание поесть – это вегетативное чувство и к мозгу не имеет никакого отношения. Чувство голода ведь не из головы выходит, а просто «сосет» желудок. Голова же привлекается к этому процессу только тогда, когда вокруг ничего не находится поесть.

В связи с этим мне не очень нравится теория великого Павлова о безусловных и условных рефлексах, как бы мы не гордились этим русским ученым. Потому, что я почти не нахожу разницы между ними, то есть все рефлексы – условные. Вот когда мы считаем животных абсолютно безмозглыми, совершенно безосновательно как я показал выше, вот тогда им можно просто приписать эту идиотскую «безусловность». И от этого нам, «венцу творения», становится очень приятно. Добавлю только, что я считаю, как и многие другие, что учеба дитя начинается еще во внутриутробном состоянии. Там и приобретаются некоторые рефлексы, которые принято считать безусловными, в том числе и реакция на боль. И если мамаша, рожая, кричит от боли, то и ребенок испытывает адекватную боль: у мамы расширяются до болевого шока ткани, а у ребенка они еще более сжимаются, ведь плотность и жесткость тканей у них разная.

Теперь, когда вы считаете меня полнейшим сумасшедшим, мне будет легче перейти к сути моей крамольной идеи. Заключается она в том, что мы, люди, произошли не только от обезьян. Значительная часть народов произошла от других животных, например, от медведей. Но сперва давайте вновь поговорим о тотеме и табу. Считается, что тотем и табу у первобытных народов два сапога – пара, то есть произошли вместе и взаимосвязаны и взаимообусловлены. Во всяком случае, так считают Фрэзер и Фрейд. В предыдущих разделах я показал, что табу – это производное человеческого интеллекта, а тотем – просто название, как собственные имена, чтобы не перепутать объекты. Про тотем я не успел додумать до конца, поэтому в предыдущих разделах написано то, что я тогда думал. Теперь я думаю другое, и главным основанием для перемены моих представлений является то, что почти у всех первобытных племен тотем ассоциируется с их прародителем. Они прямо говорят на удивление исследователям, что произошли от своего тотема–животного. Но кто же им поверит, они же дикие? В результате разработана куча теорий о происхождении понятия тотема, я их более подробно рассматривал уже, поэтому здесь не собираюсь останавливаться на этом вопросе. Главное, что сами «дикие» народы, сколько бы их не сбивали с толку ученые, утверждают, что произошли от своего тотема–животного. От этого я оттолкнусь в своих рассуждениях.

Во–первых, в Австралии нет и не было обезьян, но австралийские аборигены есть и они изучены больше чем другие первобытные народы. Во–вторых, обезьяны на земном шаре распространены сравнительно на небольшой территории. В Северной Америке их нет, в Европе их нет, в Северной трети Африки – тоже нет. На огромных пространствах Азии, за исключением самых южных ее окраин, включая Японию, обезьян тоже нет. Зато много видов обезьян в Южном полушарии. А вот на Новой Гвинее и в Австралии, повторяю, их нет. В третьих, маловероятно поэтому, что обезьяны, превратившись в людей, достигли самых высоких широт Европы, Северной Америки и Азии. Это будет просто неправдоподобно, за каким чертом им распространяться в такой неблагоприятный для них климат в то время, когда им в природных ареалах было жить совсем не тесно и не голодно. В предыдущих разделах я рассматривал земные катаклизмы типа Всемирных потопов, которых было, по крайней мере, десятка полтора, если не больше, правда, с разной степенью подъема воды против среднего нынешнего. Там я давал объяснения в связи с ними эндемикам животным и растениям, повторяться не собираюсь.

Начну с того, что народность айны островов Хоккайдо и Сахалин и полуострова Камчатка считают своим прародителем медведей. Если как следует проштудировать предания североамериканских индейцев, то, уверен, найдется достаточно преданий, что их тотемный родич – медведь гризли. Значительная часть эпоса айнов посвящена медведю. Они медведей убивают и едят, но очень сокрушаются по этому поводу, просят у убитого прощения, и вообще ведут себя по отношению к медведю очень предупредительно, уважительно и даже подобострастно. Ни к каким другим животным они так не относятся. С чего бы это? У австалийских аборигенов, считающих своим тотемом кенгуру, точно такое же отношение к своему тотему, хотя они его тоже едят. А вот в колыбели современного человечества Эфиопии–Йемене, кушать свой тотем можно только раз в году, в праздник тотема, но это происходит потому, что для повседневной еды поголовья тотема просто не хватает. Я это подробно рассматривал. У коренных сибирских народов медведя хоть и не называют своим тотемом (просто такого понятия у сибиряков нет), но отношение к медведю – тоже, самое трепетное, родственное.

Почему Дарвину пришло в голову, что человек произошел от обезьяны? Да потому, что очень похожи некоторые из них на человека, хотя другие виды обезьян менее похожи на человека чем медведь или какое–либо другое животное. И обезьян легче наблюдать и изучать по сравнению с медведем. Но натуралисты–энтузиасты, наконец, добрались и до медведей и сняли два фильма: про жизнь североамериканских гризли и камчатских бурых медведей. И оказалось, что медведи не похожи на человека только «лицом», все же остальные повадки медведей – копия людских. Повадки медведи даже больше похожи на людей чем повадки обезьяны. Мало того, умственные способности медведей на порядок выше, чем у обезьян. Я, конечно, не сравнивал количество мозговых извилин у медведей и обезьян, но по фильму видно какие они интеллектуалы. Они даже на задних лапах лучше держатся, чем обезьяны. И по деревьям не хуже лазают, хоть почти и без хвостов. Главное же, они сто очков форы дадут обезьянам по путешествиям и разнообразию питания. Я бы даже присудил медведям более высокое место, чем человеку в вопросе борьбы за жизнь, хотя у них далеко до социализма. У них индивидуальная борьба за жизнь, но очень настойчивая, несокрушимая леностью, и интеллектуальная я бы сказал. Притом они более иных людей заглядывают вперед. И если мне скажут задолбанную фразу про инстинкт, то я отвечу, что мать 4 года неотлучно обучает свое потомство выживанию и добыванию пищи и это ей дается с большим трудом, точно так же как нашим учителям в школе. И папаши медвежьи сильно напоминают наших людских отцов, особенно русских, хоть у них и нет закона об алиментах на воспитание детей. Я хочу сказать, что принадлежность человека и обезьян к одному классу животных основана на внешнем виде, а принадлежность медведей и человека к одному классу внешне не очевидна. Зато повадки, а это больше, чем внешнее сходство, показывают то же самое, но восприниматься будут в штыки. Но я же не виноват, что ассоциативное сознание человека так развивалось.

Я доказывал, что у северных народов и лесных народов средних широт, не было матриархата, потому что недостатка женщин здесь не было никогда. Я это вывел из зимовки первобытных людей в берлогах наподобие медведей. Если не верите, вернитесь назад, почитайте. Там даже расчеты по беременностям есть. Беременность у медведей, кстати, длится почти столько же что и у людей. А теперь перескочу снова к обезьянам.

В последние 50 лет ученые–приматологи (изучение обезьян, приматов) здорово продвинулись за счет наблюдения их не на воле, а в специальных обезьяньих питомниках, где обезьяны предстали перед ними не случайным образом, а как в животноводческом стаде, не переставая жить как бы на воле. И даже имели собственные имена. Так вот, обезьяны изготовляли самые хитроумные орудия труда, чтобы, например, достать конфету, до которой не дотягивалась рука. Мало того, они мыслили абстрактно, чтобы достигнуть желаемого. Например, тянули за рычаг, чтобы открылась дверца с лакомством, но, отпустив рычаг, обнаруживали, что дверца закрывалась пружинкой, а рычаг был так далеко от дверцы, чтобы одной рукой его держать, а другой не дать дверце захлопнуться. Тогда обезьяна сбегала к сухому кусту и выломала ветку. Заметьте, не к живому, а к сухому, так как сухой отламыается хорошо, а с мокрым надо долго возиться, чтобы освободить палку от крепкого лыка (коры), удерживающего сломанную ветку. Сами ведь знаете, как трудно сломить прутик с мокрого куста прибрежного тальника. Вернувшись с этим орудием труда, обезьяна одной рукой тянула за рычаг, а другую руку, удлиненную палкой, вставила между дверцей и косяком. Потом бросила рычаг и уже рукой открыла заклиненную палкой в приоткрытом состоянии дверцу. Не каждый и человек сразу догадается.

Одного обезьяны не умели, сколь ученые ни бились. Объединять усилия нескольких обезьян для того, чтобы сделать непосильную для одной обезьяны работу. И это несмотря на то, что жили они семейными сообществами. Ученые спрятали под большой камень лакомство. Несколько обезьян по очереди и поодиночке, одна ворочает, другие наблюдают, пытались свернуть камень с места и достать лакомство. Не удалось. Явился вожак, самый сильный из них, и сдвинул камень. Но одна из шустрых схватила лакомство и бежать. Вожак догнал ее, отобрал лакомство и немного наказал. Знаем мы и то, что обезьяны заботятся о престарелых своих сородичах, самки помогают самке–роженице, а последняя безбоязненно отдает в их руки ненаглядное свое чадо.