Загадочная Шмыга

Ее многие, наверное, не понимали. Казалось бы, только что вместе из одного дома приехали на одной машине — она и ее муж, он ушел к себе в дирижерскую, она в гримерную. За пять минут до начала спектакля в дирижерской комнате раздавался звонок местного телефона.

— Толюня, ну как ты?

— А ты как?

— Я первая спросила. Чувствуешь себя хорошо?

— Хорошо, хорошо. Ты как?

— Все нормально.

Она любит, когда спектаклем дирижирует ее муж, — чувствует себя защищенной Кремером. Знает, что, если что-то случится, он обязательно поможет. Они понимают друг друга с полувзгляда, полужеста. И это отнюдь не красивая метафора.

Во время репетиций он никогда не делал ей замечаний при всех. Она не обижалась, наоборот, была благодарна ему за это. Мог сделать замечание актрисе, а она при этом стояла рядом и наматывала на ус. И уже позже, в машине, говорила ему:

— Как хорошо, что ты это ей сказал. Если бы ты мне сделал замечание, это был бы ужас — ведь я-то делаю еще хуже, чем ты просишь.

Кремер часто шутит над ней и с восхищением говорит, что ее выдержке мог бы позавидовать не один мужик.

Летом 2003 года они уехали в санаторий. Недели через две ему позвонили на мобильный.

— Анатолий Львович, — услышал он в трубке испуганный голос домработницы, — вам надо срочно приезжать, квартиру соседи залили. Ее нельзя как следует запереть. Входная дверь рассохлась.

— Танюль! — Она только что вернулась с процедур. — Квартиру залили, я мало что понял из услышанного, но вроде дверь входную нельзя закрыть, фотографии, партитуры, некоторые вещи чуть ли не в воде плавали. Надо ехать.

— Никуда я не поеду, пока курс лечения не закончу. Ничего, приедем через две недели.

Их уютная квартира, которую они от и до сделали «под себя» напоминала декорацию, специально выстроенную в одном из павильонов киностудии для съемок фильма о войне. Паркет вздулся и напоминал противотанковые ежи, со стен клочьями свисали обои, везде грязные потеки и запах жуткой сырости.

Больше всего досталось коридору, кабинету Кремера и гостиной. Мебель, телевизор, пианино, рояль на протяжении четырнадцати часов «принимали горячий душ» — в квартире этажом выше шел ремонт, и рабочие то ли что-то не то сделали, то ли недосмотрели.

Сколько сил сюда было вложено, а главное — души. Ее души, ее вкуса. Она наконец-то осуществила свою давнюю мечту — жить в квартире, которая была бы похожа на старую московскую. На дом ее детства, где она так долго и счастливо прожила с родителями. Чтобы можно было поставить нормальную мебель, а не такие модные тогда «стенки», и большой стол, круглый или овальный — не так уж и важно. Главное, чтобы он стоял в одной из комнат. И за ним собирались друзья. Это — традиция ее родительского дома. Когда за ужином, а в выходные дни и за завтраком, и за обедом, собиралась бы вся семья. А в праздники — гости. Стол ведь обладает магической силой объединять людей. Чтобы на окна можно было повесить портьеры — тяжелые, бархатные, чтобы высота потолка позволила повесить большую хрустальную люстру с подвесками, чтобы была «игра света и тени».

Принято считать, что известная актриса, а уж тем более народная артистка СССР, живет чуть ли не в царских хоромах. Может быть, кто-то и жил, и она искренне радовалась за тех людей. За себя она в этом смысле порадоваться не могла. Хотя и не роптала.

Почему-то именно сейчас вспомнилось, что большую часть своей жизни она провела в крошечных квартирках, порой однокомнатных, с дощатыми полами, как та, которую ей выделил театр, когда она стала женой Канделаки. А сколько времени до этого они с ним скитались по чужим углам — снимали комнаты или жили у друзей. Никогда не забудет, как их на время приютил старик Столяров, их Бумоль. Григорий Арнольдович жил со своей женой в небольшой двухкомнатной квартире, но когда узнал, что Канделаки ушел из семьи и с новой женой ему негде жить, предложил переехать к нему. Она поначалу очень стеснялась, ведь они с Владимиром Аркадьевичем даже не были расписаны. И входя в квартиру, старалась как можно быстрее прошмыгнуть в отведенную им комнату.

— Вот уж поистине Шмыга, — пробурчал однажды Григорий Арнольдович за ужином. — Шмыг туда, шмыг обратно. Танечка, ты нас, что ли, стесняешься?

Она смущенно улыбнулась и уткнулась в тарелку.

— Танечка! — услышала она за дверью комнаты. У нее был свободный день — ни репетиций, ни вечернего спектакля, и она решила сначала навести в комнате порядок, а потом куда-нибудь «сбежать», поскольку неуютно чувствовала себя в квартире главного дирижера театра. — Пойдем чайку попьем.

Она распахнула дверь. На пороге стояла жена Григория Арнольдовича — Елена Валентиновна.

— Пойдем, пойдем, — ее глаза ласково улыбались. — Мужчины ушли в театр, мы с тобой одни. А то ведь сейчас убежишь куда-нибудь…

— Вы меня осуждаете? — Она подняла глаза, полные слез. Несколько из них уже капнули в чашку.

— Ну, во-первых, соленый чай, на мой взгляд, невкусный, хотя о вкусах не спорят, — засмеялась Елена Валентиновна. — А во-вторых, за что?

— За то, что увела чужого мужа.

— Танечка! Володя не теленок, и его на веревочке увести невозможно. Знаешь, сколько желающих было? Они с Гришей давно дружат, и уж поверь мне, чего я только не наслушалась. И про чужих детей, и про анонимки. Что касается тебя, то, насколько я знаю, Володя готов был расстаться с партбилетом, но остаться с тобой. А на сплетни не обращай внимания — они всегда были, есть и будут, тем более в театре.

— Думаете, приятно слышать: «Нашел себе смазливую мордашку и теперь она все будет играть»? А я и так уже играю! — Она опять заплакала. И зачем только начала поддерживать этот тяжелый разговор?

— Таня, Таня… Зачем ты так о себе? Ты — красивая молодая женщина.

— Да уж. Один глаз влево, другой — вправо, да еще и в очках… — Слезы мгновенно высохли, и она рассмеялась. — Мама про меня иногда говорит: «Наша Танька — не красавица, но такая обаятельная!» Она сама у меня знаете какая красивая!

— У тебя, Танечка, есть то, о чем мечтают многие женщины: красота в сочетании с шармом, есть изюминка и манкость… Ум, чувство юмора, простота в общении, доброта, открытость. Вот поэтому даже самые писаные красавицы тебе и завидуют, и будут завидовать всю жизнь. Уж поверь мне.

— Но я же ничего специально не делаю.

— Можно сделать красоту, а то, что есть в тебе, — это от Бога. Знаешь, как тебя Гриша называет? Шаляпин в юбке.

— Почему Шаляпин? Он же — бас!

— В тебе большое количество уникальных сочетаний — талант, фактура, голос, тембр, пластика, актерское мастерство. Ты знаешь, что у тебя музыкальное тело?

От услышанного у нее округлились глаза. Наверное, Елена Валентиновна шутит. Какая пластика, какое музыкальное тело? У нее же в институте на первом курсе по классическому танцу была тройка, которую, правда, потом переправили на пятерку — иначе она не получила бы диплом с отличием.