Загадочный супруг
Шрифт:
Он пересек двор и, улыбаясь, склонился к ее руке. В визитке и безукоризненных светло-желтых бриджах он выглядел импозантным и красивым.
– Итак, вы пришли, – сказал он, очень довольный. – Я не был уверен, что вы придете. Извините, что не пригласил вас заблаговременно.
С минуту она неуверенно улыбалась.
– Очень мило с вашей стороны было пригласить меня.
– Я знаю, что у вас нет своей лошади, – продолжат Анри, ведя ее по двору. – Но мосье Мансар был настолько любезен, что предложил вам одного из своих жеребцов. Думаю, он вам понравится.
– Мосье Мансар или жеребец? – спросила насмешливо
Сен-Альбан расхохотался. Небольшая группа мужчин и женщин уже сидела верхом, и солнце, проникавшее сквозь утреннюю дымку, освещало дорогие заколки и перья на шляпах с загнутыми полями. Лошади тоже были богато экипированы в синий бархат, а на конюхах были летние пикейные костюмы с золотым шитьем. Таунсенд подавила вздох. Очевидно, никто из принадлежавших к Королевскому двору в Версале не мог появиться даже на простой утренней верховой прогулке не будучи изысканно одет.
Эдуард Мансар при виде их отделился от своих собеседников и подскакал к ним. Он окинул одобрительным взглядом Таунсенд в ее амазонке из темно-зеленого бархата. По сравнению с одеждой других дам простой, классический покрой ее платья делал ее особенно стройной, юной и свежей – интригующая новинка здесь, в пресыщенном придворном обществе.
– Я польщен тем, что могу предоставить вам одну из моих лошадей, – с этими словами он подал знак груму, и тот поспешил к ним с оседланной лошадью. – Надеюсь, она не покажется вам слишком норовистой.
Таунсенд не могла удержаться от смеха при мысли, что есть лошадь, с которой она не могла бы справиться. Ее смех был искренним, непоказным, и голубые глаза заискрились под шляпой с перьями. Сен-Альбан и Мансар наблюдали за ней, любуясь.
– Моя жена не нуждается в том, чтобы ей одалживали лошадь, мосье, – раздался глухой голос позади них. – Я распорядился, чтобы ей подали ее собственную.
Таунсенд быстро обернулась и увидела Яна Монкрифа, направлявшегося к ним от конюшни. Он был одет в костюм для верховой езды – серый редингот и сапоги выше колен. За ним следовал Эмиль. Горбун вел двух лошадей, в одной из них она узнала черного жеребца Монкрифа, другая – изящная белая кобыла – была под дамским седлом.
Она вдруг сникла.
—Разве вы тоже собирались поехать с нами кататься?
Сен-Альбан внимательно взглянул на нее. Он расслышал в ее тоне все – она любит Яна Монкрифа. Но почему не признается в этом ни себе, ни ему?
– Нет, – отрывисто ответил Ян. – У меня дела в Париже. Но раз вы едете с друзьями, вам лучше ехать на своей лошади. Эмиль купил ее для вас вчера.
Таунсенд пробормотала слова благодарности, пока Ян подсаживал ее на лошадь. Она держала голову склоненной, когда он вдевал ее ногу в стремя.
– Вы уезжаете надолго?
– Нет. – Тон был резким, и он не смотрел на нее. – На один день, самое большее – на два. Эмиль, мои перчатки. Мосье, мадам, желаю хорошо провести день.
Ян стоял, наблюдая, как всадники скачут по каштановой аллее. Белая кобыла Таунсенд шла легким галопом рядом с коричневым жеребцом Сен-Альбана. Ян смотрел на изящную спину Таунсенд в элегантной зеленой амазонке до тех пор, пока она не затерялась в пятнах света и тени. Жеребец позади него тряс головой и нетерпеливо ржал. Ян медленно повернулся. Эмиль молча подал ему поводья, но не сразу выпустил их из рук.
Ян вскочил
в седло, затем холодно посмотрел на слугу.– Хочешь мне что-то сказать?
Тот пожал своими изуродованными плечами.
– Вы не собирались в Париж. Вы хотели ехать кататься с леди Войн.
Челюсти Яна сжались.
– Очевидно, я ошибся, полагая, что она найдет для меня время. Будь уверен, Эмиль, этого больше не произойдет.
– Тот мужчина, что поехал с ней, высокий, в коричневом камзоле...
Ян метнул в него хмурый взгляд.
– Что дальше?
– Я его никогда прежде не видел. Откуда он?
– Почему тебя это интересует? Эмиль счел за лучшее не отвечать.
– Вы действительно поедете сейчас в Париж?
Желваки на лице Яна задвигались.
– А почему бы и нет? Филипп пригласил меня на новый спектакль. Поскольку у меня нет других планов, я могу оказать ему эту любезность.
– Так вы думаете возобновить дружбу с этим подлым Бурбоном? – обеспокоенно спросил Эмиль.
– Здесь, при Дворе, многое изменилось со времени моего отъезда, – резко сказал Ян, стараясь сдержать жеребца, который нетерпеливо гарцевал под ним. – Негоже делать врагов из старых друзей. – И, пришпорив жеребца, ускакал.
Эмиль долго стоял неподвижно, глядя на пустую аллею. Но смотрел он не туда, где скрылся его хозяин, а куда направлялись герцогиня Бойн и ее друзья, и почему-то нахмурился.
Ян сидел в кресле, глядя в пустой камин. Высокие окна библиотеки были открыты, а ночь была такая тихая, что он мог слышать журчание фонтанов в саду и уханье совы далеко в парке. Несколько часов тому назад он вернулся из Парижа, и стоявшая перед ним бутылка вина уже опустела. Он не звонил слуге, чтобы тот принес другую, а сидел, сдвинув брови, глубоко засунув руки в карманы камзола, вспоминая снова и снова потрясение, которые испытал вчера утром, когда вышел из конюшни и увидел радостно оживленную жену, собравшуюся на прогулку верхом в обществе Анри Сен-Альбана и Эдуарда Мансара.
Сама по себе прогулка была безобидна – во-первых, в компании были и другие дамы, и во-вторых, обычаи разрешали Таунсенд как замужней даме свободу действий. Посему причин для досады не было, и все же он чувствовал себя настолько раздосадованным, что сидел здесь, размышляя о происшедшем, вместо того чтобы засесть, как он обещал, с принцем де Пуа, герцогом д'Аркор и остальными за Cavagnole.
Бронзовые часы на каминной полке пробили десять, но Ян не поднялся, а продолжал сидеть, размышляя, как ему быть с женой теперь, когда она стала претендовать на независимость. Конечно, он знал, что ее вызывающая красота привлечет внимание скучающих и праздных придворных Людовика, но он не ожидал, что это произойдет так скоро и вызовет в нем такое раздражение.
Мускул задергался у него на щеке, когда он вспомнил последнюю неприятную ночь, которую они с Таунсенд провели на английской земле. Он был последним болваном, позволив ей догадаться, что женился на ней только из-за Сезака. Хотя это и правда, но обычно он не был так неловок, чтобы позволить девчонке, почти на пятнадцать лет моложе него, понять это просто по выражению его лица. В свою защиту он мог ей сказать, что был обезоружен их общим смехом и сладостным ощущением ее стройного тела в его объятиях.