Заглянувшие в Бездну

Димон потянул за ручку дверцу небольшого шкафчика у себя возле ног. Это оказался мини-бар.

— Где ты взял эту машину?

— На улице стояла, — ответил Рушан. — Чем она тебе не нравится?

— Слишком уж шикарная.

— Это машина одного местного бандюка. Или, как сейчас говорят, криминального авторитета.

— А что будет, когда он ее хватится?

— Ничего. Заявлять о пропаже в полицию он не станет — захочет сам разобраться с угонщиками. К тому времени, когда он ее найдет, парнишка будет в безопасном месте. А мы с тобой, — Рушан ладонью изобразил идущий на взлет самолет. — Еще один плюс, патрульные эту машину хорошо знают и тормозить не станут — ее хозяин их и без того прикармливает.

Где и когда Рушан успел раздобыть всю эту информацию, только ему одному было известно. Но раз он так говорил, значит, так оно и было.

Пока они ехали по улицам города, мимо них несколько раз проехали патрульные машины с включенными мигалками. В городе уже началась полагающаяся по случаю суета. Но за городом все еще было спокойно.

Они ехали по основательно разбитой, давно уже нуждающейся в капитальном ремонте дороге. Их никто не обгонял. Навстречу временами ехали машины, по большей части грузовики и фуры, перевозящие неизвестно что незнамо куда. Дважды они проехали мимо постов дорожного патруля. Но, как и предполагал Рушан, останавливать их не стали.

До деревни Гусенички, куда они направлялись, было два часа пути. Деревня стояла в стороне от магистральных дорог. Две трети дворов в ней пустовали. Две недели назад, заплатив главе поселкового совета, в одном из брошенных домов поселилась на время компания из четырех человек. Вроде как, они решили тут отпуск провести. Места им здешние, видишь ли, приглянулись.

Места вокруг Гусеничек, и в самом деле, были хорошие. Река, лес, поле — что еще нужно городскому человеку, чтобы почувствовать себя среди первозданной природы? Но природа отпускников особенно не интересовала. Они старательно вели предельно разгульный образ жизни. Шумели, балаганили, громко включали музыку, жарили шашлыки в огороде, дальше которого они на природу не вылезали. Нередко к ним приезжали гости. Случалось, что и по ночам. Так что, на еще одну машину, приехавшую в Гусенички среди ночи, никто из местных жителей внимания не обратил.

Оставив Жеку на попечении «отпускников», Димон с Рушаном снова сели в машину.

Через три с небольшим часа они были в пермском аэропорту, где уже началась посадка на рейс до Москвы.

Полицаи с собаками внимательно проверяли всех вылетающих. В руках у каждого была фотография Жеки. Они искали мальчика с мужчиной. А собаки были натасканы на альтеров. Вот только альтеры из колонии Соломона Штока отлично умели ладить с собаками и легко могли расположить их к себе одним взглядом или легким, почти незаметным движением руки.

Еще до того, как самолет поднялся в воздух, Рушан положил голову на спинку кресла и заснул. Ему снился гарем шаха Бадур-Аль-Бадина.

Глава 18 АЛЕКСЕЙ

Охранник, который теперь звался санитаром, не для приличия вовсе, а потому, что ему так было предписано, дважды стукнул в дверь кулаком и тут же распахнул ее. Порог переступать он не стал — охранники никогда не делали этого без особой необходимости. А если и заходили в камеру, или, как ее теперь называли, палату, то по крайней мере втроем.

Я не понимаю, почему они нас так боятся?

Охранник, он же крепкий, тренированный мужик. А я — больной слабак, не имеющий ни малейшего опыта самозащиты. К тому же еще и ипохондрик. Я же практически не двигаюсь, находясь в своей палате-камере. Во что бы я превратился, если бы раз в день меня не загоняли в тренажерный зал и не заставляли там крутить педали и топать по беговой дорожке? Наверное, в расплывающееся желе.

Охранник стоял по ту сторону двери, широко расставив ноги и заложив руки за спину. Типичная поза фашиствующего отморозка. Даже белый халат не делает его похожим на санитара. Из него такой же санитар, как из меня Филипп Киркоров. Ну правда же. Челюсть квадратная, губы расплющенные, нос плоский, переломанный не один раз, глазки малюсенькие, глубоко посаженные, да еще и шрам на лбу, пересекающий левую бровь. Может быть, он в прошлом был профессиональным боксером? В это я охотно поверю. А в то, что за плечами у него хотя бы медицинский техникум, — это уж увольте.

Я сидел на полу напротив двери и читал книгу «Малыш и Карлсон, который живет на крыше». Лучшее из того, что мне удалось выудить в последний раз из тележки нашего «библиотекаря». Совсем неплохая книжка. Тем более что в детстве я ее не читал. Вот как-то так случилось, что не было у меня в детстве этой книги. Может быть, мои родители за что-то ее не любили? Кто их знает. Я — так точно не в курсе.

Не могу сказать, что история чудного толстяка с пропеллером настолько меня увлекла, что я не услышал, как лязгнул дверной запор. Но именно это я и пытался изобразить, сидя на полу и сосредоточенно пялясь в книгу.

Охранник постучал ключом по железной балке, служившей дверным косяком.

— Поднимайся! На выход!

Голос у него противный — скрипучий и хриплый. Имен охранников нам никто не называл, поэтому про себя я этого так и зову — Хрипатый. Еще есть Сопливый — тот, у которого привычка постоянно шмыгать носом, хотя никакого насморка у него нет. И Болтун — я его так назвал потому, что за все годы, что мы с ним смотрим друг на друга, он при мне произнес от силы пять или шесть слов. Зато его язык жестов весьма красноречив. Особенно когда он показывает, что меня ожидает, если я не стану делать то, что он велит. Но зато он и самый спокойный из всех троих. Даже в прежние времена, до того как в пансионате появился доктор Карцев со своими новыми порядками, он редко когда применял силу. Возможно, потому, что и без того был достаточно убедителен.

А вот Хрипатый мне нравился меньше всех остальных. Ну то есть остальные мне тоже не нравились, но Хрипатый — этот просто вызывал отвращение. В нем все было мерзко — внешность, голос, манеры. Даже то, как он стоял — раскорячив ноги и выкатив живот, — открытым текстом орало о том, с каким пренебрежением он относится к окружающим. Причем не только к пациентам, а вообще ко всем. Разумеется, я не могу говорить об этом со всей уверенностью. Но мне так кажется. Мне было бы очень любопытно посмотреть на то, как Хрипатый общается с другими людьми, вне стен этого здания. Для того чтобы убедиться, что я в нем не ошибся. Но, увы, если Хрипатый может покидать пансионат, то у меня такой возможности нет и, по всей видимости, никогда уже не будет. Поэтому нам с ним так и суждено общаться через порог моей палаты-камеры.

— Эй! — Хрипатый снова постучал ключом по железу. — Глухим-то не прикидывайся! На выход!

Еще одна особенность — охранники никогда не обращаются к нам по именам. Я так полагаю, что отсутствие имен с обеих сторон необходимо для того, чтобы между охранниками и пациентами не возникало даже самых мало-мальски личностных отношений.

Я запомнил номер страницы, на которой остановился, закрыл книгу и положил ее на пол рядом с собой. Мебелью доктор Карцев нас так и не осчастливил. Наверное, причина в том, что в палате не должно находиться ничего, обо что пациент мог бы разбить голову. А мебель — это же сплошные углы.

Я все время мысленно говорю «нас», хотя понятия не имею, что и как происходит в других палатах-камерах. Но мне думается, что разница между нашими убогими обиталищами не так уж велика. Скорее всего, ее вовсе нет.

— Оглох? На выход! — еще раз прохрипел охранник.

Удивительно то, что голос его оставался совершенно спокойным и бесстрастным. Как будто он никогда не испытывал ни раздражения, ни злости, ни каких-либо других эмоций. Словно он вообще не умел чувствовать. Я бы на его месте давно бы взорвался. А Хрипатому — хоть бы что. Он выполнял свою работу с методичностью первобытного человека, рубящего баобаб каменным топором.