Заглянувший в смерть

– Да она же до сих пор с минуты на минуту ожидает его смерти, и то, что он будет какое-то время находиться в бессознательном состоянии – пустяк по сравнению с тем, что вы ей скажете: ваш муж будет жить. Для нее это главное.

– Да, вы правы, пожалуй, – согласился врач. – Ей обе новости надо сказать одновременно – и она легче все это воспримет.

– А все-таки как вы считаете – это вот с дядей Лешей надолго?

Врач вздохнул:

– Не могу сказать даже приблизительно. Такие случаи крайне редки, поверьте мне. Я лично вообще с этим ни разу не сталкивался. Все происходящее – на уровне мозга, а все, что с ним связано, пока во многом скрыто от нас. Может показаться, что для науки уже практически нет секретов, но это не так. Что происходило с вашим дядей и с его мозгом в те несколько страшных минут, что его сердце стояло? Да, отмирали какие-то клетки, но сколько? И как это отразилось на дальнейшей деятельности мозга? И почему он не приходит в сознание? Какой такой рычажок надо повернуть, чтобы мозг дал ему команду проснуться? Нет ответа – и в этом наша слабость.

– Вы пустите нас к нему?

– Завтра, – пообещал врач. – Приезжайте завтра.

– А с тетей Таней вы поговорите?

– Вы действительно считаете, что ее не надо предварительно подготовить?

– Это излишне. Для нее главное – что муж остался жить. Остальное она, кажется, переживет.

– Тогда зовите ее, – сказал врач.

Тетя Таня молчала все время, пока я вез ее домой. Она смотрела в окно, думая о чем-то своем. И я начал подозревать, что врач был прав – ее сначала необходимо было подготовить. Мы уже въезжали во двор, когда тетя Таня, по-прежнему глядя в окно, сказала негромко:

– Боже, какое счастье – он будет жить! – и заплакала.

В конторе сидел один Хома.

– Вострецов улетел? – спросил я, входя в комнату.

– Улетел, – кивнул Хома. – Еще утром. Просил передать, что к концу недели вернется.

– Шустрый, – буркнул я. – Хотя, может, и получится. Как у тебя дела с теми бетономешалками, о которых ты мне говорил?

– Сегодня в пять встречаюсь с начальником стройуправления. – Хома взглянул на часы. – Сейчас уже поеду.

Он пошел к дверям, но остановился, что-то вспоминая:

– Сан Саныч еще что-то просил передать, а что – не помню.

Он подумал еще немного, потом махнул рукой:

– Вспомню – скажу.

За ним закрылась дверь, и я услышал, как он спустился по лестнице. Я поднял трубку и набрал номер. К телефону подошла Светка.

– Как дела в институте? – спросил я.

– Нормально.

– Молодец. Тетя Таня тебе рассказала, что мы сегодня услышали от нашего врача?

– Да. Я хотела спросить тебя: это серьезно – то, что с дядей Лешей происходит сейчас?

Я услышал, как кто-то поднимается по лестнице.

– Думаю, что серьезно, – сказал я. – Хотя врач говорит, что угрозы для жизни нет.

Человек на лестнице уже подошел к самой двери.

– Но сколько они продержат его в больнице? – спросила Светка.

Дверь медленно открылась. На пороге стоял «волейболист».

– Пока не знаю, – ответил я. – Я перезвоню тебе позже, хорошо? – И положил трубку.

Этот парень стоял в дверях и молча смотрел на меня, не делая никаких движений. К себе я его, конечно, не подпущу – баллончик с газом у меня в кармане. Но что он задумал?

– Ну, – сказал я. – Слушаю тебя.

Ворот его футболки был распахнут, и я видел медальон на его шее: голова улыбающегося черта. Нагловатая была улыбка, неприятная. Сам «волейболист» по-прежнему молча смотрел на меня.

И в это время на лестнице послышались шаги. Парень посторонился, пропустив запыхавшегося Хому.

– Вспомнил, – сказал Хома. – Вострецов попросил, чтобы до его приезда с поляками ни о чем конкретном не договаривались.

Слушая Хому, я смотрел на «волейболиста». Тот постоял еще немного, потом бросил негромко:

– Ты не представляешь, как будешь жалеть о том, что сделал, – и, развернувшись, медленно начал спускаться по лестнице.

– Кто это? – опешил Хома.

– Мой враг, – сказал я.

Теперь я уже не сомневался – что-то должно произойти.

Светка встретила меня у порога.

– Как тетя Таня? – спросил я.

– Ты знаешь, что она мне сказала? Ходила, ходила по квартире, думала о чем-то своем, а потом вдруг говорит: «Мы должны забрать дядю Лешу из больницы».

– Как это – забрать? – удивился я. – Кто же нам его отдаст?

– Вот и я ей то же самое сказала. А она в ответ: «Он же не болеет, ему даже уколы перестали делать, так что не имеют права держать». Ты бы поговорил с ней.

Я прошел в комнату к тете Тане. Она сидела у открытого окна и смотрела куда-то между сосен.

– Тетя Таня, – тихонько позвал я.

Она вздрогнула и обернулась.

– Как ваши дела? – спросил я.

– Все хорошо, Эдичка. Я хотела поговорить с тобой.

– Я слушаю вас.

– Я сегодня подумала, что дядю Лешу надо непременно забрать из больницы. Я понимаю, что это стеснит вас со Светой, но я сама буду за ним ухаживать, пока он не придет в сознание.

– Дело не в том, стесните вы нас или нет. Пока дядя Леша без сознания, его из больницы никто не выпишет.

– Там за ним не будет никакого ухода, – сказала тетя Таня. – Здесь ему будет лучше.

– Но там он под присмотром врачей…

– И сколько же они собираются за ним присматривать? – Она взглянула на меня. – А если он не будет приходить в сознание долго, очень долго? Месяц, год? Он что – все время и будет там лежать? А как же я? Нет, его надо обязательно забрать оттуда. Мы привезем его сюда и обождем хотя бы недельку – может, все образуется. Ну, а если нет – я увезу его к нам, домой. И буду ходить за ним лучше, чем все медсестры вместе взятые.

Я покачал головой:

– И все-таки они дядю Лешу не отдадут.

– Как это – не отдадут? – удивилась тетя Таня. – Он что – их собственность?

Я понял, что она не отступится.

Врач едва не лишился дара речи, когда тетя Таня выложила ему свою просьбу. Мы стояли в коридоре больницы, и я в приоткрытую дверь видел палату и в ней – какого-то мужчину без ног, который непрерывно стонал.

– Вы представляете, о чем просите? – воскликнул доктор. – Нет, об этом не может быть и речи.