Заговор генералов

Плача уже навзрыд, Лариса уткнулась лицом в плечо Валерия.

После такого эмоционального всплеска говорить, собственно, уже было не о чем. И гроб тихо отправился в последний путь.

Немногие провожающие, чувствуя себя не очень удобно после резких слов Ларисы, постарались не опоздать на рейсовый автобус. Осталось четверо самых близких: Лариса с Валерой и Аня с Лизой. Эти две девочки недавно стали работать с Мариной, под ее рукой.

– Давайте поедем к Марине домой и там помянем ее? – предложила Лариса.

– Но ведь квартира наверняка опечатана, – возразил Валера.

– Я спрашивала следователя, который, собственно, начинал это расследование. Он потом все дело передал в городскую прокуратуру, в смысле у него забрали. Так вот он говорил, что к ней на квартиру он не ездил. Если и опечатали, так это РЭУ и местный участковый. А если нет, у меня же ее ключи, дубликат. Так что не о чем беспокоиться.

Все сели в «Москвич» Валерия и отправились на Мясницкую, где в Банковском переулке, в старом четырехэтажном доме, на третьем этаже жила… да, уже в прошлом времени, Марина Борисовна Штерн.

Дверь действительно была опечатана. Была. Поскольку бумажная полоска с печатями, оторванная и прилепленная куском пластилина к дверной филенке, свидетельствовала о том, что уже после опечатывания дверь была вскрыта, причем без всякого почтения к решению коммунальной службы.

Позвонив соседке, Лариса выяснила, где находится ближайшая власть. Бабка сказала, куда надо идти, но в глазах ее явно таился страх. Причину удалось выяснить, объяснив, что вся эта компания явилась вовсе не с целью грабежа, а хотели просто помянуть подругу в ее квартире. Но раз нельзя, кто ж станет возражать. Однако то, что дверь вскрывали без разрешения, – непорядок, и об этом должна знать милиция. Словом, кое-как успокоили бабку. И она рассказала, как несколько дней назад в квартиру вломились чужие люди. Дело было среди ночи. Мария Ивановна, так звали бабку, разнервничалась, позвонила даже участковому, мол, воры в доме, но тот ее успокоил, сказал, что это связано со службой покойной и он сам в курсе дела. Странно все это.

Тем более что прибывший вместе с Валерой участковый с ходу заявил, что бабка явно выжила из ума: никаких звонков он не помнит, а про вскрытие квартиры покойной слышит впервые. Ну и раз уж оказался тут, стало быть, надо открыть квартиру и посмотреть, все ли там в порядке.

Открыли и пришли в ужас: аккуратная двухкомнатная квартира, принадлежащая еще покойным родителям Марины – профессору МГУ и его достопочтенной супруге, урожденной княгине Голенищевой, была превращена в содом. Мебель и прочие вещи, книги, семейный архив и просто газеты, подшивки которых копились и складывались на антресолях, были вышвырнуты, разодраны и обезображены до такой степени, какой может достигнуть разбушевавшееся подлое хамство. Кошмар, светопреставление! Даже видавший виды участковый не мог произнести ни слова.

Впрочем, он и начал разговор:

– Как вы думаете, кому и зачем это было нужно?

– Кому? – ринулась в бой Лариса. – Они искали те документы, о которых постоянно говорила Марина. Она заявила, что предаст гласности факты разворовывания фондов «ленинки». Они ее убили за это! А тут искали компромат на себя. Я теперь знаю, чьих это рук дело! Я все знаю!

– Молчи, молчи… – пробовал образумить ее Валера, но Ларису несло.

– Я старалась не посвящать отца в наши проблемы, у него и своих достаточно. Но теперь – все! Пусть правительство наконец займется этими подлюгами! Этого я им не прощу!…

В общем, кроме эмоций, ничем не могла бы подтвердить своих подозрений Лариса Лямина. Ее фамилия произвела впечатление на участкового. Ну и что? «Я знаю» – не факт. «Я уверена» – где доказательства? Одни слова. А тут орудовала опытная бригада, все на голову поставили. Уж и не рад был участковый, что помимо воли оказался втянутым в какую-то явно криминальную историю с плохим концом. А ему лично все это было абсолютно по… извините, не нужно. И даже вредно. А за вредность стражам порядка нынче никто не платит. Поэтому пишите, граждане хорошие, заявление, мы его зафиксируем в особой книге заявлений и жалоб граждан, перешлем по инстанции, и пусть там себе разбираются. А квартирку-то мы закроем, опечатаем. И следов своих – тоже оставлять не надо. Мало других забот у служивых людей? Чего теперь усложнять, если хозяйка померла… ну, согласен, убили, так ведь тем, наверху, видней! Вот им и передадим заявление… со всей нашей надеждой, а как же! Но торопиться и делать преждевременные выводы, а также бросать неподтвержденные обвинения – не будем, не надо. Себе же, девушка, хуже делаем…

Наверное, он был в чем-то прав, этот осторожный участковый…

Соседняя с подъездом дверь принадлежала магазину со стендалевским названием: «Красное и белое». Но торговали тут вином и более крепкими напитками. Настроение было отвратительным, и Лариса, не встретив возражения со стороны спутниц, – Валера же был за рулем, – купила две бутылки светлого молдавского вина «Совиньон». Тарой послужили валяющиеся в бардачке машины стаканчики из-под йогурта.

Не представляла, поди, Марина Штерн, женщина, ценившая этикет, деликатность и некоторую изысканность застолья, что поминать ее будут таким вот образом. Спасибо, как говорится, не на мусорном бачке с разостланной газеткой, как это еще совсем недавно делала некоторая интеллигентная московская публика, возвращаясь с работы домой.

Горькие это были поминки: не хотелось ни о чем говорить, ничего вспоминать не хотелось, да и посуда была неудобной: вино проливалось через острые пластмассовые края. Что ж это за жизнь у нас такая, что ничего не получается по-человечески? От рождения до похорон – все убого, как-то по-воровски, и всем без исключения ты должен. Тебе – никто.

Валерий хотел было предложить пойти в какое-нибудь кафе или чайную, которыми славилась недавняя еще улица Кирова, но, проехав по переименованной в Мясницкую и увидев с десяток ресторанов с иностранными именами, сам же и отказался от собственного предложения, понимая, что и цены в них иностранные. А его карман – главного специалиста Министерства культуры России – рассчитанный всего-то на двести пятьдесят тысяч – большего он и не стоил, по мнению властодержателей министерских, – не смог бы потянуть иностранного качества обслуги. Поэтому он предложил и закончить траурный вечер в машине.

Девушек затем высадил на Дзержинке – никак не мог приучить себя, что станция метро уже несколько лет называется «Лубянкой», а по разным ассоциациям – неизвестно, что хуже для памяти: выражение «подвалы Лубянки» в объяснениях не нуждается. Ларису же собрался отвезти домой, на Александра Невского, в дом, построенный из розового, так называемого «партийного», кирпича. Одно время даже байка ходила на тему о том, что строители поступили правильно, возводя здания для партийной элиты, легко отличимые от всех прочих. Это очень понадобится, когда народ пойдет наконец громить новых господ. Тут уж не спутаешь. Однако время показало, что не тот пошел народ, нам бы лучше поглядеть, как других из танков расстреливают, а чтоб «сарынь на кичку!», так об этом и воспоминаний не осталось. Вот и стоит шикарный дом напротив Белорусского вокзала, и живут в нем все те же высокопоставленные чиновники, бывшие партийцы – ныне яростные демократы. И Ельцын вон в том подъезде жил, а как переехал, говорят, все детям оставил. Молодец, если не ты, то кто о них позаботится? Вот и Ларисин папаша живет тут, имея вполне нормальную четырехкомнатную квартиру. Когда однажды Ларису в приступе обостренной справедливости вдруг занесло в том смысле, что придут ведь и крепко спросят, Аркадий Юрьевич, уже получивший приглашение занять пост вице-премьера российского правительства, но еще не сделавший и шага на новом поприще, пожал плечами и заметил:

– Не нравится? Давай переедем в пятиэтажку, куда-нибудь в Дегунино. Я не возражаю. Но лично тебе будет труднее добираться до работы. Мне наплевать, за мной машина закреплена…

В общем, как понимал Валерий, папаша у Ларисы был вполне нормальным мужиком, и с ним наверняка следовало бы поговорить о делах, творящихся в библиотеке. Правда, знаком он с Аркадием Юрьевичем был, в общем, шапочно. Но в любом случае, если уж вице-премьер окажется бессильным против библиотечной мафии, иными словами и не назовешь, то тогда, как говорят, ваще гаси свет.

На вопрос Валеры, как дела у отца, Лариса лишь раздраженно махнула рукой: мол, занят, не до нас.

– Но ты же, в общем, правильно предложила, что надо бы ему рассказать, в том смысле, что…

– Ах, оставь ты! – поморщилась Лариса, продолжая думать о чем-то своем. – Ты же сам должен понимать, что наши проблемы для него, как лишние… гири на яйца… – При всем своем высоком образовании Лариса иногда бывала грубой, как извозчик. И даже бравировала своей «земляной» лексикой.

– Чего-то не нравится мне вон тот гаишник, который вроде бы как ведет нас, – заметил он задумчиво, чтобы переменить тему да заодно поделиться своими сомнениями. – От самой Мясницкой катит, не отстает. Но мы ж нигде ничего не нарушили. Странный какой-то.