Заговор, которого не было...

Веня и Дробов вытащили как мертвяка еще живого Ле­бедева, вытянули за руки, бросили на обледеневшую, жест­кую землю.

Роман подошел, глянул сверху, равнодушно, без злобы еще пока, ударил с размаху ногой в пах, потом той же но­гой, посильней размахнувшись, как бьют пенальти, — в лицо, с разворотом...

Лебедев затих.

Роман сам, словно не пахан, а рядовой член банды, по­дошел к багажнику, пошарил, нашел то, что искал — кани­стру с бензином.

— А он мне и говорит, — обернувшись к подельникам, словно продолжая давно начатый рассказ, повторил свою излюбленную фразу из заветов опытного рецидивиста: — Главное, говорит, пацан, это когда убиваешь и никого рядом из свидетелей нет, это чтоб мертвяк был нату­ральный.

— Это как? — не понял Веня.

— Учись, пока я жив, — весело захохотал Роман и стал аккуратно поливать бензином лежавшее недвижимо на мерзлой земле тело Лебедева. Похлопал рукой по карманам:

— А спички где?

— В поезде, — в рифму ответил Веня.

— Пошути у меня. Сколько раз говорил тебе, берешь чу­жое — возвращай. В следующий раз возьмешь прикурить и не отдашь, руки оборву...

Злобно матерясь, Роман направился к брату и Дробо­ву, которые, после того как Роман взял из багажника канистру, решили повнимательнее обыскать его и сей­час копошились в нем, рассматривая в полутьме найден­ные вещи.

— Гляди, гляди, — завопил Веня, — братан, ты глянь только, твой «факел» ноги делает. Никак домой намы­лился?

Веня протянул спички брату.

— Держи. Догоняй, а то не поспеешь за ним, ишь как бежит резво, — загоготал довольный шуткой Веня.

Роман выхватил спички, бросился вдогонку. Он, во- первых, любил доводить дело до конца, во-вторых же, как уже отмечалось, приучал себя и банду не оставлять живых свидетелей.

Дробов, оставив и багажник, и гогочущего Вето, и истекающего кровью Кордина, бросился вдогонку за па­ханом.

Да накладка вышла.

То ли Лебедев в состоянии аффекта рванул слишком быстро, умело использовав несколько секунд форы, предо­ставленной коротким замешательством среди бандитов, то ли, напротив, истекая кровью, упал где-то среди кустов гу­стого подлеска и стал в темноте ночи совсем невидимым, а только не нашли они его. Да и ориентацию потеряли — в какую сторону бежал-то? Вроде все кусты и перелески ощупали — нет мужика.

Понуро вернулись к машине...

— А говорил, живых не оставлять? — начал было подна­чивать старшего брата Веня. Да осекся, встретив волчий взгляд Романа.

— А кто виноват, сучок драный? Кто слабо его ударил в висок? У другого давно бы коньки откинул. А кто его но­жом пырял, так, что он, вишь, бегает как олень? Кто? Бей в следующий раз точнее, сопляк. — Роман несильно, но хле­стко ударил брата по губам. У того слезы навернулись на глаза, он обиженно фыркнул, хотел было что-то возразить, но удержался. Знал — с Романом в такие минуты лучше не спорить.

Один Дробов сохранял олимпийское спокойствие.

Он подошел к телу Кордина, накинул ему на голову удавку, заметил:

—Давайте, кенты, хоть этого наверняка кончим, а то, не ровен час, и он сбежит.

Он перевернул стонущего, окровавленного Кордина на живот, так, чтоб ему удобнее было затягивать удавку, по­ставил правую ногу на спину жертвы, потянул удавку.

— Ну, все, кажись, кончается.

Озлобленные неудачей с другой жертвой, братья Ахтаевы бросились к телу умирающего Кордина, набросились на дергающееся в конвульсиях тело, один с ножом, другой с заточкой, и успели, пока он не затих окончательно и на­всегда, нанести каждый по два удара в грудь и сердце.

— Ну, кажись, этого наверняка, — удовлетворенно бро­сил Роман.

Все трое тяжело дышали, сдерживая рвущиеся из груди злость и ярость.

Ударили каждый по мертвому уже телу, как бьют нос­ком ноги по покрышке переднего колеса перед тем как ехать дальше.

— Ну, взяли...

Они взяли за руки-за ноги ставшее вялым и безжизнен­ным тело, все еще тяжело дыша и матерясь, оттащили его в овраг, забросали срезанными ветками.

— Ну, теперь не найдут, — уверенно прошептал Дробов.

— Если только сам не покажешь, — недобро ухмыльнул­ся Роман.

— Как это? — удивился Веня.

— А так, рассказывали мне на зоне, — попадешь под пресс сыскарей, покажешь все, что знаешь.

— Я никогда не покажу, — уверенно заметил Веня.

Забегая вперед, заметим, что показали место, где тлел

труп убитого ими Кордина, все.

Не сговариваясь, каждый в отдельности.

Это смелые они были, когда бесчувственное тело реза­ли. А когда руки за спину в наручниках...

Ну, да это потом...

А пока, уже не думая ни об убитом Кордине, ни об уми­рающем где-то под кустами Лебедеве, почувствовав уже радостную эйфорию, делили трофеи.

На троих вышло немало за один заход.

Потом все эти вещи следователи прокуратуры найдут, обнаружат в домах бандитов, у их родственников и друзей, во время обысков (никто не поспешил сдать подаренные краденые вещи), так что можно теперь точно сказать, во что оценили бандиты убитых ими людей:

— магнитофон «Соната» — 85 р.

— кассеты к нему — 65 р.

—деньги — 120 р.

—джинсовая куртка — 160 р.

— часы марки «Слава» — 60 р.

— флакон одеколона «Цветочный» — 20 р.

— карманные часы «Молния» — 20 р.

— магнитофонная кассета — 4 р.

— бумажник — 3 р.

Они ласково трогали вещи, добытые в «бою», спорили, кому что останется, по-шакальи грызлись между собой, стремясь преувеличить свою роль в банде, в убийстве, доказывая, что именно ему должна принадлежать та или иная вещь.

Когда еще продадут они машину в азербайджанском ауле, когда получат поделенные за нее деньги, — а тут вот — свеженькое, только что отнятое добро. Им так при­ятно обладать: было не твое, а вот уже твое. И надо-то толь­ко и всего — сдавить удавку, ударить ножом, заточкой, пнуть...

Пройдет время, и жадность подведет бандитов. Все эти вещи найдут. И будут они свидетельствовать против трех нелюдей на людском суде. Опознанные родными и друзья­ми Кордина и Лебедева, эти вещи будут свидетельствовать против убийц тогда, когда сами они этого никак ожидать не будут.