Заговор, которого не было...

При неряшливом (образное выражение С. Мельгунова) отношении к человеческой жизни нередко расстреливали однофамильцев, или (как это было с делом Ухтомского) под арест попадал однофамилец какого-либо подозревае­мого, и там уж статья всегда находилась... Удивляться это­му не приходится, если М. Лацис в своих открыто опубли­кованных в те годы статьях свидетельствовал, что было не­мало случаев, когда расстрелы применялись не в наказание арестованных, а в целях воздействия на обывателя. Счита­лось, видите ли, что лучший способ «предотвращения за­ранее всяких контрреволюционных движений» — это «тер­роризировать население». И надо сказать, чаще всего цель эта достигалась...

Вообще чекистам первых лет советской власти не отка­жешь ни в логике, ни в изобретательности. И цели ставили перед собой вполне реальные, и достигали их с обескура­живающей быстротой. Был, например, такой быстрый способ получить признание у подозреваемого, если улик, которые бы «приперли его к стенке», не просто не хватало, а они блистательно отсутствовали. Назывался способ «ки­тайским». О нем пишет С. Мельгунов. Вот его описание: «Пытаемого привязывали к стене или столбу; потом к нему крепко привязывали одним концом железную трубу в не­сколько дюймов ширины... Через другое отверстие в нее сажалась крыса, отверстие тут же закрывалось проволочной сеткой и к нему подносился огонь. Приведенное жаром в от­чаяние животное начинало въедаться в тело несчастного, чтобы найти выход. Такая пытка длилась часами, порой, до следующего дня, пока жертва не умирала». А если оставалась в живых, то непременно сознавалась в своей контрреволю­ционной деятельности. Жестокость порождала жестокость: страшные пытки применяли и красные, и белые...

Самое же поразительное, когда читаешь материалы о «красном терроре», это не описание пыток и иных методов добывания улик следователями, а их полная уверенность в своем праве на бесправие! Арестовывали сотнями тысяч, кого-то, не доказав вины, расстреливали, кого-то, не дока­зав невинности, отпускали. Полный правовой беспредел! В своих статьях один из главных теоретиков такой практи­ки Лацис отмечал, что многих арестованных в первые годы советской власти чекисты отпускали на свободу довольно скоро. «...Нас спросят, — писал он, — откуда же такая мас­са невинно арестованных (логика такая — раз отпустили, значит зря арестовали. — Авт.)?.. Происходит это потому, что когда целое учреждение, полк или военная школа заме­шаны в заговоре, то какой другой способ, как арестовать всех (курсив наш. — Авт.), чтобы предупредить возможную ошибку и в процессе тщательного разбора дела выделить и освободить невиновных?»

V. «Комитет боевой организации»

«Штаб петроградских контрреволюционеров»

Руководитель петроградских большевиков Григорий Зиновьев известен в истории как один из первых большевиков-руководителей, кто начал расстреливать заложни­ков, устраивать крупномасштабные провокации против представителей «свергнутых классов», духовенства Рус­ской православной церкви, идеологических противников. Так что в его трагической гибели в застенках более поздне­го времени — есть своя историческая закономерность. Петроградские чекисты имели, таким образом, весьма симпатизирующего им партийного босса, благосклонное отношение руководства в Москве и достаточное количество «исполнителей» для конкретной практической работы.

К этим объективным факторам, обусловившим даль­нейшее развитие событий, нужно добавить и субъек­тивный.

Петроградским чекистам, наверное, уж очень хотелось показать, что и они не лыком шиты, что и в Петрограде, ставшем после отъезда правительства губернским городом, умеют раскрывать крупные контрреволюционные загово­ры. И такой случай предоставился... Точнее, его создали — под названием «Заговор Таганцева» или «Петроградская боевая организация».

Чтобы придать размах делу, оно было структурировано, разбито на несколько как бы самостоятельных, но тесно связанных «заговорщиков». Так и работать с арестованны­ми легче, и ощущение грандиозной деятельности возника­ет. Шутка ли! Добрый десяток контрреволюционных под­полий, объединенных зловещим антисоветским штабом...

Первым в материалах дела идет «Комитет боевой орга­низации», ее штаб. Основные обвиняемые — Юрий Пав­лович Герман, Владимир Николаевич Таганцев и Вячеслав Григорьевич Шведов.

Идея фабрикации крупного дела возникла у петроградс­ких чекистов, вероятно, летом 1921 г., когда на финской границе при ее переходе в ночь с 30 на 31 мая был убит Ю. П. Герман. Случай, в общем-то, достаточно ординар­ный для тех лет: и границу переходили постоянно десятка­ми, туда и обратно, и постреливали на ней, и убивали время от времени. Но тут как раз подоспело время красного тер­рора, а у убитого были обнаружены вроде бы и ни в чем страшном его не уличающие, но для той эпохи достаточно опасные документы: письмо от 20.02.21 в Гельсингфорс на имя Д. Д. Гримм из Парижа от зам. председателя «Бюро по защите прав русских граждан за границей», организован­ного Российско-промышленным торговым Союзом. Орга­низация, как видно из названия, никакого отношения к заговорам и восстаниям не имела, но связь с империалис­тическим Западом была налицо. Судя по рапорту уполно­моченного Петроградской губчека Александрова были при убитом на границе еще и почтовая переписка (кроме этого письма), «порядок связи» (таинственное обозначение, скорее всего, — рожденное воспаленной фантазией упол­номоченного), и статья «Музей и революция». Печальный же парадокс состоит в том, что теперь нам остается га­дать — были ли указанные документы при убитом, или все они — выдумка. Ибо если они были, то уж, наверное, ока­зались бы в деле — хоть какие-то, да улики. Увы, папка пу­ста — в ней сиротливо покоится лишь статья «Музей и ре­волюция», о которой мы уже рассказывали выше, как и о печальной участи ее автора.

Таинственность, таким образом, была характерна для «Дела № Н-1381» с первых дней его рождения. Кто такой убитый Юрий Петрович Герман? Тишина... Кто такой Д. Д. Гримм, письмо которого якобы (потому что в деле-то его нет!) было найдено на теле убитого Германа? Среди сотен репрессированных по делу находим знакомую фами­лию: Вера Оскаровна Гримм, 1886 г.р., уроженка г. Петер­бурга, уборщица лаборатории государственного дерево- пропиточного завода. По окончании дела была выслана из города, дальнейшая судьба ее неясна... Скорее всего, как и подавляющее большинство высланных, осужденных на короткие сроки или оправданных по делу о «Петроград­ской боевой организации», она была позднее, в конце 30-х гг., репрессирована (как правило, привлекавшихся за участие в контрреволюционной деятельности, и даже пол­ностью оправданных, в 1937—1939 гг. расстреливали без дополнительного следствия). Судя по всему, молодая еще женщина, работавшая уборщицей на заводе, была предста­вительницей «эксплуататорского класса», и даже если не удалось доказать ее родство с убитым Гриммом, рано или поздно каток чрезвычайки ей все равно грозил.

А что Шведов, другой «член» «Комитета боевой органи­зации»? Опять тишина... Известно из материалов дела, что

Вячеслав Григорьевич Шведов, 1896 г.р., бывший подпол­ковник артиллерии царской армии, был по постановлению Президиума Петроградской губчека приговорен 24 августа 1921 г. к расстрелу.

По объективным данным вполне подходил на «роль» одного из руководителей заговора — волевой, молодой офицер, судя по тому, что в двадцать с небольшим стал подполковником, — человек геройский, ибо столь быстро пройти ступени офицерской карьеры можно было лишь на войне. Где родился, как попал в Петроград — неизвестно. Но среди списков высланных из Петрограда находим зна­комую фамилию (кстати, рядом с фамилией Веры Оска­ровны Гримм, и здесь они оказались вместе) — Пелагея Григорьевна Шведова, 1902 г. р., уроженка Саратовской губернии, студентка химико-фармацевтического институ­та. Почти нет сомнений, что младшая сестра Шведова. Может быть, саратовские краеведы разыщут следы этой многострадальной семьи? Мы же вернемся в Петроград 1921 г., вновь перелистаем страницы дела «Комитета бое­вой организации». О Шведове — лишь одна запись (если не считать престранного упоминания этой фамилии в показа­ниях Таганцева, которых мы коснемся чуть ниже). Дело в том, что в материалах никаких документов на Шведова В. Г. нет! Есть лишь два листа в его папке с машинописным тек­стом об отношении жителей г. Петрограда к советской вла­сти, о голоде, о дезертирстве из армии и т.д. На первом ли­сте — запись: «Найдено при побеге Вячеслава Григорьеви­ча Шведова». Откуда взяты эти документы, кому на самом деле принадлежали, кто их исполнитель, — все это покры­то мраком неизвестности. Неясно и другое: расстреляли Шведова или только приговорили и храброму подполков­нику удалось бежать, при побеге же где-то были обнаруже­ны указанные выше документы и приобщены к делу, за не­имением иных, доказывающих руководящую роль Шведо­ва в заговоре?

Поначалу, думается, и сами петроградские чекисты не очень ясно и четко представляли, куда заведет развязанное ими дело. После ареста Владимира Николаевича Таганце­ва и доверительных бесед с ним дело стало приобретать ка­кие-то реальные очертания.

Владимир Таганцев: до и после 1917 г.

Я уже не раз упоминал в этой книге имя В. Н. Таганцева, ставшего волей и фантазией петроградских чекистов ка­кой-то гигантской фигурой российской контрреволю­ции — масштаба Савинкова. Самое время хотя бы немного рассказать об этом человеке, втянутом в мясорубку «крас­ного террора».

Владимир Николаевич Таганцев родился 2 октября 1889 г. в семье доктора уголовного права, профессора ка­федры Уголовного права Петербургского университета, действительного тайного советника, сенатора (с 1887), члена Государственного Совета (с 1906), председателя Ко­миссии по тюремному преобразованию, почетного члена Российской Академии Наук (с 1917) Н. С. Таганцева (1843-1923).

Н. С. Таганцев происходил из небогатой купеческой се­мьи. Родом был из г. Пензы. Лишь благодаря своим лич­ным качествам он стал не только широкообразованным че­ловеком, но и крупным ученым, видным общественным деятелем России. И, к слову сказать, у него учились юриди­ческим премудростям в Петербургском университете мно­гие будущие крупные политики. Учиться у Таганцева счи­тали честью петербургские юристы-студенты, его репута­ция человека и ученого была весьма высока. В отличие от отца или, скажем, другого юриста, постигавшего законы юриспруденции в стенах университета и спустя два десяти­летия решившего его судьбу — Вл. Ульянова, юный Влади­мир Таганцев без интереса перелистывал речи судебных ораторов прошлого, старинные фолианты римского права в библиотеке отца или «Кодекс Наполеона»... Юношу при­влекала биология. Кстати, в петербургской гимназии К. Мая, куда он в августе 1903 г. поступил, преподавание это­го предмета было поставлено образцово (как, впрочем, и остальных). Любопытно, что если В. Ульянов учился на юрфаке, где преподавал Таганцев-старший, Таганцев- младший учился в гимназии, председателем попечитель­ного совета которой был П. М. Горбунов, отец будущего личного секретаря В. И. Ленина, а затем управделами Со­внаркома. Неисповедимы пути твои, Господи!

Однако пока ни В. Ульянов, ни тем более юный сын П. М. Горбунов ничем молодому Таганцеву не угрожают и не мешают. И не от них пока зависит судьба Владимира Николаевича, который, закончил по первому разряду в 1907 г. гимназию К. Мая, поступает в биологическую груп­пу естественного раздела физико-математического фа­культета Петербургского университета.

В 1912 г. он так же успешно, как поступил, заканчивает университет. И так же, как поступал без блата, лишь за свои способности и усердие к наукам, получает предложе­ние остаться при университете. И 20 ноября 1912 г. начина­ет свою научную самостоятельную деятельность в должно­сти внештатного младшего лаборанта, но с ориентацией на подготовку к профессорскому званию по кафедре геогра­фии. Впоследствии был командирован за границу — для повышения знаний и развития навыков.