Заговор обреченных

– Я бы, скорее всего, ответил, что да, уверен. Но сейчас здесь слишком много людей, все взвинчены и никто ничего толком не знает. Если позволите, я позвоню вам через несколько минут.

– Мы уже ждали твоего звонка, Фриц, – только сейчас, несколько опрометчиво, напоминает ему Ольбрихт о том, что он сам обязан был связаться с ним и произнести хотя бы ту одну-единственную фразу, которая была ими обусловлена, – «Штиф приведен в движение». Именно она послужила бы сигналом к проведению всей операции «Валькирия». – И будем ждать дальше.

Ольбрихт положил трубку и, сдернув с переносицы невзрачные мутноватые очки в круглой металлической оправе, принялся усердно протирать их, стараясь при этом не встречаться взглядом со своими сообщниками.

– Не кажется ли вам, что если бы фюрер погиб, Фельгибель уже знал бы об этом? – сдавленным голосом говорит Геппнер.

– Но взрыв произошел, Фельгибель подтвердил это, – возражает Бек. Он всегда выглядел несколько решительнее Геппнера.

– Из этого ничего не следует, – упрямствует Геппнер.

Еще осенью сорок первого Геппнеру прочили большое будущее и даже ставили его в один ряд с Гудерианом и Манштейном. Но уже зимой, спасая свою 4-ю танковую армию, где-то там, в русских снегах, он отдал приказ о ее отступлении, не получив на то соизволения фюрера. И был отправлен в отставку без права ношения формы. Поговаривали, что Гитлер даже грозился вообще разжаловать его до рядового и отправить в окопы, но потом поддался на уговоры Кейтеля и смирил свой неправедный гнев. Вот тогда Геппнер сник. Тогда и затаил ненависть к Гитлеру, которая со временем привела его в стан «валькиристов».

– В любом случае нам следует действовать, – еще более жестко утверждает свою решительность Бек, тоже в свое время изгнанный. Свою непонятную многим решительность он доказал, еще будучи в должности начальника штаба вермахта, когда, задолго до этой войны выступил против решения фюрера оккупировать Прагу. За что и получил насмешливо-презрительную кличку «Пражский Миротворец». Однако теперь, когда Гитлер отправлен к праотцам и придется вести трудные переговоры с Англией и Америкой, его «пражское миротворчество» представлялось очень даже кстати.

В томительном ожидании прошло пять минут, десять. Фельгибель не звонил. И чем дольше длилось его молчание, тем больше в сознание Ольбрихта закрадывалось подозрение, что он уже никогда не позвонит сюда: то ли окончательно струсил, то ли уже арестован.

Приказав адъютанту находиться у телефона в ожидании звонка Фельгибеля, Ольбрихт заявил, что идет к Фромму.

– Может, нам пойти всем вместе? – предлагает Бек.

– Я против, – сразу же предупреждает Геппнер. И Бек понимает его. Во время беседы с командующим Геппнер чувствовал бы себя слишком неловко. Ведь Фромм не догадывается, что перед ним человек, который через час должен занять его кабинет.

– Я постараюсь убедить Фромма. Если же нет… – Ольбрихт не договаривает, но оба генерала почему-то переводят взгляды на кобуру его пистолета.

– Если он заупрямится, нам придется действовать самим, – смягчает их решимость Ольбрихт.

11

Фромм ждал его появления. Как только Ольбрихт вошел, командующий весь напрягся и выжидающе уставился на него. До сих пор Фромм держался как бы в стороне от заговорщиков. То есть он, вроде бы, поддерживал их, нo в то же время не давал никаких оснований для уверенности в нем. Вот почему каждый раз, когда доходило до определения действий командующего, путчисты вынуждены были оговаривать: «Если Фромм не примкнет к нам, его придется изолировать, заменив Геттером».

– Что-то я не вижу Штауффенберга. Нам важно знать, одобрил фюрер план создания новых частей из ополченцев или нет, – первым заговорил командующий, давая понять, что его интересует сейчас только это.

«Как же он заботится о своем алиби! – недовольно поморщился Ольбрихт. – Наверняка уже продумал как минимум пять версий объяснения своего бездействия на случай провала. “Да, оказывается, заговорщики действовали под крышей штаба армии резерва. Но причем здесь я?”»

– Мы тоже пока не видим здесь полковника Штауффенберга, господин командующий, – воинственно отвечает Ольбрихт. – Но для того, чтобы вернуться из «Волчьего логова», нужно время. И стоит ли нам терять его? Только что я беседовал с генералом Фельгибелем. Он передает, что покушение на фюрера состоялось. Вся ставка в панике. Больше нам ждать нечего. Мы просили бы вас, господин генерал-полковник, отдать подчиненным частям приказ о действиях согласно плану «Валькирия».

– Подождите вы со своим планом «Валькирия», Ольбрихт… – вырастает из-за стола гигантская фигура командующего. – Кто подтвердил, что покушение действительно состоялось, – да, нет? – Лицо командующего становится пепельно-серым, а пальцы он сжимает в кулаки, возможно, только для того, чтобы не выдавать дрожи. Однако Ольбрихт старается не замечать этого. Он и сам пребывает в адском напряжении.

– Это подтвердил сам начальник службы связи Верховного командования вермахта генерал Фельгибель. Он сейчас там, в ставке фюрера. И кто, как не он…

– Заверения Фельгибеля – еще не доказательство. Есть официальное сообщение о том, что фюрер погиб? – стоит на своем командующий армией резерва. – Я спрашиваю: да, нет? А мне нужны четкие, убедительные доказательства.

– Но вы можете сами связаться со ставкой и проверить.

– Именно это я и намерен сделать. И пока не услышу подтверждения из уст самого Кейтеля…

– Кейтель был на совещании. Его могло спасти только чудо.

– Чудо – это как раз для Кейтеля, – медленно двигает массивной, похожей на жернов, нижней челюстью Фромм; Ольбрихт пытается понять сказанное им, но не может.

Все проясняется буквально через минуту. Ольбрихт потрясен. Кейтель отвечает сразу же. В иное время до него почти невозможно дозвониться, невозможно выловить в штабных лабиринтах ставки, а тут вдруг…

– Господин фельдмаршал, – торжественно-заискивающим тоном начинает Фромм. – Я хотел бы выяснить, правда ли, что?..

– Это произошло, Фромм. Это произошло! – разъяренно кричит в трубку начальник штаба Верховного командования вермахта. – Какие-то грязные подонки, предатели рейха, осмелились совершить покушение на фюрера. Но вы не должны выполнять никаких приказов, кроме тех, что поступают из ставки. Вы поняли меня, Фромм? Мы пока не знаем, кто они. Но очень скоро заговорщики выдадут себя. Кое-какие подозрения уже имеются. Поэтому никаких приказов, которые могли бы изменить ситуацию, в столице.

– То есть фюрер жив?

– Жив и совершенно невредим. Сообщите об этом всем офицерам своего штаба. Важно, чтобы они знали. Он, конечно, получил несколько царапин, слегка оглушен… Но мы-то, военные, понимаем, что это чепуха. Да, еще четыре человека тяжело ранены. Один полковник, кажется, убит. Или умер уже в госпитале.

– Значит, господь по-прежнему хранит нашего фюрера, – громыхает в трубку Фромм, победно, по-садистски, ухмыляясь Ольбрихту. И тому кажется, что, положив на рычаг трубку, командующий тотчас же возьмется за пистолет.