Заговор против «Эврики». Брошенный портфель

Илья видел, что нацисты, используя тяжелое материальное положение германского народа, недовольство Версальским договором, бременем репараций, привлекали на свою сторону демагогией и обещаниями все новые и новые группы населения и уверенно шли к власти. Чувствовалось, что скоро они будут хозяйничать в стране. Илья наконец решил подать заявление о вступлении в нацистскую партию. То, что он сделал это до прихода фашистов к власти, безусловно, должно впоследствии помочь его карьере. Рекомендация Гесса и хлопоты Ганса Шульца сделали свое дело: вскоре Илья, к великой радости Ганса Шульца, стал обладателем билета национал-социалистской партии.

Слух об этом моментально облетел однокашников Ильи.

Иоганн Ридель, имевший привычку при встрече с Ильей остановиться и рассказать новости, переброситься шуткой, в этот день, проходя мимо, лишь сухо кивнул головой, а Ревекка Гольдшмидт сделала вид, что не замечает его.

А когда Франц Гальдер, особенно подружившийся с ним в последнее время, попытался незаметно прошмыгнуть мимо, Илья схватил его за руку.

— Франц, в чем дело, почему ты избегаешь меня?

— Ты связал себя с авантюристами. Это можно объяснить, прости меня, или недомыслием, или непорядочностью. Подумай хорошенько, что делаешь. Я потерял всякое уважение к тебе, — сказал Гальдер и не стал слушать возражений Ильи, который в духе речей Ганса Шульца хотел доказать обратное.

На большой перемене Илья расхаживал по коридору. Вдруг он услышал персидскую речь. Занятый своими мыслями, он не понял сразу, что обращаются к нему.

Его нагнал студент со смуглым лицом, крючковатым с горбинкой носом, что-то хищное, ястребиное было в его физиономии.

— Агаи Шульц, чашм шума роушан, я вас искренне поздравляю и, прямо скажу, завидую. Отныне вы в числе сподвижников великого человека нашего времени.

Илья обернулся.

— Ах, это вы, Махмуд-бек, моташакерем, — Илья, улыбаясь, положил ему на плечо руку.

Этот высокий широкоплечий парень не отличался особым умом, его сразу пленила фашистская мишура. И он действительно был горд, что один из его товарищей стал членом нацистской партии.

Раздался звонок, и Махмуд-бек не сумел закончить свою по-восточному цветистую речь. Оба заспешили на лекцию.

Разговор с Махмуд-беком, конечно, не мог сгладить неприятного осадка, который оставило резкое изменение отношений Иоганна Риделя, Ревекки и Франца Гальдера, но Илья понимал, что они правы, и успокаивал себя тем, что в интересах дела с этим надо примириться.

В один из ближайших дней после этих неприятных разговоров Илья написал Довгеру открытку, в которой между строк самого невинного характера тайнописью сообщил о своем вступлении в фашистскую партию. За несколько месяцев до этого он таким же путем известил Довгера, что Ганс Шульц решил скрыть его приезд из СССР и он живет по документам Вальтера. Сообщил он и о поступлении в университет. Каждая такая открытка была в жизни Ильи приятным событием. Становилось легко и приятно на душе, будто поделился с близким и родным человеком тем, что пережил и испытал за это время. Он был уверен, что Довгер уже нашел возможность повидать его лично, хотя бы издали, чтобы знать своего корреспондента в лицо.

Однажды, выходя из дому, Илья столкнулся с медленно проходившим по тротуару мужчиной лет сорока, в котелке и с толстой замысловатой палкой. Прохожий пристально посмотрел на Илью и затем несколько раз обернулся.

“Это Довгер”, — мелкнуло у Ильи в голове. Сердце забилось тревожно, хотелось броситься за прохожим и заговорить с ним.

“Темные волосы, опущенные вниз кончики усов — это скорее украинец, чем немец, рассуждал Илья. Но тут же засомневался. Разведчик, находящийся на нелегальном положении, будет всячески стараться походить на немца, усы, как у Тараса Бульбы, он сбрил бы в первую очередь”.

30 января 1933 года сторонники наци торжествовали — Гитлер стал рейхсканцлером. Фашисты пришли к власти. Многие встретили это известие с тревогой. Люди понимали, что война теперь становится, как никогда, реальной и близкой.

Ганс Шульц ликовал. В этот вечер он особенно долго говорил с Ильей, строя предположения о том, что предпримет фюрер для улучшения жизни народа.

Илья был тоже взволнован. Он понимал, что пришло время активно взяться за выполнение задания, полученного в Москве. Теперь уже нельзя ждать окончания университета. Нужно что-то предпринимать. Там, в Москве, должны регулярно получать информацию о планах фашистов, ставших хозяевами Германии.

— Не думаете ли, дядя, что пришло время позаботиться о моей карьере? Я уже достаточно взрослый человек. Мне нужны связи в обществе.

— Да, да, сынок. Пора. Я немедленно займусь этим и введу тебя в дома, где ты встретишь полезных людей.

На следующее утро во время завтрака Амалия передала Илье записку. Его вызывали в штаб штурмового отряда.

— О, это доброе начало! — воскликнул старик, когда Илья прочитал ему записку. — Я уверен, ты получишь ответственное задание.

Вот оно пришло, самое неприятное: расплата за билет члена нацистской партии. И сразу же все мысли Ильи переключились на то, как избежать непосредственного участия в арестах демократически настроенных людей, в еврейских погромах и других фашистских зверствах.

С тяжелым сердцем вышел он из дому.

Улицы были забиты штурмовиками, спешившими в разных направлениях. Илья с трудом добрался до Бисмаркштрассе, где помещался штаб штурмового отряда.

— Вы, кажется, студент? — спросил начальник отряда Штрайт, к которому направили Илью.

В форме штурмовика Штрайт выглядел смешно. Этому добропорядочному бюргеру не шла форма, она сидела на нем мешковато, как на новобранце, одетом в обмундирование не своего размера.

— Так точно, учусь на третьем курсе университета, — ответил Илья, оправляя коричневую рубашку.

— Мы включили вас в группу по связи с отрядами. Будете дежурить в штабе. Возьмите на себя обобщение сведений, поступающих с мест. Это интересная и ответственная работа.

— Есть! Приложу все усилия, чтобы выполнить ее как можно лучше, — обрадованно ответил Илья, такая работа его устраивала.

— Идите в комнату 421 и принимайтесь за дело. Я позвоню туда.

Около двух месяцев Илья проработал в штабе. В докладных записках он обобщал сообщения штурмовых отрядов об арестах коммунистов, передовых интеллигентов, именами которых когда-то гордился Берлин, о еврейских погромах, опустошавших целые кварталы, и о прочих бесчинствах. Было трудно с деланным спокойствием выполнять эту работу.

27 февраля 1933 года, в день поджога рейхстага, Илью вызвал Штрайт и сказал, что руководство рейха решило организовать завтра демонстрацию и потребовать сурово наказать виновников поджога и что Илье поручается присоединиться к демонстрации и информировать по телефону штаб о том, как она будет проходить.

По первым же сообщениям о поджоге рейхстага Илья почувствовал, что это провокация, что поджог организован самими фашистами. Когда Штрайт сказал о демонстрации, Илье стало ясно, что демонстрация — это подготовка общественного мнения к расправе с коммунистами и передовыми людьми.