Заговор Ван Гога

– А Советам-то как они достались? – спросил Хенсон. – Об этом что-нибудь известно?

– Тоже растащили, я думаю. Сначала немцы, потом русские. Кто знает? После окончания холодной войны в Берлине были найдены кое-какие документы. Платежные квитанции за приобретенные предметы искусства. В одной из них как раз упоминался Ван Гог из нашей коллекции. В другой – несколько ваз из отдела керамики.

– И кто-то видел эти вазы? – спросил Жолие.

– Насколько я знаю, нет. – Турн опять обернулся к портрету. – И Ван Гог тоже не появлялся. Квитанции, найденные в Берлине, вовсе не означают, что вещи действительно туда добрались. Мы же видели столб дыма от горящего грузовика! Нет, документы на якобы купленные музейные фонды составлялись еще до погрузки или чуть позже, чтобы скрыть факт кражи коллекции. А может, кто-то где-то втихомолку приложил руку. Что еще можно ожидать от воров!

– Скажем, некто, работавший на Третий рейх, – пустился рассуждать Хенсон, – взял настоящую музейную опись, чтобы сфабриковать поддельные квитанции. Но ему – или им – не было известно, что некоторые предметы погибли. Или что их украли по пути. По моему опыту, расследования далеко не раз сталкивались с подобными ситуациями.

Турн не слушал Хенсона. Он просто стоял и молча плакал.

– Нет, это невероятно… Словно встретить давно пропавшего брата…

«Или отца», – подумала Эсфирь.

Итак, ситуация прояснялась. Известно, что Стефан Мейербер от имени нацистов грабил музеи в Южной Франции. Очевидно, он бежал затем в Голландию, где вновь приложил свои таланты, а потом в Германию.

По дороге он сменил имя и фамилию на Сэмюеля Мейера, затем эмигрировал в Америку. Хенсон прав. Смерть Мейербера в Швейцарии – всего лишь инсценировка. Как иначе объяснить, что подлинный Ван Гог объявился на чердаке дома Мейера в Чикаго?

Надо полагать, мать Эсфири об этом узнала. Возможно, даже видела Ван Гога своими глазами. Вот почему она бросила Сэмюеля Мейера. Из любви к дочери она сохранила страшный секрет ее отца.

Тело девушки словно онемело, в животе образовался какой-то мертвый комок. Нет сил думать. Нет сил даже плакать.

Глава 6 ЗАКОННЫЕ ВЛАДЕЛЬЦЫ

Двумя днями позже девушка проснулась со страшной головной болью. Мало того, кто-то настойчиво колотил в дверь ее гостиничного номера. Во рту жгло и резало, будто она полночи жевала утеплитель из стекловолокна. На столике валялась пустая бутылка перцовой водки, укоризненно показывая на Эсфирь горлышком.

Сморщившись, она посмотрела в глазок. Тут Мартин Хенсон вновь забарабанил по филенке, словно намереваясь выбить дверь.

– Это я, – сказал он.

– Вижу, не слепая, – раздраженно проворчала она и, мучительно стеная, сумела-таки справиться с цепочкой и замком. – Чего ты хочешь?

– Интересные дела творятся, – объявил он с порога.

– Мне все равно, – отрезала девушка и отправилась в ванную, чтобы умыться холодной водой. Увы, из крана лилась только теплая струйка. Так ей показалось, по крайней мере.

– Вид у тебя, однако… – протянул он.

– Лесть тебе не поможет. Евреи вообще не очень-то пьют, – вздохнула она.

– Тем лучше для них.

– Но мы склонны к похмелью. Послушай, Мартин, я собираюсь домой, в Израиль. Правду об отце я узнала, а что будет дальше, меня уже не касается. Уж лучше бы картина сгорела, честное слово.

– Она спаслась из огня дважды, первый раз в сорок пятом, а второй вместе с нами. Может, это рука судьбы.

– Может, это, наоборот, проклятие. Я лично просто хочу домой.

– Ты, наверное, еще далеко не все знаешь. Сдается мне, газеты ты не читаешь и ящик не смотришь.

Хенсон отодвинул водочную бутылку и на ее место бросил свежий номер «Чикаго трибьюн». Пролистнул несколько страниц, затем с хрустом сложил газету в две четверти.

– Вот! Как тебе это нравится?

Свет из окна буравил глаза, как бормашина. Она плюхнулась в кресло.

– Сам читай свои газеты.

– Эх, жаль, что так вышло… Надо было нам аккуратнее себя вести – в полиции кто-то разболтал репортерам насчет Ван Гога. В общем, сейчас чикагское управление и Институт искусства официально подтвердили факт находки. Написано многое, но главное здесь, что за последние сутки вся история попала в международные новости.

– А чего удивляться? Ван Гог все-таки. Целое состояние.

– Да, таково общее мнение, хотя расследование еще не закончено. Однако возникает вопрос: если это действительно наш мальчуган Винсент, то кто владелец этого полотна?

– Какая разница? Уж не я, во всяком случае.

Хенсон наклонился вперед и уставился прямо в красные воспаленные глаза Эсфири.

– Знаешь что, закажу-ка я тебе галлон «эспрессо». Кофе тебе помогает? – И с этими словами он поставил водочную бутылку на попа. – Ты, никак, решила, что это лекарство лучше заживляет пулевые дырки?

– Вот уж спасибо! Теперь меня будут пичкать лекциями… Нет, врачи сказали, что я отделалась царапинами.

– Очень глубокими царапинами. – Хенсон присел на диван и улыбнулся. – Итак, в повестке дня вопрос: почему тебя должен волновать наш Ван Гог?

– Нет никакого нашего Ван Гога! Его просто украли!

– Да, украли, – согласился Хенсон. – Но у кого?

Он постучал пальцем по газете. Когда девушка уныло опустила голову, он начал читать вслух. Судя по всему, прошлым днем, когда Си-эн-эн, Си-би-эс и Эн-би-си сообщили про обнаружение картины и показали репортажи о пресс-конференции в Институте искусства, сразу с нескольких сторон раздались заявления о законных притязаниях. Первым отреагировало голландское правительство. Их требование проистекало из того, что монастырская школа, оказавшись банкротом, перешла в руки государства еще в 1950 году. Таким образом, утверждали голландские власти, сейчас картина по праву принадлежит Нидерландам. Посол этой страны уже представил официальное заявление в МИД. Далее в ряду претендентов шел орден Сестер божественного милосердия, в чьих рядах числился монастырь Сестер Святого Антония Падуанского, который и заведовал в свое время той школой, что владела музеем «Де Грут». Уф-ф! Дальше – больше. «Оссерваторе романо», официальный печатный орган Ватикана, заявил о намерении сестер подать иск, хотя собственно Церковь отказалась занимать какую-либо позицию в этом споре. Ну и наконец, с исковым требованием выступила некая голландка, дальними родственными узами связанная с бывшим хранителем упраздненного музея.

В заголовках промелькнуло также имя одного немецкого депутата от правой коалиции, который заявил, что картина-де принадлежит Германии, раз имеются платежные квитанции, датированные сорок пятым годом. Что с того, что Третий рейх сгорел синим пламенем, утверждал он. Покупая картину, рейх действовал во имя немецкого народа. Впрочем, текущее германское правительство, кажется, не очень-то заинтересовано в разбирательстве по этому делу. «Покупка» звучит слишком уж притянуто за уши, поскольку нет никаких доказательств, что «покупатель» действительно хоть что-то заплатил. Не говоря уже о том, что слишком много людей считало все эти квитанции просто фальшивкой, сфабрикованной после разграбления ценностей.

– Ну, хорошо, – сказала Эсфирь, – очень много людей хотят завладеть картиной. Флаг им в руки. Кстати, как насчет США? Им она не нужна? Они ничего там не заявляли?

– А зачем? Нашли-то ее в Чикаго или нет? Вот тебе и девять десятых судебного иска.

Эсфирь презрительно фыркнула.

– Это я так шучу, – сказал Хенсон. – Но пока что были только цветочки. Ты вот что послушай. Итак, вскоре после показа картины по телевизору некий человек по имени Яков Минский ворвался в нью-йоркскую штаб-квартиру Эн-би-си. Это в Рокфеллеровском центре. Там он заявил, будто картина в свое время висела в бильярдной его дядюшки, в Марселе.