Заговор Важных

Луи вновь с сомнением пожал плечами:

— Быть не может! Должна быть пуля, хотя бы одна! И потом, ты сам мне сказал, что окно разбито. Значит, сквозь него проник некий предмет!

— Неразрешимая загадка, — беспомощно развел руками Гастон.

— Чем я могу тебе помочь? — сочувственно спросил Луи.

— Подумай и попытайся найти разумное объяснение этой загадке. Никто, кроме тебя, с ней не справится!

В коллеже Луи пришлось изучать право, однако любимым его предметом всегда оставалась математика. Его учитель в свое время обучался у самого Филипса фон Лансберга, немецкого математика, сторонника Коперника и Галилея. Особенно Луи увлекался логикой, позволявшей ему с легкостью делать правильные выводы на основании фактов разрозненных и на первый взгляд не имеющих между собой ничего общего. Поэтому, когда преступление оказывалось особенно запутанным, Гастон немедленно обращался к другу, и тот, поразмыслив, подсказывал ему правильное решение или, по крайней мере, логическое объяснение случившегося.

Луи молчал; Гастон, воспользовавшись передышкой, закрыл глаза и наслаждался теплом. Наконец Луи спросил:

— Как ты считаешь, у убийцы могут быть сообщники в семье?

— Нет! — уверенно ответил друг. — Я хорошо знаю его родных, никто из них на такое не способен. Ох, видимо, эта тайна так и останется нераскрытой…

С этими словами он встал, и лицо его вновь стало хмурым и встревоженным.

— Это мое первое дело, — глухо произнес он. — Четыре дня назад я занял должность комиссара, а теперь не могу раскрыть свое первое преступление! А если я его не раскрою, Лафема не оставит меня в своем ведомстве.

Луи прекрасно понимал, что провал для его друга означает конец удачно начавшейся карьеры. Но что он мог сделать? Смутно ощущая свою вину — хотя и не понимая почему, — он робко заметил:

— Послушай, если мне в голову что-нибудь придет, я зайду к тебе…

Опустошив стакан, Гастон с отчаянием взглянул на друга. Он-то рассчитывал вернуться в Гран-Шатле уже с готовым решением!

— Мне пора, — наконец уныло произнес он, смирившись с тем, что впустую сделал крюк. — Меня ждет Лафема.

Гастон вышел, закрыв за собой дверь, а Луи сел у огня и принялся размышлять.

Действительно, странное и непонятное преступление… Во-первых, зачем убивать комиссара полиции? Наказание за это преступление во много раз тяжелее наказания за обычное убийство. Если убийцу поймают, его сначала будут пытать, а потом, объявив приговор, отдадут в руки опытного парижского палача Жеана Гийома, и тот под аплодисменты многочисленных зрителей, собравшихся на Гревской площади поглазеть на казнь, последовательно отсечет ему все члены и только потом умертвит окончательно.

Следовательно, преступник должен иметь очень вескую причину, дабы отважиться на такое убийство. А что, если убийство связано с одним из тех расследований, которые вел Бабен дю Фонтене? Пожалуй, именно по этому следу нужно пустить Гастона. Впрочем, он сам наверняка уже об этом подумал.

Загадочное преступление окончательно отбило у Луи охоту работать. Поднявшись, он подошел к окну. Небо, несмотря на ранний час, совсем потемнело, свидетельствуя о приближении грозы, точнее, снежной бури… Надо сказать, в сильный холод снежные бури особенно страшны.

В комнате стало так темно, что пришлось зажечь пару свечей. За дверью вновь раздались шаги, на этот раз топот сопровождался недовольным ворчанием.

Кто бы это мог быть? — подумал Луи, открывая дверь.

На пороге стоял Гофреди.

Пройдя через сражения Тридцатилетней войны, а также другие, не столь известные, но не менее кровопролитные войны, Гофреди, почувствовав приближение старости, оставил воинское ремесло и поступил на службу к Луи. Молодой человек поселил его в комнатушке на чердаке своего дома и стал платить жалованье, правда, небольшое, зато регулярно и полностью, что в Париже считалось редкостью. И бывшему наемнику, никогда не имевшему собственного угла и жившему за счет грабежей и убийств, новая жизнь показалась раем.

Рейтар шумно шагнул в комнату, а следом за ним неслышно проскользнул Жан Байоль, главный письмоводитель нотариальной конторы Фронсаков.

Небольшого роста, с невыразительным, лишенным растительности бледным лицом, бесцветными волосами и тощим телом, облаченным в скромную темную одежду, стеснительный, с бесшумной походкой, Жан Байоль всегда терялся на фоне шумного и высокого Гофреди. Сейчас плечи письмоводителя, несмотря на непогоду, прикрывал лишь тонкий шерстяной плащ, а его башмаки, с пряжками и бантами, рядом с огромными сапогами Гофреди выглядели исключительно смешными.

Его спутник, напротив, походил на гротескного капитана из итальянского театра, каким его представляли на парижских сценах: короткая, видавшая виды куртка из буйволовой кожи, пунцовый плащ до щиколоток, бесформенная шляпа со свисающими до самых плеч полями. Сверкающие медные шпоры, прикрепленные к старым изношенным сапогам, доходившим до бедер и полностью скрывавшим штаны, при ходьбе отчаянно звенели — так же как и длинная испанская рапира с медным эфесом, когда кончик ее касался каменных плит пола или мостовой.

С закрученными усами на испещренном шрамами и морщинами кирпично-красном лице, Гофреди выглядел устрашающе. Преклонного возраста (Луи знал, что ему скоро сравняется шестьдесят), но все еще крепкий и опасный противник, бывший наемник был предан Луи безоглядно.

— Входите же, и поскорей закрывайте дверь, — приказал нотариус. — Вот, выпейте подогретого вина и рассказывайте.

Неподражаемым движением Гофреди швырнул шляпу на сундук, отстегнул перевязь, с глухим стуком упавшую на пол вместе с рапирой, расстегнул куртку и приступил к рассказу:

— Путешествие оказалось нелегким, сударь, особенно при такой погоде! Мы мчались галопом, но все равно дорога туда заняла почти полдня, да полдня обратно. Байоль держался молодцом, хотя, думаю, эта скачка далась ему нелегко.

Едва войдя в комнату, Жан Байоль рухнул на стул; услышав слова Гофреди, он утвердительно кивнул. Он так устал, что не в силах был даже скинуть плащ и взять стакан вина.

— Расскажите же, что вы увидели в Мерси! — нетерпеливо воскликнул Луи.

Сделав большой глоток прямо из бутылки, Гофреди начал суровым тоном:

— Мерси находится в восьми лье отсюда; в деревушке проживают примерно пятьдесят семейств…

— Пятьдесят два, — уточнил Байоль, всегда любивший точность в цифрах.

Ошибка почтенного наемника явно взбодрила главного письмоводителя: он тоже взял бутылку и налил себе горячего вина.

— Хорошо, пусть будет пятьдесят два, — примиряющим тоном произнес бывший рейтар. — Так вот, деревушка стоит неподалеку от Шантийи, на берегу Изье. Неподалеку от деревни находится ваш замок. Конечно, он изрядно обветшал, да и на замок не слишком похож, скорее просто добротный каменный дом, обнесенный крепостной стеной. Перед входом прямоугольный дворик, размером этак туазов сорок на двадцать. Две угловые башни пришли в полную негодность. На первом этаже, похоже, прежде была кордегардия, рядом есть кухня. На втором этаже парадная зала, размером тридцать туазов на сорок, с двумя отличными каминами и двумя небольшими комнатками рядом. На третий этаж идет широкая лестница, там анфилада из пяти комнат. С третьего этажа лесенка ведет на чердак, а оттуда из окошка можно вылезти прямо на дозорную дорожку, проложенную по верху куртины, окружающей двор.