Закат Америки

«Попадая туда, обнаруживаешь, что там не существует никакого там» — писала об Америке в начале века Гертруда Стайн.

Тридцать лет спустя запись примерно в том же роде сделал Скотт Фицджералд: «Франция — это страна, Англия — это нация, что же касается Америки, все еще отчасти остающейся чем-то вроде идеи, определить ее труднее, ибо она— это и могилы павших при Шилоа, и исхудалые, нервные лица ее великих деятелей, и те деревенские парни, которые сложили головы в Аргонском сражении, завороженные пышными словесами, обесценившимися прежде, чем сгнили их тела. Америка была устремлением души».

В этих красивых и точных словах только одно смущает— прошедшее время. Впрочем, может быть, это просто обмолвка. Так или иначе, еще через несколько десятков лет, еще один американец, на этот раз меньше беллетрист, больше ученый-гуманитарий, Лесли Фидлер как бы замкнул цепочку: «Быть американцем (в отличие от англичанина, француза, да кого угодно) означает как раз ни наследовать, ни воображать судьбу, ибо все мы, как американцы, неизменно остаемся обитателями скорее мира, нежели истории».

Разумеется, всякий национальный характер неопределим (в смысле набора качеств) и отчасти фиктивен. Потому так раздражительно действуют штампы: деловитый немец, ленивый русский, хитрый еврей… Но даже и на этом бескрайнем фоне американцы отличаются особенной внутренней подвижностью, так что не случайно, конечно, в истории этой страны, в ее литературе такую роль играет дорога: материальный образ метафизического непокоя.

Недавно пришлось стать свидетелем довольно горячего, хоть и происходил он в мирной, приватной обстановке, спора о том, выдержит ли Америка в качестве единственной сохранившейся супердержавы бремя мирового лидерства. Аргументы в пользу той или иной точки зрения приводились разнообразные, собеседники демонстрировали немалую ученость, однако же не оставляло ощущение некоторого суемудрия. Сначала я даже не понял, чем вызвано это ощущение, но потом, кажется, сообразил. Речь шла о геополитике, государственных интересах, законодательных нормах, властных амбициях и тому подобном. Но ведь опора-то остается неизменной. Это все та же идея Америки. Идея, не оформившаяся и, по-видимому, принципиально не способная к завершению. А раз так, то какое уж там лидерство, хотя, конечно, декларации могут быть самые решительные.

Найти Америку невозможно, как невозможно найти черную кошку в темной комнате.

Невозможно отыскать и американца, ибо, снова сошлюсь на Л. Фидлера, фигура это воображаемая.

Но занятие увлекательное, и предмет интересный.

А разве малого стоят фантазии в нашем слишком практическом мире?

2.7. Кое-что об американском образе жизни. (Овчинников В. Своими глазами.М., 1990)

Небоскребы, автомашины и люди

Ну как там, в Америке?

Нелегко отвечать на такой вопрос, побывав в Соединенных Штатах впервые в жизни, да к тому же всего несколько недель. Помнится, работая по многу лет в Китае, Японии, Англии, я скептически относился к собратьям по перу, которые наведывались туда менее чем на месяц с намерением писать книги.

Познать страну настолько, чтобы быть в силах объяснить ее, —для этого, разумеется, нужны годы. Но можно ведь просто поделиться ощущениями новичка, впервые оказавшегося в Соединенных Штатах; рассказать о том, что успел увидеть, какие чувства породило увиденное, на какие раздумья натолкнуло.

Америка впечатляет. Вот, пожалуй, самое точное и емкое слово для односложного ответа. Чем же именно? Как страна небоскребов? Ведь прежде всего их начинаешь искать, едва оказавшись в нью-йоркском аэропорту Кеннеди.

Или как страна автомашин, которых, на взгляд приезжего, тут куда больше, чем людей?

Или, наконец, как страна, где творения человеческих рук дерзко состязаются размахом с величавой природой?

Пожалуй, первое, что испытываешь здесь, — ощущение какой-то чрезмерности во всем окружающем, какого-то смещения привычных масштабов. Стоэтажные небоскребы и тысячелетние стволы секвой; бетонные полосы автодорог с восьмирядным движением и помидорные плантации, которые можно охватить взором только с вертолета; мосты и водопады; мусорные свалки и рекламные щиты — все тут словно охвачено какой-то общей гигантоманией.

Если бы существовала автомобильная «зоология», можно было бы сказать, что Нью-Йорк населен совершенно особой породой машин. Распластанный лимузин, который на другом континенте утверждал бы престиж какого-нибудь посла, здесь выкрашен в желтый цвет и представляет собой всего-навсего такси. Европейские «фиаты», «опели», «пежо», японские «тоеты» и «хонды» на фоне здешнего автомобильного потока выглядят недомерками.

Наивный протест против засилья непомерно расплодившихся автомашин нашел воплощение в велосипедном буме, охватившем Соединенные Штаты. Велосипед стремительно завоевывает популярность. Причем не только у молодежи, но среди всех возрастных групп, и не только как здоровый вид досуга, но и как удобный вид транспорта, который даже становится преобладающим в университетских городках и многих жилых предместьях.

Перспективность новой тенденции оценена с присущей американцам деловой хваткой. Платные камеры хранения для велосипедов создаются возле железнодорожных станций, загородных универмагов и кинотеатров, оборудуются в поездах и автобусах. Выпущен разборный велосипед, который умещается в багажнике машины, даже в рюкзаке. Штаты Калифорния, Орегон, Вашингтон в законодательном порядке решили отчислять один процент налога на бензин для строительства тоннелей на перекрестках, а также барьеров, которые защищали бы велосипедистов от автомобильного потока. Туристские фирмы энергично ведут прокладку специальных велосипедных дорог в живописных местах.

Это, разумеется, не означает, что американец вовсе откажется от автомашины и пересядет на велосипед. Но примечательно, что с восьмицилиндровыми моторами мощностью 200—300 лошадиных сил кое в чем начнет конкурировать двигатель в одну человеческую силу…

И все-таки Соединенные Штаты—автомобильная страна, населенная племенем водителей. Мало сказать, что американец сжился с автомобилем. Стихия гонки стала для него привычной формой существования, образом жизни. Такие черты американского характера, как предприимчивость, деловитость, собранность, целеустремленность, обязательность, на мой взгляд, в немалой степени порождены отношением к работе как к гонке, где дать себе малейшую поблажку—значит отстать.

Бесшумные лифты нью-йоркских небоскребов позволяют взглянуть на город с высоты птичьего полета: гигантский человеческий муравейник, рассеченный сходящимися лентами двух рек, теряет свои границы где-то за горизонтом. Его краски—это цвета замшелой сосновой коры и прокопченного кирпича. Окуренный дымами, он кажется чревом топки, в которой переплавляются восемь миллионов людских судеб.

Особенно запоминается панорама Нью-Йорка с воды. Паром позволяет увидеть город, каким он открывается с борта теплохода, пересекшего Атлантику.

Отсюда, где сливаются воедино Гудзон и Ист-Ривер, жадно вытянувшийся к океану язык Манхэттена выглядит как скребница из металлических иголок, положенная щетиной вверх. Каждая иголочка в щетине — небоскреб.

Если приглядишься, отчетливо различаешь в толпе небоскребов два поколения. Те, что постарше, напоминают серовато-бурые термитники. Небоскребы нового поколения, как и их современные обитатели, придирчиво следят за своим весом, будучи не только выше, но и стройнее своих предшественников. Они легко возносят свои сверкающие грани, словно исполинские кристаллы или айсберги, с которых спилили края.