Закат Аргоса

Сия напасть, по счастью, пока еще не доползла до столицы, но в Мессантии с ужасом ожидали ее приближения. Естественное беспокойство охватило и всех, кто прибыл с Конаном, только сам король держался совершенно спокойно и невозмутимо, не выражая желания немедленно развернуть лошадей и возвратиться в Тарантию, хотя в подобных обстоятельствах такое решение

было бы встречено его спутниками с полнейшим пониманием. Однако пока никто не осмеливался вслух высказывать своих опасений, надеясь на то, что пребывание в Аргосе не продлится долго. Что касается Ринальда, тот и вовсе не думал об опасности, его больше волновало, насколько верными окажутся полученные сведения относительно Эвера и Дэйны.

Первым, что поразило его при аргосском дворе, еще когда король Конан со своими людьми только ступил на широкую, идеально ухоженную дорогу, ведущую через роскошный сад в сторону резиденции Треворуса, был неожиданно раздавшиеся звук, точнее, душераздирающий нечеловеческие вопль, донесшиеся откуда-то справа, который повторялся, не умолкая. Лэрд не раздумывая выступил вперед, ближе к Конану, и сжал пальцы на рукояти меча, озираясь и поисках источника этого крика.

— Расслабься, Ринальд, — усмехнулся, однако, киммериец, — это всего лишь брачная песня.

— Что? — поразился рыцарь.

— Так орут павлины, обхаживающие своих самок. Никогда не слыхал?

— Нет, — признался лэрд, — не доводилось. Павлины? Это надо же!.. Никогда бы не подумал, что такие красивые создания способны столь мерзко вопить.

Павлин важно прошествовал наперерез небольшой процессии, обиженно покосившись в его сторону.

Сам дворец, возраст которого насчитывал триста лет, поражал своими размерами, но выглядел несколько обветшалым. Окна с витражными стеклами, в выступающих эркерах, были заключены в свинцовые переплеты. По каменным стенам вверх поднимался плюш, образуя ярки над оконными проемами и дверями.

Ступив за высокую массивную дверь парадного входа, Конан и его спутники не могли не заметить, что изнутри резиденция аргосских правителей не блистала роскошью.

Неровные каменные полы были застланы коврами, хранившими следы былой красоты: когда-то они, разумеется, были дорогими и роскошными, однако теперь выглядели потертыми и требующими замены. Здешний повелитель, похоже, не обращал на это внимания. Треворус вообще мало на что обращал внимание с тех самых пор, когда его молодая и горячо любимая жена умерла при родах, произведя на свет дитя, которое, в отличие от нее, к несчастью выжило и было поражено, как говорили, неким невероятным уродством, так что отец, увидев его впервые, вскрикнул и едва не лишился чувств. Ужасное несчастье так потрясло его, что Треворус вроде как слегка повредился в уме, забросил дела на радость многочисленным охотникам погреть руки возле казны и большую часть времени проводил в крытых оранжереях, поглощенный одними лишь экзотическими растениями и почти безучастным к собственным обязанностям государя.

Во дворце имелось не менее двух сотен комнат, а использовалось едва пара дюжин. Остальные не открывались и не проветривались голами. Коридоры, узкие и извилистые, были освещены весьма скудно, так что с непривычки в них легко можно было заблудиться.

Холод и сырость стен смягчали гобелены, однако тоже столь древние и пыльные, что на них с трудом можно было разобрать изображение.

— Ну и кошмар, — негромко произнес Паллантид, — лучше жить в тюрьме, чем в подобном, с дозволения оказать, дворце.

Его никто не поддержал, и далее шествие продолжалось в полной тишине. Коридоры походили на лабиринты крысиных ходов всё больше и больше, они пересекались, возникали внезапно, ответвлялись друг от друга, переходили в тупики и казались мрачными черными бесконечными тоннелями, не имеющими никаких примет. Разве что гобелены сменялись портретами прежних царствующих особ. Иногда можно было заметить зеркала с факелами с каждой стороны, свет их, отражавшийся в зеркале, освещал коридор впереди, пока идущие не заворачивали за следующий угол.

Наконец впереди показались широкие двойные двери, серебряные ручки которых в форме горгулий блестели в свете свече. Дворецкий, церемонно распахнул двери, и Конан первым шагнул вперед.

От размеров парадного зала захватывало дух. Потолок высотой не меньше чем в двадцать футов был украшен прихотливой росписью. Казалось, что смотришь на огромное полотно с изображением покатых холмов, покрытых деревьями, под куполом синего неба.

Из центра потолка свисала огромная люстра. В этом сооружении из золота и хрусталя сверкало не менее двухсот свечей. Свет их добирался до всех углов зала, пространство потолка, освещенное лучше всего, изображало восход солнца, в дальних углах, где свет был более тусклым, был написан закат.

Конан и король Аргоса Треворус обменялись положенными по этикету приветствиями.

Ринальд тем временем пристально разглядывал этого человека, коего видел впервые. В тунике из алой шерсти с тонким черно-золотым позументом и массивными золотыми браслетами на руках, он выглядел вполне подобающе для правителя.

Лицо, достаточно красивое, с правильными чертами, хотя и несколько обрюзгшее, оставалось, однако совершенно неподвижным, а глаза казались не просто холодными, но какими-то совершенно мертвыми, что производило почти пугающее впечатление.

— Я рад приветствовать властителя Аквилонии на своей земле, — произнес Треворус, и надеюсь, что ты и твои люди останутся довольны этим визитом. Увы, дела в Аргосе обстоят не лучшим образом… да, далеко не лучшим! Мы переживаем скверные времена, которым конца не видно, и я не собираюсь этого скрывать.

— Уныние — дурной советчик для правителя, — заметил Конан, — никогда не следует опускать руки.

— Когда сами боги ополчаются против человека, титул ни от чего не спасает, — возразил Треворус.

— И на самих богов можно найти управу, — уверенно проговорил киммериец. — Им тоже ведомы поражения. Они устают противодействовать упорству и неутомимому желанию человека настоять на своем.

— Не знаю… когда жрецы кричат на всех углах, — о том, что правитель едва ли не наводит порчу на собственный народ, с этим трудно бороться!

— И не нужно, — отозвался Конан. — Жрецам надо только вовремя заткнуть их смрадные пасти, и многое встает на свои места. В государстве может быть лишь одна власть, а все те, кто только посмеет поднимать вой против нее, подлежит смерти.

Треворус неожиданно пошатнулся и едва не упал, его спасло от позорной потери лица лишь то, что его поддержал вовремя подбежавший оруженосец.

— Я… прошу извинить, — с усилием выдавил он. — Вынужден просить перенести нашу встречу на более позднее время… — голос Треворуса звучал совсем слабо. — Нынче же вечером мы продолжим ее. А пока мои люди помогут вам разместиться и окажут все подобающие и необходимые услуги.

* * *

В отведенных ему покоях Ринальд ощущал такой холод, что зуб иа зуб не попадал.